Петербургские свингеры

Н.С.Лесков. Воительница

Две противоположные мысли попеременно посещают меня при чтении классики. Одна - что человеческая природа не меняется, что в любом антураже - от пасторального до технократического - все те же страсти роковые, и от судеб защиты нет. Другая - что духовный рост человечества за минувшие века и даже десятилетия огромен: то, что сейчас кажется нам чудовищным и преступным, сто лет назад было нормальным и обыденным.

Любой роман или повесть давних лет подтверждает оба тезиса, но один из них, как правило, перевешивает. В лесковской "Воительнице" - первый.

Героиня очерка, Домна "Воительница" Платоновна, женщина без определенных занятий, удовлетворяет свои порочные страсти, не зная их названий. А нет названия - нет и греха, поэтому она ни на секунду не сомневается в собственной правоте и благочестии. Она живет на доходы от сутенерства, но "ничего в ней нет такого, что лежит печатью на специалистках по части образования жертв "общественного недуга". Она с садистским наслаждением бьет одну из таких жертв - "она вскрикнула, да в дверь, а я ее за ручку, да назад, да тут-то сгоряча оплеух с шесть таки горячих ей и закатила", а потом переживает: "Ах-ти мне, горе с моим добрым сердцем! И... знаю, что она виновата, и вполне того заслужила, а жалко". Она варится в самом котле петербургских пороков - и читает всем вокруг нравоучения. "Ребята, найдите такого Фому и эти стихи покажите ему".

В самом деле, как наивно предполагать, что свобода нравов появилась только в наши дни! В "Воительнице" представлена целая кунсткамера извращенцев, о которых говорится, как правило, устами Домны Платоновны, обиняками и вскользь, отчего любопытство только разгорается. Некоторые из намеков столь туманны, что даже в наш искушенный век их до конца не разгадать. За что, например, одаривает дам деньгами восьмидесятилетний грек, которому якобы ничего не требуется? И почему он дал протеже Домны Платоновны десять рублей вместо стандартной таксы в пятьдесят? У меня на этот счет лишь несколько одинаково неубедительных догадок.

Бремя страстей человеческих не миновало и главную героиню очерка. Она не слишком уверена в своем грехе - даже не знает, грех это был или "мечтание" - однако ж, по всему судя, Домна Платоновна поучаствовала в полноценном свингерском действе, то есть в обмене партнерами. А к концу повествования это самое бремя навалилось на нее тяжелою массою - но не станем пересказывать сюжет.

А какой психоделический рассказ плетет воительница в пятой главе! "Целую ночь до бела света была я им, крещеный человек, заместо торбана; на утешение им, бесам, служила". С леденящими душу реалистическими подробностями. Пелевин отдыхает.

Любой, кому предлагали сыграть в беспроигрышную лотерею (например, возле метро "Ленинский проспект" в Москве) или совали один доллар вместо ста у какого-нибудь обменного пункта, не удивится рассказам Домны Платоновны о том, как ее "кидали", в том числе вполне буквально. Методы работы жуликов с тех пор не изменились нисколько. Становится даже обидно, когда подумаешь, как стары эти нехитрые приемчики.

О яркости, оригинальности и странности языка Лескова говорили столько, что это стало общим местом. Ограничусь несколькими примерами: "диван, обитый настоящею русскою кожей"; "я свою плипорцию знаю и ни за что больше пить не стану"; "выходит из дверей какой-то член, в полковницком одеянии"; "из себя он тварь этакая видная, в лице белый и усики этак твердо носит". Последний персонаж мне кого-то очень сильно напоминает, не то из артистов, не то из политиков.

Домна Платоновна знает, что она женщина простая и необразованная, - но опыт и житейская мудрость заменяют ей знания, поэтому она с легкостью судит обо всем, от судеб государства ("вот ты увидишь, что они чисто все государство запутают и изнищут") до богословских проблем: "Да как же, - говорит ей жулик-извозчик про своего прошлого седока, - не смеяться, когда он мордою-то прямо в лужу, да как вскочит, да кричит юх, а сам все вертится". - "Чего же, - спрашивает Домна Платоновна, - это он так юхал?" - "А уж так, видно, это у них по религии". - "Пустая же самая, - заключает воительница,- после этого их и религия".

Но это уже про политику, а не про литературу.

Виктор Сонькин



Web-присутствие

Из произведений Лескова в Сети я нашел только повесть "Очарованный странник". Упоминания Лескова можно найти на разных орловских страницах, например на той, что называется - загадочно - "Богат своим прошлым Орле". К авторитету Лескова взывает академик Д.С.Лихачев в своей заметке "Русский язык в богослужении и в богословской мысли". Один из аргументов против применения русского языка в богослужении мне особенно понравился: в церковно-славянском языке, оказывается, "нет грязных слов, на нем нельзя говорить в грубом тоне, браниться". Я хотел было привести библейскую цитату, да как-то неловко стало, уж больно она язвительная. К тому же гражданским шрифтом выходит убого. Прав, наверное, академик: не стоит переходить на русский язык.

На опыт Лескова ссылаются некоторые авторы сетевых публикаций. В бостонском альманахе "Лебедь" Владимир Торчилин сравнивает впечатления Лескова от общения с русскими посольствами за границей с нынешней ситуацией, а Геннадий Русский (в заметке трехлетней давности) проводит параллели между лесковским очерком "Загон" и современной политической ситуацией. На сайте museum.ru есть раздел, посвященный дому-музею Лескова. Биографию писателя и орловские пейзажи можно изучить на сайте valley.ru.