Неколебимый треножник

Владислав Ходасевич. Среди современников. Воспоминания.

Мое первое столкновение с творчеством Ходасевича произошло вот при каких обстоятельствах. Будучи школьником, я ходил в Дом литераторов на семинары по поэтическому переводу. Публика там собиралась разношерстная, частично полубезумная; но мне, мальчику из естественно-научной семьи, эти люди казались воплощением высшей гуманитарной эрудиции. На фоне моего невежества это, бесспорно, так и было; хотя в ретроспективе стало понятно, что мои коллеги по семинару с апломбом говорили немалое количество ерунды.

Однажды на семинар зашел начинающий поэт, впоследствии приобретший некоторую известность. Он прочел несколько своих произведений - чего-то я не понял, а кое-что мне понравилось. Завязалось бурное обсуждение, в ходе которого руководитель семинара, обаятельный Александр Ревич, сравнил молодого автора с каким-то Ходасевичем. Я это имя слышал впервые (да и про, скажем, Мандельштама знал только понаслышке и познакомился с ним несколькими годами позже в машинописной копии - харджиевского издания в доме не водилось, а нынешняя свобода печати еще только грезилась). Возможно, не я один в аудитории был столь невежествен. Не исключено, что Ревич это почувствовал. Он предложил, как бы для сравнения, прочесть одно стихотворение Ходасевича - и прочел. Это было "Берлинское" из сборника "Европейская ночь". И такова сила отроческого впечатления, что и по сей день это стихотворение представляется мне одним из высших достижений русской поэзии.

Около года назад я перечитывал воспоминания Ходасевича, а потом стал читать - без разбору - разные другие мемуары о той эпохе. Контраст оказался разительным. Неспециалисту не пристало судить о реальной доле правды и вымысла в творчестве отдельных мемуаристов - хотя иногда вымысел чувствуется буквально на нюх. Но можно высказать субъективное читательское ощущение: большинство пишет о том, что они помнят - и главное, как они помнят; Ходасевич пишет о том, что знает.

Например, многие мемуаристы описывают отъезд из Москвы Нины Петровской ("Ренаты"), возлюбленной Белого и Брюсова, сыгравшей важную роль в судьбах многих литераторов Серебряного века. Причем каждый утверждает, что это именно он (она) провожал ее на Александровском вокзале. Почему-то из всех версий только версия Ходасевича - по которой ее провожали он да Брюсов, причем распили втроем из горла бутылку "национального" напитка московских символистов, коньяка, - представляется правдоподобной.

Ходасевич не нарушает основного принципа всяких воспоминаний: он пишет в первую очередь о себе, о своих отношениях с разными людьми, о своих встречах, дружбах, ссорах, спорах. Но при этом он нигде не выпячивает себя на передний план - кроме, разумеется, тех очерков, где сам автор и заявлен как главный герой ("Младенчество"). Он прекрасно знает себе цену, отчего не испытывает постоянного желания покрасоваться в тени великих; наоборот, он вводит в обиход мемуаристики Серебряного века фигуры, о которых читателю-неспециалисту мало что известно - Самуила Киссина (Муни), Сергея Кречетова, ту же Ренату. Он рассчитывает на читателя другого поколения, который не знает ни реалий, ни мест, ни лиц, ни, строго говоря, страны, о которой идет речь. Поэтому его тексты читаются намного легче "инсайдерских" воспоминаний, авторы которых писали "для своих". Мало того, он сам осознает, что описывает мертвую, закончившуюся культуру, описывает ее из своеобразного инобытия, будучи уже и сам совсем другим человеком ("<Нина Петровская> говорила со мной на том странном языке девятисотых годов, который когда-то нас связывал, был у нас общим, но который с тех пор я почти уже разучился понимать"). Недаром книга его воспоминаний о современниках впервые вышла под названием "Некрополь".

Все современники называли Ходасевича желчным, едким, ядовитым. Действительно, его характеристики - как личные, так и литературные - бьют не в бровь, а в глаз. (Впечатление от первой юношеской встречи с Брюсовым: "Такие молодые люди торговали галантерейным товаром на Сретенке"). Но желчь и яд Ходасевича - всего лишь следствие острого, глубокого ума, той многой мудрости, от которой много печали. Нет ни одного персонажа в портретной галерее современников, для которого он не нашел бы добрых, искренних слов. Тот же Брюсов вырисовывается из очерка Ходасевича человеком ограниченным, беспринципным, лишенным вдохновения, антисемитом - но несколько штрихов дополняют этот образ до настоящей неодносторонней объемности: студентом Брюсов подобрал на улице облезлого котенка и выхаживал его во время государственных экзаменов; стариком взял на воспитание маленького племянника жены, "возвращался домой, нагруженный сластями и игрушками. Расстелив ковер, играл с мальчиком на полу".

Очерк о Брюсове - вообще один из самых сильных. Может быть, потому, что отрицательные герои по обыкновению получаются выразительнее положительных. Недаром именно этот текст вызвал такую реакцию Горького:

"- Жестоко вы написали, но - превосходно. Когда я помру, напишите, пожалуйста, обо мне.
- Хорошо, Алексей Максимович.
- Не забудете?
- Не забуду".

Ходасевич не забыл. И образ Горького именно в его очерке впервые вышел за рамки банального черно-белого противопоставления - великий пролетарский писатель vs. продажный агент большевиков. Сама история дружбы опального, с советской точки зрения, эмигранта, и основоположника социалистического реализма, заставляет совсем по-другому взглянуть и на личность Горького, и на его каприйские годы, о которых, оказывается, в коммунистические времена не было на самом деле известно почти ничего.

Главное же достоинство воспоминаний Ходасевича - в их литературности. Они читаются как роман. В них нет ни утомительной, обидной для читателя обстоятельности, ни столь же обидных полунамеков для посвященных. Между прочим, любому москвичу будет приятно, что его город - у которого в русской литературе нет такого, с позволения сказать, "текста", как у главного соперника, - тоже вполне внушительно и своеобычно существует в литературе. ("Памятуя, что я москвич, Гумилев счел нужным предложить мне чаю, но сделал это таким неуверенным голосом - сахару, вероятно, не было - что я отказался и тем, кажется, вывел его из затруднения".)

По ощущению современного читателя, в поэзии своей эпохи Ходасевич выглядит поэтом если не второго, то уж и не самого первого ряда - к сожалению, он незаслуженно затерялся в тени "Большой четверки". Но уж зато в мемуаристике он берет полный реванш. Личность рассказчика, вероятно, понравится не всякому; но нет сомнений в том, что "Некрополь" ("Среди современников") - это лучшие воспоминания о Серебряном веке.


Виктор Сонькин


Web-присутствие

Стихи Ходасевича можно найти в электронной поэтической библиотеке, в проекте "Стихия" Маши Школьниковой и в некой "Поэтической коллекции", о которой ничего путного мне разузнать не удалось.

"Московская правда" публиковала заметку А.Мирошкина "Пленник европейской ночи". "Независимая газета" анонсировала в 1997 году выпуск четырехтомного собрания сочинений Ходасевича. В феврале сего года Олег Мраморнов написал для этого же издания довольно большой очерк как раз к шестидесятилетию выхода в свет сборника воспоминаний "Некрополь". На мой вкус этот очерк чересчур описателен - автор буквально пересказывает некоторые сюжеты Ходасевича. К тому же я не все понял. Например, что значит фраза "Гершензон и Сологуб представляют в "Некрополе" экзистенциально счастливые варианты".

Ученые о Ходасевиче: Н.Штейникова, "Русский футуризм в эстетическом сознании В.Ф.Ходасевича" - тезисы доклада на VI международных Хлебниковских чтениях; блистательный Н.А.Богомолов, "Вл.Ходасевич в московском и петроградском литературном кругу"; американский соратник Богомолова по ходасевичеведению (уф!) Джон Малмстад, "По поводу Ходасевича: добавления, прибавления и поправки".

"РЖ" в свое время отрецензировал вышедший в Иерусалиме сборник переводов Ходасевича из еврейских поэтов. В библиотеке Мошкова - известное эссе Набокова о Ходасевиче, которое начинается словами "Крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии, он останется гордостью русской поэзии, пока жива последняя память о ней".

В завершение - курьез. На сервере yabloko.ru, оказывается, есть ресурс под названием "стихотворение на каждый день". Запрятан он очень глубоко - на входных страницах я никаких ссылок на него не нашел. И, кажется, просуществовал он всего дней двадцать в мае нынешнего года. Подборка странная: несколько стишков Эдуарда Лимонова, обилие Георгия Иванова и Владимира Соловьева, плюс некоторое навязчивое присутствие темы сражения при Фермопилах (сначала у Иванова, потом, почти подряд, у Соловьева). Открывается все это дело, однако ж, девятого мая стихотворением Ходасевича "Весенний лепет не разнежит".

Предыдущий выпуск Предыдущий выпуск Следующий выпуск