• События: итоги "Тенет", голосование на "Сетевой словесности".

• Событие: 55 лет Владимиру Бондаренко.
• Публикации: Егор Исаев о железном занавесе.
• Судьба: эрос Москвы и фильм "Москва".
• Деконструкция Чупринина и Пирогова.
• Переживания: Акварель.
• Отклики: от Подпругина.
• Правописание: лягужка.
• Объявлементи: нужны пьесы про подростков.

Сетевые все прочли

Сразу два листа влияния от сетевых читателей. На "Тенетах" объявлены результаты голосования сетевого жюри. Как всегда, полный браслет лауреатов: на всякий лад. В рассказах победил Вадим Гущин с изобретательной, но малоаппетитной историей про волосы. В сборниках рассказов лидирует еврейская эмиграция. В большой прозе первенствовали впечатления Евгения Иза от больших клиторов. Текст, победивший в стихах, удивляет, но ненадолго: с чего люди стали голосовать за плохо пропеченную киплинговщину, высняется, когда дочитываешь до конца, - это текст песенки. Занятный, хотя и, по обыкновению, путаный очерк Дугина о Мамлееве с юрийкузнецовским названием "Русская вещь" стал лучшей критикой. И т.д.

Даже из такой краткой сводки понятны две вещи:

а) терпеливый читатель найдет в списках чемпионов много пищи для щщей,

б) никто так и не сочинил пока серьезного физиогномически-социологического памфлета на нашу сетевую общественность; а тема лакомая.

Читатели в отчетный период голосовали и на "Сетевой словесности": выбирали публикации года. Там такой странный эффект - наибольшую популярность имеет тусовка "Геликона": Житинский, его птенцы Горчев, Сап-Са-Дэ, Геннадий Рябов, Андрей Цунский. Плюс Дмитрий Быков, с которым эта тусовка дружит. Тусовка хорошая, мэтр славный, птенцы голосистые, так что я вовсе не протестую, а лишь удивляюсь.

Не все красные коричневы

Владимиру Бондаренко - критику-почвеннику, редактору "Дня литературы" - исполняется завтра 55 лет. Патриоты вообще и писатели-патриоты в частности - консистенция, как правило, неудобоупотребимая: интеллектуально они в массе своей тяготеют к дебилизму, социально - к люмпенству, политически - к погромству. Есть, разумеется, счастливые исключения, и, может быть, главное из них - Владимир Бондаренко, неустанный и несгибаемый борец за сомнительную народную словесность. Эстетический и идейный изверг, он, однако, вызывает неизменное уважение ясностью и - как говорят Путин с Ивановым - "прозрачностью". И идеи имеет обсуждабельные. Трезво смотрит на свой скобоченный, аки тын, контекст, выстраивает свою систему координат, в которой Битов и Проханов, Куняев и Ахмадулина - в одной кастрюле (вот тут ему Лев Аннинский возражает, а саму статью Бондаренко, которую я читал когда-то, в сети не удалось обнаружить; статья Анненского, полемизирующая с Бондаренко, к первоисточнику не отсылает, что, кстати, вообще соответствует профессиональному уровню "Дня лит-ры"; но вот текст с близкой идеей). Не говоря уж о том, что упрямо тащит в свой "День" литераторов из демократических логов: от Буйды до Витухновской. Пропагандирует рокеров и Крусанова. В общем, играет свою игру. Что умеют немногие.

Не всем котам добраться до масленицы

Но в целом газета у Бондаренко все же юмористическая. Не дежурным пародиям Евгения Нефедова благодаря (довольно слабым - приятно хоть, что не злобным), а общему тону тына. Вот Егор Исаев, заслуженный советский поэт, лауреат всего за поэмы типа "Зуд памяти", объясняется про железный занавес.

Он был, железный занавес. Да, был.
Про то не знает разве что дебил.
Все щели - всбой, все наглухо - ворота,
Чтоб никакая подлая наркота
Не вгрызлась в кровь, чтоб кровь не стала черной,
Чтоб красоту не осквернило порно,
Чтоб мир души не цепенел над бездной...
Да, да, он был воистину железный,
Тот занавес, и все ж при всем при этом
Он был открыт, как небо для рассвета.

Прекрасно!

Сорокин просочится сквозь все

"Солнечным погожим днем приблизьтесь к сталинской громаде МГУ со стороны Москвы-реки, взойдите по гранитным ступеням и остановитесь перед колоннами входа. По бокам его восседают железный юноша и железная девушка с железными книгами в руках. Если вы мужчина - идите к девушке, если женщина - к юноше. Тихо приблизьтесь к своему объекту, влезьте на постамент и положите руки на железную грудь. Произнеся "Москва, впусти!", постойте несколько минут, затем спускайтесь и идите к смотровой площадке. Там облокотитесь на полированный гранит парапета и всмотритесь в раскинувшуюся перед вами панораму города до слез в глазах. Как только они выступят и панорама сольется в мерцающий калейдоскоп, постарайтесь почувствовать Москву в виде цветного шара, парящего в воздухе. Почувствовав, вытрите слезы и отправляйтесь дальше".

Очерк Владимира Сорокина "Эрос Москвы", публиковавшийся некогда в "Афише", появился в сети: хороший повод перечитать, тем паче что спаренность слов "Москва" и "Сорокин" актуальна сегодня по известному кинематографическому поводу.

"Эрос Москвы" - не лучшее произведение классика. Подробный и чувственный в описании первых 4 точек страсти, на 3 последних он задыхается-мельчит, призывая в помощь примолкнувшим демонам Памяти и Вдохновения чернорабочих гномов своих фирменных приемов.

Лучшие строки, однако, берут за самый цуцундр - эта история про цветной шар, парящий в воздухе, или книга, оставленная на могиле, да не осквернятся комментариями из поспешных уст вечно бегущего куда-то обозревателя. Не останется надолго в центре внимания и ворчба, что "эрогенные зоны" в очерке - словцо более красное, нежели помянутые в тексте ворота, и является не более чем коммерческим ярлыком: вообще-то то, о чем повествует Сорокин, называется местами силы.

Важнее другое: верность В.Г. концептуалистскому сектантству. И дело не в необязательной цитате из Пригова, дежурного, как марксизм-ленинизм, а в телесных практиках, которые выросли из "прогулок за город" группы заговорщиков во главе с Андреем Монастырским и которые по-прежнему остаются главными способами пленения Москвы - обойди по колено в воде три раза по часовой стрелке...

Пленения - громко, может быть, сказано. Это такой шанс установить с городом что-то хоть немножко похожее на партнерские отношения.

Когда концептуалисты появились перед широкой публикой, они воспринимались прежде всего как явление языковое (критика соцреалистического дискурса); мистическое же значение их опытов - экстатические камлания Рубинштейна, чье интеллигентное вроде бы чтение заряжено колоссальной энергетикой; автоепитимии Пригова, забрасывающего валом строк зияющую щель в мироздании; наконец, "коллективные действия", посвященные заборматыванию пространств, - все это оставалось в тени.

Что, видимо, правильно. Мистика влияет исподволь, просачивается, как летучий газ, подсасывается сквознячком: и в практических географиях Левкина, и в позднейшем мистическом краеведении может не быть стилистических влияний концептуализма, но на более сложных уровнях это родственные организмы.

Оставлю, впрочем, дальнейшую рефлексию для новой версии книги о постмодернизме, которая когда-нибудь да воспоследует.

Ссылку на "Эрос Москвы" я обнаружил в гостевой книге сайта фильма "Москва", который, боюсь, мне придется еще раз смотреть. Он мне, в общем, не понравился совершенно. Однако вокруг стоит такой столб пиара, что забыть о фильме не получается: то и дело какую-нибудь рецензию прочтешь. Впечатление странное: будто совсем о другом продукте пишут девахи и парни. Я, допустим, обнаружил, что нет ни одного приличного кадра, - рецензенты заходятся, что любой кадр можно распечатывать размером двадцать на тридцать метров и заклеивать им фасад гостиницы "Москва" - красивше будет. Хорошо, кадры - дело тонкое, целлулоидное.

Но буквы! Я вышел из зала с впечатлением, что в фильме нет ни одного диалога порядочного, теперь читаю цитаты в рецензиях (в сценарий давно не заглядывал) - так хорошие вроде цитаты, богатые.

Приличные люди, которые по выходу из зала фыркали подобно мне, теперь публикуют весьма доброжелательные отклики: ну не из конъюнктурных же соображений они так себя ведут! Навязчиво присутствует в рецензиях мотив, что во второй раз фильм лучше, чем в первый, а в четвертый лучше, чем в третий. И хотя я понимаю, что это пиар кинопроката, но больно уж навязчив сей мотив...

Того более - стали являться, полусниться-полувспоминаться, какие-то куски из фильма. Выплывают так медленно, трипом эдаким, на полмгновения - вжик, смылись. И как бы даже приятно, что Москва такая пустая-пустая. Я ее и сам такой порой вижу, гуляя сквозь снежный буран в двусмысленном состоянии себя. И начинаешь обнаруживать обещанный Сорокиным эффект наркотического пространства...

А недавно я встретил Зельдовича в клубе "ОГИ", так он просто объяснил мое отрицательное впечатление: "Ты пьяный смотрел, а надо трезвым".

Уж и не знаю, что делать.

Смотреть мне во второй раз фильм "Москва"?

Или воздержаться?

Все там будем

Мой друг А-э лет 25 назад работал в старом здании "Литгазеты" на Цветном бульваре. На днях рассказал он про молодого Сергея Чупринина:

"Он приходил в редакцию, и будто свежий ветер вместе с ним, дыхание весны. Женщины все кричат - "Сереженька, Сереженька!" Сразу все кидаются читать, что он написал. Сразу все вокруг будто бы преображается. Он весь такой приподнятый, порывистый... Такой Лев Пирогов..."

"Акварель для Матадора" должны прочесть все

За што я сам в литературной жызни Земли сейчас переживаю - так, естественно, за свой роман "Акварель для Матадора". Уже больше двух недель смотрит он на наш белый свет. Настроение у меня в этой связи меняется каждые двадцать минут, перепадов не стану описывать, на сути остановлюсь.

Главная суть: мне все мерещится, что роман не продается. Что на полке в магазине он - матовой своей обложкой - теряется среди более агрессивного глянца. На лотках нету до сих пор, а что за продажи без лотков. В метро не читают. Провал!

Я, конечно, суечусь в меру ресурсов: снаряжаю работника изд-ва звонить в магазин и объяснять, что книжку надо переложить на другую полку, свожу монстра "ОЛМУ" с не известной им лотошной сетью. Но томлением духа, как известно, ни настроения не улучшить, ни, видимо, продаж. ЗасадаРу!

Друзья критики подливают масла в соль: больше язвятся, экономя для других надоб ласковые слова. Рецензии за малым исключением (которого и в сети нет) либо скептические, либо тупые, либо просто пидорские. Абидна! Аргументом "всякая писулька помогает продаже" нежное мясо не защитишь. Вьются в щщах решительные концепции: коллеги норовят сочинять об "Акварели" похотливо-уничижительно, но я такую историю уже проходил. В такой интонации десять лет назад писали о моих первых текстиках о постмодернизме - те же самые лица, которые с течением лет стали лебезить. И перед "Матадором" будут лебезить, никуда не денутся. Но иную заметку прочтешь - злишься. Карму жжешь. Нехорошо!

Вчера, правда, или позавчера несколько успокоила меня беседа с издателем. Он мне объяснил, что вполне себе книжка продается, что допечатка тиража на белой бумаге скоро, а на желтой и с другой обложкой ("для страны") - месяца через два. Цыфры годовые какие-то пообещал, хотя бы издали соответствующие амбициям автора, со вторым романом торопил, водки дал - в общем, провел терапию.

Эта заметка - последняя в терапии капля.

Прорвемся.

Подпругин все знай свое

Вот моя рецензия на "Хозяйку истории". А вот отклик персонажа:

"Глубокоуважаемый Вячеслав! С интересом прочитал Вашу рецензию на "Хозяйку истории". Абсолютно согласен с Вашей строгой оценкой художественного своеобразия книги. Как произведение литературное "Хозяйка" не выдерживает ни малейшей критики. Сюжет не просто провален, его вовсе нет. Не случайно, вспоминая в предисловии фиктивного автора этой книги, г-на Носова, я счел уместным поблагодарить его "за самоотверженное пожертвование своим добрым именем". Не скрою, на месте фиктивного автора я бы вел себя сегодня скромнее... Позвольте возразить Вам по двум пунктам. 1) Будучи сборником исторических документов, книга безусловно хороша и поучительна; особенно поучительны для подрастающего поколения Вами раскритикованные "Мои мемуары" и мои многочисленные примечания. 2) Лично мой образ отнюдь не отталкивающ, а, наоборот, привлекателен; поражаюсь слепоте иных критиков, называющих меня идиотом. - С пожеланием успехов - М.Подпругин, общественный деятель".

Все вокруг ж

Дмитрий Кузьмин сообщает, откликаясь на мою решительность в смысле жызни и мужыков, что Сергей Мэо подобным образом обходится с лягужками.

Лягужка, конешно, не жызнь и не мужык, поставить их на одну тарелку может лишь человек, окончательно потерявший из виду вертикаль власти, но налицо общий признак - не та буква. И это прекрасно. Принимаются иные примеры грамматических свобод.

Всем в надпропасть!

"В мае 2001 года в С.-Петербурге в Театре юного зрителя им. Брянцева будет проходить очередной, весьма представительный, международный фестиваль. Этот фестиваль от всех прочих "тюзовских" отличается тем, что ориентирован на подросткового зрителя. Это, пожалуй, самый трудный зритель, и театры в последнее время выбрали самый простой способ решения проблемы - спектакли для этой возрастной категории постепенно стали исчезать из репертуара. Питерский ТЮЗ проблемой озаботился. И в рамках фестиваля решил проводить драматургическую лабораторию "Пьеса для подростка", руководить которой предложил мне. Но, чтобы принять это предложение, я должен сначала убедиться, что для проведения подобной лаборатории есть достаточный материал - пьесы. И потому я прошу Вас, господа драматурги:

Если у Вас есть пьесы, которые, по Вашему мнению, могут быть адресованы подростковой аудитории, присылайте мне тексты (полностью или синопсисы) по адресу bartenev_m@mtu-net.ru. Авторы наиболее интересных из них будут приглашены на фестиваль, чтобы самим представить их профессиональной аудитории (режиссеры, драматурги, критики). Форма такого представления будет выбрана по желанию автора: читка, актерская читка, режиссерская интерпретация и т.д.

С уважением, Мих.Бартенев".