По сути дела, перед нами увлекательный детектив, повествующий о том, как сформулированное когда-то Декартом "cogito ergo sum" привело людей к современному кризису рационализма и к отчуждению человека от созданного им мира. Это драматическая история, главная героиня которой - госпожа Разум¹ - начинает с отцеубийства, а затем, после трехвекового периода надежд и разочарований, приходит к пониманию собственного бессилия и, в конце концов, к суициду. Но обо всем по порядку.

Прежде всего, книга написана довольно прозрачным языком. Вспоминается китайская мудрость: великое мастерство похоже на неумение. Писать в таком стиле может себе позволить либо не владеющий громоздкой философской терминологией публицист, либо умудренный профессионал, уставший излагать очевидные для него вещи птичьим языком, к использованию которого обязывает звание ученого. Полагаю, мы имеем дело со вторым случаем. Книга вышла в свет за четыре года до смерти автора, и, по его словам, стала результатом многолетней работы, вызванной желанием внести вклад в современную теорию социальных изменений.

Как показывает подзаголовок книги, автор пишет историю рациональности (хотя, как ни парадоксально, во второй части книги преобладает слово иррациональность). Начинается эта история благородной попыткой Декарта избавить человечество от заблуждений, которые суть власть примера и обычая, и дать ему Разум - надежный инструмент постижения истины с бессрочным гарантированным сроком службы. По мнению Декарта, ясные и логические внутренние принуждения призваны освободить человека от ложных идей, внушаемых ему социальным окружением. Впрочем, вскоре выяснилось, что все не так просто и проблема, поставленная французским философом, далека от разрешения. Однако был сделан первый шаг к "отцеубийству" - отказу от представлений о сакральном характере носителя абсолютной истины, чья теология сама выдвинула новые представления о нем.

Британские эмпирики во главе с Юмом разрушили обретенные Декартом безопасный мир и цельное Я, не предложив ничего взамен. Юмовские представления о потоке восприятий оказались неубедительным и аморфным для европейского сознания, незнакомого с буддийской религиозно-философской теорией личности, которая поразительно пересекалась с идеями Юма. Этот пример хорошо иллюстрирует, как в разных культурах из одних и тех же теоретических философских положений делались совершенно разные выводы, разрабатывались поразительно несхожие по характеру мировоззренческие системы. Уместно будет уточнить, что в книге Геллнера речь идет об истории западной рациональности.

Примечательно, что автор пересматривает некоторые традиционные представления о месте идей Юма и Канта в истории философии. Во-первых, они в большинстве случаев появляются в тексте рядом, как братья-близнецы, хотя их взгляды принято считать противоположными. Дело в том, что Геллнер противопоставляет их Декарту, поскольку, исследуя внутренние возможности человека, оба философа обнаружили, что с помощью этих возможностей противоречивая природа Разума непостижима. Юм сделал акцент на чувствах, а Кант попытался примирить их с разумом. Во-вторых, несмотря на то, что мироощущение Юма далеко от рационализма, Геллнер полагает, что его, тем не менее, можно определить как рационалиста, поскольку он исходит из картезианских посылок и пытается рационально установить природу познаваемого мира. Своим универсализмом Юм и Кант заставили последующие поколения мыслителей усомниться: а является ли человеческий ум одним и тем же во все времена во всех обществах?

Нарушая привычную историко-философскую схему, далее автор переносит свое расследование в сферу социальной антропологии, которая в лице Дюркгейма, а затем Вебера предложила серьезную критику и разработку идей Канта и Юма. Дюркгейм дает ответ на неразрешенный вопрос Канта о том, откуда происходит свойство нашего ума упорядочивать вещи и делать их познаваемыми. Ответ прост: оно происходит из ритуала. Во время экстатических ритуалов в психику человека впечатываются коллективные представления и понятия. Поэтому именно религия и ритуал делают возможным общество, а нас превращает в людей. Вот и выходит, говорит Геллнер, что бегство Декарта от социальных примера и обычая привело его к использованию того, что на самом деле является голосом общества внутри нас. Декарт оказался в объятьях демона, от которого бежал. Решая картезианскую проблему, Дюркгейм пытался объяснить, почему все люди рациональны, а Вебер - почему некоторые более рациональны, чем другие, разобрав конкретный случай с протестантским обществом и его специфической рациональностью.

Прежде чем перейти к ошеломляющей истории обессмысливания разума, Геллнер пытается прояснить, что же Разум такое. Для этого он противопоставляет Разум традиции, авторитету, опыту, эмоциям и методу проб и ошибок. В результате мы имеем загадочный образ беспристрастной требовательной леди, повиновение которой редко вознаграждается, в действиях которой есть что-то трансцендентное. Будучи доступной всем, она никому не принадлежит - ни организму-хозяину, ни среде, в которой тот обитает.

Дальнейшая судьба этой леди печальна. У нее появляются светские враги, а потом - неизлечимые болезни, а все оттого, что Разум постепенно начинает осмысляться не в индивидуалистическом, а в стихийном его проявлении. Сначала господин Гегель создает образ Абсолютного Духа, движущего исторический процесс согласно принципу "все действительное разумно", а потом Маркс с Энгельсом ловко используют этот образ в своих софистических, с точки зрения Геллнера, рассуждениях, вдохновленные идеей о безличной коллективной хитроумной силе, которая действует за спиной у истории. Автор испытывает законные сомнения: а включать ли Маркса с Энгельсом в историю рационализма? И вздохнув, включает, полагая, что они довольно курьезно дополняют рассматриваемую полемику. Затем на арену против Разума выступают Темные Боги - Шопенгауэр, Ницше и Фрейд. Наиболее скептичен Геллнер в отношении идей Фрейда, которые, по мнению автора, являют собой самое мощное иррационалистическое течение во всем мире. Психоаналитиков Геллнер называет Кастой Посвященных или Гильдией, а их практики - таинственными ритуалами древности. Представители этой Гильдии суть жрецы, действия которых не могут быть ни проверены, ни оспорены. Фрейд для Геллнера - кульминационная точка в прогрессии от Коперника к Дарвину, прогрессии, которая в итоге отказала человеку в сверхземном статусе, сделав его частью природы.

С этого момента среди европейских мыслителей начинают доминировать биологические идеи, а Разум становится метафизической жертвой сотворенной им же самим Природы. Он лишается внутри нее своего авторитета. Оптимистичнее всего, как считает автор, на эту ситуацию отреагировали представители прагматизма - американцы, которые заявили, что у них в познавательном плане с миром все в порядке. В целом же, в зависимости от точки зрения, Природа стала либо узурпировать роль Разума, либо замещать его по причине его несостоятельности. Геллнер отдает должное самоотверженности теорий науки Попера и Куна, которые пытались спасти рациональность, впрочем, на деле вышло, что они только лишний раз вскрыли иррациональную сущность Разума.

В последних главах книги Геллнер анализирует рациональность как образ жизни современного человека. Правда, следует иметь в виду, что Геллнер значительно расширяет понятие рациональности, поскольку целесообразная деятельность, как определяющее свойство человеческой сущности, гораздо точнее описывается словом прагматизм. Приняв терминологию Геллнера и следуя авторской мысли, мы убеждаемся, что относительно рациональными в наше время остались только производство и познание, хотя последнее, если смотреть на историю науки в целом, далеко не всегда отвечает принципам рациональности. Что же касается таких сфер, как культура и политика, то они глубоко иррациональны в современном европейском обществе. По мнению Геллнера, иррационализация культуры - обратная сторона всеобщей рационализации познания. Политика пытается оставаться в рациональных рамках в периоды стабильности, однако в моменты крупных кризисов эти рамки заметно искажаются. Таким образом, рациональность в мире присутствует, но весьма неравномерно.

Подытоживая свои рассуждения, Геллнер называет людей расой Прометеев-неудачников, чья судьба - рационализм. Наша культура стремится к рациональности, но эти попытки обречены. Декарт ошибался, пытаясь освободиться от обычая и примера. Его попытки лишь породили совершенно новый тип индивидуалистической культуры, но все же это была культура, а не возвышение над ней. Любопытна мысль автора о том, что если бы такая рационалистическая культура уже не была создана, он никогда бы не поверил в возможность ее осуществления. Однако сейчас рационалистический идеал слабеет во всех сферах, кроме познания.

Сегодня разум в опасности, констатирует автор. Человек оказался в положении безумца или божества, и обе эти роли тяжелы. И самое трагическое следствие этого - утрата идентичности современным человеком. В стабильном социальном мире идентичность определялась социальной ролью и подкреплялась общим видением мира. Сегодня же идентичность наиболее условна и иронична, а если она и сопровождается чувством уверенности, то это ничем не оправдано.

Конечно, в своих заключениях Геллнер не открывает Америки. Давно очевидно, что прав был Довлатов, когда говорил, что "безумие становится нормой, а норма вызывает ощущение чуда". Но способ, которым автор приводит читателя к этим выводам, сама интрига, несомненно, заслуживают внимания.

---

Примечания:

¹ Воспользовавшись цитатой из Паскаля, где Разум (raison) - женского рода, Геллнер продолжает называть Разум с помощью английского местоимения "она". Неоднократно на протяжении всей книги автор различными способами напоминает, что Разум в его представлении имеет женское обличье.