"Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания."
сост. В.Н.Терехина, А.П.Зименков. - М.: "Наследие", 1999 г., утверждено к печати ИМЛИ им. А.М.Горького РАН. - 1500 экз.
"Мама, ваш сын прекрасно болен!" - кричал на всех углах Маяковский. Вот и попробуй разбери, что же это все-таки было: "новое, здоровое, самобытное тело" или "высокая болезнь"...
В хрестоматии, подготовленной научными сотрудниками ИМЛИ имени Горького, представлены основные русские футуристические группировки, а также воспоминания о них современников. Материалы расположены по принципу "от теории к практике", то есть сначала даны манифесты и критические статьи каждого футуристического объединения, а потом художественные произведения - только таким образом может быть логично представлен период искусства, когда для занятия художественной практикой необходимо было предопределить ей теоретическую базу.
Составителями перечислены все существовавшие с 1909 по 1919 г.г. футуристические литобъединения, начиная от эгофутуристов и кубофутуристов с прилегающим к ним художническим "Союзом молодежи" и заканчивая "временными" (с ударением на первом слоге) поэтическими группами "Мезонин поэзии", "Центрифуга" и "Леторей" - все они потом либо слились с кубофутуристами, либо просто "растворились".
Футуристов невозможно себе представить без критики всего предыдущего литературного процесса, а для большинства из них "программные опусы" были важнее самого творчества. Но в принципе - полное отрицание литературы прошлого и представление "пред увядающим миром нового всего" - были в истории литературы далеко не новы. Можно вспомнить первого русского футуриста и "ломателя" поэтического ритма Гаврилу Романовича Державина, у которого, неожиданно для самого себя, много позаимствовал "гилеец", а потом и РАППовец, Маяковский. Или романтиков начала XIX века, поставивших себе целью отрицание канонов классицизма и возвращение к глубоко народному мифотворчеству и сакральным словообразам. Ну а самыми близкими по времени предшественниками русского футуризма были все-таки иностранцы - французские "проклятые поэты" и итальянские футуристы во главе с Филиппо Томмазо Маринетти, провозглашавшим поэтический милитаризм и патриотизм. Однако отечественный футуризм, "завязавшись" там, все же стал принципиально русским явлением. Недаром Александр Блок, "наблюдатель со стороны", оценивал его таким образом: "Он <футуризм> отразил в своем туманном зеркале своеобразный веселый ужас, который сидит в русской душе и о котором многие "прозорливые" и очень умные люди не догадывались. <"Акмеизм" же> ровно ничего в себе не отразил, ибо не носил в себе никаких родимых "бурь и натисков...". С полным правом можно говорить, что русские новаторы позаимствовали у итальянцев лишь часть урбанизма (Маяковский, Шершеневич и Константин Большаков - единственные трое - утверждали будущий космополитизм литературы с параллельным развитием в настоящем, но и они не отказывались от исконно русских свойств движения и отрицали его преемственность от итальянского). И, конечно, внешний, "акционный" смысл - эпатаж.
Во-первых, шокирующий общественность внешний вид кубофутуристов - желтые кофты, розовые сюртуки, пучки редиски в петлицах и раскрашенные неведомыми знаками лица. Или фиолетовый плащ и серебристый бархатный берет "короля Поэтов", эгофутуриста Игоря Северянина.
Во-вторых, распространение своих сборников по "листовочному" принципу: братья Бурлюки однажды с весьма благочестивым видом пришли на "мистико-символистское" собрание Вяч.Иванова, и после их посещения каждый член Общества с недоумением вынимал из кармана первую футуристическую книгу "Садок судей", вызвавшую эффект разорвавшейся хлопушки; а Велимир Хлебников с невинным видом сновал по залам ресторанов и раскладывал на столах "Пощечину общественному вкусу" в качестве обеденного меню.
В-третьих, знаменитые публичные чтения и спектакли футуристов, начинавшиеся словами типа: "Скучно... уходите!", а когда зрители вызывали на бис автора, администратор арендованного зала обычно отвечал: "Его увезли в сумасшедший дом"...
А вот знаменитая эпатажно-принципиальная фраза из "Пощечины...": "Сбросить Пушкина и проч. с Корабля современности", имеющая вроде бы явный и безусловный смысл, трактовалась ее же автором, Хлебниковым, несколько по-иному: "Будетлянин - это Пушкин в освещении мировой войны, в плаще нового столетия, учащий праву столетия смеяться над Пушкиным XIX века" и переходила уже в неэпатаж.
Полные рифмы были окончательно заношены и "застираны" - им на смену пришли ассонансы и звуковые намеки. "Мы за то, чтобы рифма была не кол, а укол," - говаривал Крученых. Футуристы "раздвигали" ритм, придумывали слова, долженствующие "привести за собой" новый мировой язык. Да что там слова - все состояние мира нужно было менять! Поэтому и была так активно воспринята ими революция - кубофутуристы, "коллективисты" верили в скорый приход нового, Духовного, мира после перемен социальных... "Мы - правительство Земного Шара!" - писал Велимир Хлебников на каждом листке со своими стихами. Все это было так ново, так свежо, и потому весело. Но в то же время - глубоко серьезно, потому что футуризм - это и есть сам фактор перемены. Футуризм, воплотившийся в жизнь, автоматически перестает быть футуризмом. Именно в этом его болезненность, но в то же время и здоровый, "новый дух", способный уничтожить загнившую, изжившую себя старость... Как писал Вадим Шершеневич: "Если течение предшествует социальным катастрофам, то оно входит в историю литературы как веха. Если последует за социальной переменой и просто резонирует, - то такое течение также входит в историю, но под кличкой эпигонства.<...> Искусство само должно вызывать и вызывает потрясение". "Движением перемен" являлся, конечно, только коллективистский кубофутуризм. Так называемые эгофутуристы - единоличники, в принципе были лишь тайными и крайне "декадентскими" последователями символистов. Да и вообще, "эгоисты", по принципу своему, никогда не смогут создать движения, которое полагает совместность устремлений. Просто временно проникся идеями "эгоистических перемен" единственно хороший среди так называемых эгофутуристов, самовлюбленный и идейный поэт Игорь Северянин. А вскорости наигрался в "короля поэтов" и быстренько сочинил "Эпилог эгофутуризма". И, кстати, потом продолжал писать стихи, но отнюдь не эстетские, а вполне в традициях XIX века. Кубофутуристы посчитали, что Северянин испугался их Стихий, но он никогда и не пытался "влиться" в них своей "вселенскою душою" - просто в его случае футуризм явился неким увлечением. Кстати, как и у большинства.
В ряды кубофутуристов входили не только литераторы, но и художники - сама приставка "кубо" - от кубизма. Вследствие этого сотрудничества был порожден сверхважный жанр "визуальной литературы" - передача почерком, художественным воспроизведением слова на листе соответствующего настроения. То есть превращение читателя в зрителя. "Точка, линия и поверхность суть элементы пространственных форм. Простейший элемент пространства есть точка. След ее - есть линия. След линии - поверхность" (Давид Бурлюк). Кроме линии, в живописи появилась поверхность, и футуристы-кубисты взялись за прямое исследование ее фактуры. Конечно, в одном направлении такой состав гениев долго работать не мог - "Союз молодежи", художественное направление футуризма, быстро распался на "аналитический реализм" Павла Филонова, "супрематизм" Казимира Малевича, "расширенное смотрение" Михаила Матюшина... Да и поэты-футуристы, несмотря на общность предъявленных манифестов, безусловно различались творческими исканиями и глубиной. Бездарности пользовались одним лишь эпатажем, а истинные поэты со временем "переросли" существующее движение и остались в литературном процессе конкретными личностями - по-другому и быть не могло.
* * *
Футуризм, несмотря на свой скорый распад, продолжал оказывать влияние на весь последующий ХХ век. Например, он ожил в так называемом русском авангарде, литературе современных национал-большевиков. Постмодернизм также непредставим без "футуристического прошлого" - это авангардная форма с отрывочным приведением реализма, построенная на принципе узнавания. Ну и конечно, "визуальная" литература породила целые жанры - анимационные и виртуальные.
Когда-то Николай Гумилев, также сторонний наблюдатель, написал, исследуя футуризм: "Мы присутствуем при новом вторжении варваров, сильных своею талантливостью и ужасных своею небрезгливостью. Только будущее покажет, "германцы" ли это, или... гунны, от которых не останется и следа". Футуризм явно оставил свой след, судя по появлению его "рыкающего Парнаса" в последующих культурных периодах.
