• Событие: новый "Неприкосновенный запас".
• Жывые слова: спидушный и ылигантный.
• Бог знает что: "Б****" Горького в изд-ве "Захаров".
• Довлатка: подходит Рубинштейн к Битову.
• Крохоток о черном летчике.

Культурное сообщество превратилось
в дискурсопорождающий слой

3 апреля в Литмузее на Петровке "Новое литературное обозрение" презентовало новую инкарнацию журнала "Неприкосновенный запас". Он сменил подзаголовок - было "Нравы культурного сообщества", стало "Дебаты о политике и культуре" - и объявил о смене стратегии. Из органа, занимающегося внутренними проблемами интеллигенции и интеллектуалов, "НЗ" призван стать глашатаем либеральных ценностей, которые не слишком жалуются текущим российским обществом и властями. "Свобода слова и созидательной деятельности, личный успех, открытые культурные и экономические границы, самоценность человеческой жызни" - вот какие либеральные ценности перечислены в редакционном предисловии. Что же, они впрямь выходят из моды, защищать и утверждать их надо, и охотников до такой (постепенно превращающейся чуть ли не в опасную) деятельности стало заметно меньше. Государственный дискурс все увереннее стучит в сердца даже патентованных либералов (Максим Соколов - ярчайший пример). "НЗ" подымает важное знамя в важное время. Пожелать удачи новому "НЗ" - это значит пожелать удачи себе.

Но сюжет этот не исчерпывается пафосом, каким бы благородным он ни был. К перестройке журнала подталкивали хозяйку "НЛО" Ирину Прохорову и экономические соображения: "НЗ" продавался плохо, а то и очень плохо. Притом что и про тот проект, как и про новый, можно было с чистым сердцем говорить добрые слова. И та затея - жызнь моего класса - была безусловно правильной и падала в свободную корзину. Нет других таких журналов. В "НЗ" собраны лучшие силы. Номера состоят почти исключительно из качественных текстов. А читатель нос воротит: обидно до слез.

Так вот: причина неудач, на мой взгляд, не только в позиционировании, но и в технике исполнения. Старый "НЗ" не был журналом, а был сборником хороших текстов. Не был журналом - в том смысле, что не имел длящихся рубрик, уловляющих текущее время. Не пользовал наиболее "журналистских" жанров типа репортажа и интервью. Состоял большей частию из эссеистики, которая, по замечанию одного из ведущих авторов "НЗ" и всей империи "НЛО" Андрея Зорина, является скорее приправой, нежели основным блюдом. А обед исключительно из приправ - пусть и изысканнейших - вещь глубоко не очевидная.

В новом "Неприкосновенном" (в сети его пока нет) появилась библиография: аннотации принципиальных для "дебатов о политике и культуре" книжек. Это разумный шаг от сборника к журналу, но это единственный шаг. В остальном содержание первого номера провоцирует все те же нарекания. Начинается он со статьи американки Айн Рэнд "Большой бизнес - преследуемое меньшинство американского общества". Все, казалось бы, здорово: новое (и, судя по вcему, значительное) имя вводится в обиход, яростно написанный текст, наезжающий на политическую власть в пользу экономической. Прекрасно. Но вторая половина текста посвящена антитрастовым американским законам и практикам середины последнего века прошлого тысячелетия. Читать это вполне любопытно, но в результате застарелая заокеанская разборка как-то очень неубедительна на месте главного материала.

Дальше идут сразу три статьи социологов - Левинсона, Левады и Дубина. Все это господа уважаемые, конечно, но социология - это решительно не журналистика, не публицистика. Цыфры, умеющие подчас быть занятными, - все равно всего лишь цыфры. Господа социологи не высказывают идей, не предлагают нам своих позиций и мыслей, а лишь представляют результаты наблюдений. Я не прочь иметь к ним доступ, но почему это - второй центральный материал "дебатов о политике и культуре"?! Кроме того, три социологических публикации подряд - это уж совершеннейший беспредел, и на Дубине уже хочется не вникать, а придираться. C чего это вы, господа социологи, предлагаете в списке "самых значительных событий века" "репрессии 30-х годов", а уничтожение крестьянства в 20-е или лагеря для фронтовиков в 40-е для вас равнозначными событиями не являются? И почему вы пишете фамилию "Пустота" в названии романа Пелевина с маленькой буквы?

Потом идет статья о клинче Буша и Гора. Потом - и вовсе странная публикация: две финских женщины ведут диалог о финской политике. Почему выбраны финские дамы, а не представительницы прекрасного пола с Фарерских островов? Почему для редакции значим этот текст? "НЗ" вообще пренебрегает субтекстами - редакционными врезками, биографиями авторов и героев, смежными справками, объявлениями какими-нибудь, а ведь это одна из важнейших вещей, конструирующих периодический продукт.

Короче, только на сорок третьей странице, почти в середине журнала, мы получаем обещанные дебаты о политике и культуре - о здешней и сегодняшней политике и культуре. Это прекрасный блок про гимн, который бы эффектно открывал номер...

Вы понимаете, надеюсь, что мой нелицеприят обусловлен тем, что я всерьез болею за "НЗ". Это единственный, повторяю, орган, посвященный данной проблематике, это один из немногих декларационно либеральных проектов, что особенно актуально в ситауции, когда по "НТВ" показывают только футбол.

Да, о самой презентации. Алексей Левинсон - гораздо более занимательный в устном жанре, нежели в письменном - показал на цыферках, что политиков (то есть людей, имеющих хоть какой-то электорат) у нас, по существу, два: папа Пу да дядя Зю. Владимир Каганский говорил о любимом: о картинках на русских деньгах. Мы узнали, что нет официального описания изображений на деньгах, что все города - русские и православные, что все они стоят на краях освоенных пространств. Мне понравилось замечание про Владивосток, который украшал одну тыщу рублей, исчезнувшую с деноминацией (на новой, сегодняшней тыще изображен Ярославль): дескать, не нужен империи нашей этот город, потеряет она его скоро. То есть мне понравилось не столько то, что Россия потеряет Владивосток, сколько то, что тут возможна смешная ассоциация с песней "Уходим, уходим, уходим...". Андрей Зорин говорил о недавних юбилеях двух заговоров - восстания декабристов (175) и убийства Павла (200). Восстание декабристов в культуре есть, а Павел вытеснен. Почему? У декабристов эффектная иконография: каре на снегу и все такое (обманутые и расстрелянные солдаты в иконографию эту не попадают). Кроме того, это неудачное мероприятие - в отличие от покушения, которое вполне состоялось. А "героическое поражение" - важный миф в структуре сознания "дискурсопорождающего слоя". Наконец, Сергей Козлов рассказал сон, приснившийся ему четверть века назад. Маленькое помещение, окошко типа кассы. Прейскурант. "Однодневная поездка за границу. Англия - 200 рублей. Франция - 250 рублей. США - 400 рублей". Козлов говорит: мне в Америку. Взяли с него 400, дали квитанцию, говорят: идите. Пошел. Пространство типа подхода к Лужникам: парк, огороженный турникетами. У турникета - вертухай. Смотрит на бумажку: а вы опоздали. Ваша группа ушла. Козлов: что же делать? Вертухай: бежите, авось догоните. Козлов бежит, бежыт, бежыд. Прибегает к двухэтажному деревянному павильону "по типу террариума из старого зоопарка". На павильоне буквы: США. В дверях бабка: а вы опоздали, группа ушла. Козлов: а чо делать? Бабка: сходите в буфет. Козлов шасть в буфет: дайте мне бутерброд. Буфетчыца: бутербродов нет. Козлов: а что есть? Та: эклер с мясом. Он: давайте это. Кушает.

Один такой, другой другой

Дополнения к калекцыи жывага русскава язычка.

Евгений Федоров из группы Tequilajazzz прислал слово "ылигантный". Это типа какая у "Текилы" музыка. А Нуне Барсегян из города Берлина - слово "спидушный". Это типа не больной СПИДом, но выглядящий как больной.

Дожыли

А.Тургенев, источник, близкий к изд-ву "Захаров", сливает инсайдерскую информацию. Курсива с кавычками не ставлю, ибо мои отношения с Тургеневым существенно сложнее, нежели "редактор - автор", но вы по когтям определите, что фамилия автора нижеследующего текста: не Курицын.

По известному определению, кажется, Ролана Барта, писать о Горьком трудно.

Но, согласно суду читающей массы, читать Горького еще трудней.

С выходом горьковской "Б**ди", обещающей лечь на прилавок к концу весны, ситуация грозит переломиться. Почти сто лет "Б**дь" провела под так называемым спудом, вытесненная спешно написанной зависимым от большевиков Горьким новой версией, каковую все мы знаем под экстравагантным названием "Мать".

Всякий человек, хотя б отчасти неравнодушный к воздушным путям общественного постижения русской классики, знает за "Захаровым" опыт обнародования толстовского колосса в подлинном, первозданном виде. Благодаря "Захарову" читатель оценил уже цельность и изящество подлинника "Войны и мира", где к немногим сильным позициям советских изданий, таким, как общая гениальность текста и похвальная выделка отдельных сцен, прибавилось пять неоспоримых достоинств: внятный русский язык героев взамен никчемных приступов жеманной французской речи, отказ от нудных батальных сцен в пользу всем нам недостающего мира, все главные герои остаются живы, презрев замогильную тьму, что влечет за собой общий счастливый финал, одинаково приятный как самим финалистам, так и писателю, и читателю, и издателю. И, конечно, в воскресшем романе даже и не ночуют все эти квазифилософские постройки, увенчанные непролазным бетонным эпилогом, сослужившим столь недобрую службу своему несчастному создателю.

Как и в случае с "Войной и миром", горьковский оригинал, извлеченный на свет стараниями "Захарова", весьма радикально отличается от канонизированной и траченной молью "Матери". По оценкам специалистов, текст энергичен и экономен, слог красочен, буквы разборчивы и крупны, пружина повествования натянута как тень на плетень.

Собственно, вкратце концептуальные достоинства "Б**ди" будут указаны на обложке.

Достоинств, по традиции, пять.

В романе нет ни одного завалящего революционера, жизненная энергия героев пульсирует и бьется в живом горячем русле.

Нет ни одной агитационной сцены, ни одной большевистской забастовки, никаких безжизненных и столь поверхностно описанных страстей вроде прохода Пелагеи, мертвой хваткой вцепившейся в древко.

В романе играет живое чувство, льется через край жизнь русских борделей, животный эрос слободки, кипение страсти, аромат стыда, пьяная удаль безоглядного разгула.

Опущена вся канитель о преобразовании мира и вычурная религиозная символика, свойственная романтическому этапу русской революции.

И, наконец, этот роман нельзя больше изучать в школе, стало быть, юношеству не нужно писать тоскливых сочинений, не нужно трястись по ухабам ленинских цитат. Спустя столетие от Горького можно наконец просто тащиться, бойко скользя по тексту, как по обледеневшему за ночь тротуару.

P.S. Все только начинается - не за горами выход пьесы "В глубокой жопе", позже вывернувшейся в обтекаемое "На дне". И, наконец, к изданию готовится "Молодец баба" Льва Толстого - это подлинник того, что позже стало суховатым, но претенциозным брендом "Анна Каренина". Достоинства книги начинаются с первой же ее строки: "В Москве была выставка скота".

Все счастливые книги счастливы одинаково!

Зайцы-кролики

Вам известно, что благодаря Андрею Битову в селе Михайловском Псковской губернии появился в конце прошлого года памятник зайцу: тому, что вовремя перебежал дорогу Пушкину, навострившему лыжи на героическое положение. Гордый свершенным, Битов носит на своей груди значок с портретом упомянутого зайца. Подошел к нему намедни концептуалист Лев Рубинштейн, грубо ткнул в зайца коротким пальцем и спросил:

- Это тебе, Андрей, в "Плейбое" выдали?

Бурундийский ответ

А у дома моего на улице Константина Симонова, автора пьесы "Русский вопрос", заседает в уютном особнячке банк "Интерстандарт" или что-то в этом роде. Зашел я туда поменять 5 (пять) долларов Империи Зла на русские рубли. Вижу через решетку: в кабинке кассирши висит на стене портрет очень черного человека. Зажмурился, пригляделся, заметил подпись: командующий воздушными силами республики Бурунди Такой-то. И через весь портрет размашистым красным фломастером собственноручный автограф Такого-то. Оля-ля-ля, думаю. Вот так кассирша, имела связь с африканским летчиком! Потом сообразил, что округа полна заведений, ассоциированных с академий Жуковского. И детский сад, на территории которого снимает теремок банк, - тоже, кажется, имеет (имел ли) отношение к академии. Происхождение африканца чуть прояснилось...