Василий Васильевич Розанов

В.В.Розанов. Сахарна.

М.: Республика, 1998. - 464 с.; тираж 5000 экз.; ISBN 5-250-02674-5

"Сахарна" - неизвестно, где ставить ударение. Но, независимо от произношения, чудится: сахарно, засахаренный, сахарный. Книга, изданию которой помешала революция, внушавшая автору омерзение своими пошлыми лозунгами, пустомыслием, склонностью к предательству. Естественно, что Василий Васильевич Розанов после нее попал в запрещенные писатели, опасные, пагубно влияющую на стерильность молодых мозгов, из которых было удалено многое, слишком многое, в том числе и способность просто размышлять, сопоставлять факты и делать выводы. "Сахарна" - ровесница революции, она была сверстана в 1917 году, но не увидела света. И вот мы ее читаем, но какие мы? Наверное, уже почти что евроамериканцы - холодные, рациональные, "ограненные" в пределах души, чувства, понимания и сострадания. Зачем нам эта книга, и вообще - книги Розанова, его "Уединенное", "Опавшие листья" и вот теперь "Сахарна", в которых "я" автора исследует окружающий мир? И не глобально исследует, а вот т ак, рядом, чтобы "руку протянуть и прикоснуться" к тому, что ближе всего: семья, дом, чтение газет, писание писем, заботы о пропитании детей, болезни близких, разговоры друзей, статьи, расчеты после получения трудно заработанных гонораров. Чепуха, мелочь...

Но умение искренне поразмыслить и откровенно выразить свое соображение - не такая уж мелочь. Разве что для того, кто не привык заниматься такого рода умственной и душевной работой, кто верит, что все за него уже давно решено и ему лично и думать не о чем, а остается только следовать по пути, кем-то начертанному: образовывайся, Россия, тебе еще Америку догонять и догонять, глупая, чисть зубы, жуй "Орбит", покупай стиральные порошки, мой голову, выводи тараканов! И не забывай трусики менять у себя и детей.

И Розанову, вероятно, не о чем было тревожиться, "возиться", как он называл свою работу за письменным столом - цивилизация была уже на полном ходу, все в основном продумано, запущено и предоставлено - только пользуйся! Но мысль Розанова неустанно пробирается, и не по широким трактам, а по узким тропкам, по своим, извилистым закоулочкам. И складывается степень обобщения, которой может достигнуть личность вообще - одна, без подпорок чьих-то мнений и суждений. Писатель, получивший стандартное образование в тогдашней России - хорошее, православное, - верующий, неглупый, искренний и добрый, создал мировоззренческую систему, в которой отразился мир не только внутренний, но и внешний - родина, государство, вера православная, интеллигенция, образование, семейный вопрос, отношения полов, русская литература, суть мироустройства вообще и государственное строительство в частности, религии мира, идеальное, как философская категория, и реальное, как исполнение его в жизни, и так далее, и тому подобное, всего не перечесть. Хотя Розанов публицист больше, чем писатель, ему нравилось причислять себя к писателям. И это его внутреннее ощущение себя именно литератором, а не политическим обозревателем или критиком, по существу очень верно. Стиль Розанова, его владение словом можно назвать художественным, при том, что темы он берет отнюдь не литературные и не стремится внести в свои писания фабульную увлекательность. Розанов подходит к предмету прямо и описывает его, как тот ему видится, слушает свое сердце и понимает движения своей души. Подобный прием писателя глубоко самобытен, несмотря на то, что жанр афоризмов и парадоксальных суждений широко распространен в мире. Но там - холодный ум стороннего наблюдателя, изощренность логики и - желание уклониться от личностного момента, достичь некой универсальности. У Розанова все лично, все субъективно, порой до такой степени, что так и слышишь, как окружающие говорят ему: "Эк куда хватил, да что же вы, батенька?"

Нам, современникам первого выхода в свет "Сахарны", стиль Розанова уже можно представлять как "русско-православный". Без этого нельзя понять самое движение мысли Розанова, суть его писания, как и вообще его метод философствования. Розанов даже не религиозный публицист, а именно православный мыслитель.

Несмотря на всю мягкость "теплой, домашней, любящей" натуры писателя, мысль его упряма, целеустремленна и бесстрашна. В стремлении дойти до самой сути Розанов не "вытачивает" свою мысль из попавшегося под руку материала, а прежде всего "вбирает" этот материал в себя. А что же тогда мысль - она неизбежно запутается во второстепенных деталях, в хаосе и шуме разноречивых мнений - как же тут не отсекать, не ставить пределов, как же без граней? Но огранка - это пусть Европа занимается, русская традиция - вобрать в себя и согреть, а там - как Бог даст, определится мысль - и хорошо, а разболеется - так следует попытаться вылечить ее внутренними соками души, поправить, сохранить. С этой точки зрения материал - действительность - не материал, а работа души. И Розанов замечательно это демонстрирует.

Нужно признать, что мы избалованы, подавай нам самое лучшее, а Розанов, как выясняется, это самое лучшее и есть. Если почитать современных ему публицистов и даже философов, то - скучно, плоско, безжизненно. Естественно, что мыслитель такого масштаба не остановится, а будет идти все вперед и вперед. И тут ряд сходных случаев, поступков людей, публикаций вдруг явил перед ним некую общность чего-то негативного, неприятно, злого, а чаще небрежного, необязательного, - и все это получило еврейское лицо литераторов, газетчиков, издателей и банкиров. Так в поле зрения Розанова попали евреи. Первые записи, относящиеся к отдельным лицам, резко отрицательные - так судит раздосадованный, задетый человек. Затем в сфере розановского обдумывания оказались темы еврейства как народа, которые быстро вышли на собственные рубежи (метод! вобрать!) - народа другого, иного, религиозного с виду, но непонятного, неприятного, вызывающего опасения из-за того, что его представители часто не верны слову, готовы отвернуться в трудный момент, продаться за хороший куш, несамостоятельные, в целом представляющие собой характер, противоположный русскому. Это противопоставление, выписывание черт следует за "открытием" еврейства. Пока что Розанов ничего не предпринимает к тому, чтобы выносить окончательные приговоры и клеймить, он собиратель, и больше ничего. Мысль укладывается у него в мозгу, в сердце, располагается там по-хозяйски, по-свойски, как ей хочется, и ранит его, она чужда, он с удовольствием выкинул бы ее вон, но она соответствует тому, что существует в действительности, и Розанов, как добросовестный человек, не имеет права от нее отмахнуться. Тогда бы уже началась "огранка", искажение действительности, но как реалист, Розанов на это не идет. Его занимает не политический аспект, а сущность явления, он думает о том, что же будет, если "черта оседлости" будет отменена? Что же внесет в общество вот этот народ, всячески подчеркивающий свою чуждость другим народам, и не только в России, не способный к созданию государства (а тогда - какие же проблемы!) народ, живущий "наособицу"? И ответ Розанова неутешителен: ничего не внесет, кроме хаоса и разрушения. Похоже, что такой народ достоин свой судьбы изгнанника, гонимого и презираемого, так как он ничего не хочет уступить из своего, не желает исправиться и стать лучше.

И тут Розанов делает следующий шаг, ставя вопрос - а почему? Если народ не желает себе другой доли, значит, он что-то защищает, отстаивает - собственные духовные ценности, такие же, какие есть у других народов. Людоеды съедают своих врагов и считают это правильным, так же как и европейцы идут войной против тех, кто смеет исповедовать другую веру, а мусульмане ничего не хотят знать о преимуществах американского образа жизни. Это общий принцип. Так началась еврейская эпопея Розанова, получившая потом общее название "Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови". И здесь мы можем воочию увидеть всю мощь мысли Розанова, о которой трудно догадаться, читая пустяки "Опавших листьев", "Уединения", "Сахарны". Сила ее в способности дойти до самой сути и рассудить по справедливости, в том, чтобы не осудить зря, поспешно. Как истинно православный философ, Розанов пришел к великой, глубокой и милосердной мысли о том, что еврейский народ не столько спасаем своим Богом, сколько обречен Им на бесконечное страдание. Символ веры иудеев исключительно материален, что представляется христианину мукой и тоской. Но духовность у иудеев все же есть, она выражается в радости спасения, хотя источник этой радости вовсе не похож на христианский. Иудеи отвергли веру в Иисуса Христа - реальную, проявляющую себя как служение другим, как "носите бремена друг у друга" (вот источник государственности как таковой). Ведь это действительно "роскошь веры православной", как пишет Розанов, избавившей человека от темного страха за свою жизнь верой в жизнь за гробом. Человек во Христе не один, он в обществе, согретый теплом стоящих рядом, в то время как не верующий в Христа - один-одинешенек, под натиском древнего, свирепого урагана, сметающего с лица земли, цепляется за бесплодную, каменистую, враждебную почву, не рожающую для него плодов, а отторгающую от себя. Розанов выходит на тот уровень общения, когда в действие вступают не философские системы, не мифологемы, а архетипы, корнями уходящие во тьму веков и соединяющие эту тьму с сознанием современного и как будто раскрепощенного человека, поражая его страхом до скончания дней.

Такова православная мысль Розанова о еврействе. Он высоко оценил верность иудеев своему Богу, достойную уважения и понимания. Как знать, может быть, и к ним придет Спаситель, а до тех пор иудеям можно только сострадать и по-христиански прощать - кто же не грешен? К тому же зло безнационально, оно не в народах, ведущих себя как будто враждебно и неправильно по отношение к других народам, оно - насмешка дьявола над человеком, над тем, кто выносит приговоры, не умея прощать, и над тем, кто приговорен. "Роскошь веры православной" позволила Розанову написать следующие строки, теплые, человеческие: "Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой в свете по назначению". Разве это не поклон старца Зосимы грядущему страданию Мити Карамазова? "...Многострадальный, терпеливый русский народ люблю и уважаю". И терпение, и многострадальность в том, чтобы уметь принять в себя Божий мир, в котором много ранящего, жестокого, но он - Божий, и никого и ничего в нем отвергнуть нельзя, а нужно постараться понять и тем приблизиться к правде Бога.

Такова самобытность русской православной мысли, ярким представителем которой является В.В.Розанов. Гений, вождь, идеолог? - Нет, просто человек, такой, каких много вокруг - "протяни руку и коснешься". А то, что мы еще в состоянии понимать подобное, разве не внушает оптимизм?

Tатьяна Ирмияева