Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Новости < Вы здесь
Курицын-weekly от 11 мая 2001
Дата публикации:  11 Мая 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Борька за Ромкой

В Екатеринбурге покончил с собой Борис Рыжий, поэт, лауреат Антибукера. Борис был человеком есенинского типа - легко срывался в загулы, заканчивавшиеся беспорядочным мордобоем (досталось однажды и мне), но метафора "есенинщины" воплотилась слишком жестоко: даже для самоубийства он выбрал тот же способ.

Последнее время Рыжий близко дружил с Романом Тягуновым, другим екатеринбургским поэтом, который выпал из окна в последний день прошлого тысячелетия. В феврале я был в Свердловске, и мы с Рыжим ездили на Северное кладбище, к Роману. Смотритель сообщил нам только номер участка, Рыжего раньше сюда водили друзья, и мы не смогли найти могилу. Бродили среди заснеженных холмиков, Борис читал стихи, я бормотал: "Ромка, мы здесь". Рыжего похоронили на другом.

Что-то сломалось в небе Урала.

http://magazines.russ.ru/znamia/n4-99/ryz.htm

Приобретут всеевропейский лоск
слова трансазиатского поэта,
я позабуду сказочный Свердловск
и школьный двор
в районе Вторчермета.
Но где бы мне ни выпало остыть,
в Париже знойном,
в Лондоне промозглом,
мой жалкий прах советую зарыть
на безымянном кладбище
свердловском.
Не в плане не лишенной красоты,
но вычурной и артистичной позы,
а потому что там мои кенты,
их профили из мрамора и розы.

Постскриптум к некрологу, немногим более страшный, чем смерть, состоит в следующем. Ценно (чуть не написал - вот страхи и начинаются - "хорошо"), что публика переживает Борину смерть: валом валят письма в мэйлер, две газеты звонят с вопросом "кому заказать некролог?", Александр Агеев публикует сильнейший текст. Но. Страшно, что о смерти Ромки - поэта много сильнее, чем Борька - написал, кажется, только я один. Страшно говорить слова "поэта много сильнее", но я чувствую, что Ромка обижается, и я должен их сказать.

Сон о сети

Вот и ваш покорный слуга собрался высказаться по поводу "теории сетературы". Пора: уже два с половиной года болтаюсь в паутине. Нижеследующий текст является по жанру докладом на научной конференции, но со временем будет преобразован в статью. Работа над темой продолжается, предложениям и замечаниям буду упрямо рад. Подзаголовок работы: "Литература как предчувствие интернета".

Если цвет компьютерного экрана изменяется от черного (отсутствие цвета) до белого (максимальная яркость), то на бумаге, наоборот, отсутствию цвета соответствует белый, а смешению максимального количества красок - черный

Дмитрий Кирсанов. Веб-дизайн

0.

Дискуссия о сетевой литературе (сетературе, кибературе) продолжается в Рунете уже лет пять; на сайте "ЛитераРу" существует специальная страница, собирающая самые показательные и важные материалы дискуссии. Сочиняя этот доклад, я распечатал "содержимое" упомянутой страницы: вышло килограммов пять. Как это часто бывает, все многообразие пафосов и точек зрения можно свести к двум. Первый подход гласит: стишок - он и в Африке (в сетке) стишок, роман на бумаге равен роману на экране, никакой специфической "сетевой литературы" не существует, а существует просто другая социология: мало, допустим, журналов, в отличие от офф-лайна, но много, допустим, конкурсов. А всякие гипер- и мультимедийные опыты - это нечто другое, не совсем литература. Второй подход предлагает "опыты" эти, специфически сетевые способы создания и репрезентации текстов, считать литературой, и именно - специфической сетературой. Это разумно хотя бы вот по какой причине: некая единица литературного таланта, которая ранее конвертировалась бы в пьесу или рассказ, сегодня может реализоваться в записи в гестбуке. Гестбук задействует ровно те же стремления и способности, тот же самый графоманский зуд, а потому текст в гестбуке - такая же словесность, как и текст на сайте "Сетевая словесность". Мне, повторяю, эта точка зрения представляется абсолютно разумной, но не исключено, что в будущей теории "литературой" станет называться определенный исторически ограниченный тип форматирования воли к письму. Грубо говоря, литература гуттенберговского формата. Потому можно тексты, размещенные в сети, так и называть - текстуальностью.

Что, однако, любопытно: описывая тот или иной специфически сетевой способ жызни букв, самые разные авторы припоминают, что нечто подобное встречали и в бумажной словесности. Вот совершенно характерная цитата: "Иногда мне кажется, что литературные интернетовские игры - это реализация древних гуманитарных утопий. Раймонд Луллий в средние века и Тристан Тцара в начале века мечтали о машине, бесконечно производящей тексты. Ролан Барт в своем знаменитом эссе воспел "гул языка" - шум подобной языковой машины, работающей без перебоев и осечек. Немного воображения - и мы услышим этот гул в кабельных и оптико-волоконных линиях связи Интернета. Он не умолкнет до тех пор, пока существуют Сеть и русскоязычные пользователи, предпочитающие сочинение стихов и прозы игре в Quake". (С.Кузнецов).

Но на такой краткой констатации связи между бумажным прошлым и виртуальным настоящим рассуждение в 100% случаев заканчивается.

Я решил его немножко продолжить. Собственно, я уже готов сформулировать главный и единственный тезис выступления: все фокусы, которые дарит нам интернет, уже были. Они предусмотрены бумажной литературой. Гостевые книги и "творческие среды" снились Пушкину и Шекспиру. Лучшие перья, пытливейшие ундервуды пытались воплотить на бумаге эти неясные интуиции. Воплощали совершенно неполно, если сравнивать с той возможностью воплощения, которая есть сейчас. В этом разница: да, было все, но чаще в качестве метафоры. В виртуальном мире появилась возможность сделать метафоры реальными. Реализовать метафоры. Это, в общем, все. Осталось привести несколько примеров.

1.

Под первым номером, конечно, идет ее величество гиперссылка, программа, позволяющая мгновенно связывать между собой документы, расположенные на бесконечно удаленных серверах, или части документов.

Тем самым воплощена широко известная заветная мечта многих авторов: нелинейный текст. Произведение, которое способно иметь множество параллельных и перпендикулярных сюжетов, в котором воплощены разные возможности развития действия, чтение которого протекает не от первой страницы к последней, а может выбирать себе любой путь, словно мышь в мировом сыре.

Список, кому и в каких именно текстах снилась гипертекстуальность, внушителен: разные авторы наперебой называют Борхеса с садами расходящихся тропок, Кортасара с моделью для сборки, Павича со словарем, Италио Кальвино (которого я не читал, потому не помню, с чем) и даже Библию с параллельными местами. Буквальной материализацией этого принципа является широко известный в русской сети "РОМАН", спродюсированный Романом Лейбовым. Не менее впечатляющий пример - "Бесконечный тупик" Дмитрия Галковского. Эти закольцовывающиеся комментарии к комментариям на бумаге издаются с картой, объясняющей порядок чтения. По свидетельству самого автора, увидев интернет, он понял, что это и есть среда, предназначенная для бытования такого произведения.

2.

Под вторым номером тоже гиперссылка, только отсылающая к другому документу. В литературе широко распространены такие метафоры как подтекст и контекст. Эфемерности, в существовании которых никто не сомневается, но на которые невозможно указать пальцем. Интернет такую возможность дает. Когда я только начинал строить свой сетевой проект "Современная русская литература", меня весьма забавила игра ссылок. Публикуя заметку, представляющую читателям писателя А.Солженицына, я поставил линк на букву "ю" в одном из слов. Пойдя по ссылке, юзер попадает на пьесу Ольги Мухиной "Ю"; таким образом реализуется метафора контекста: мы находимся в пространстве, представляющем все срезы современной русской словесности. Солженицын и Мухина здесь на равных правах. Второй пример: в каком-то другом тексте (не смог найти точно, да и "ю" не в Солженицыне, а в ком-то другом, но в ком-то есть, поверьте на слово) я выделил слово "волк" и поставил ссылку на песню В.Высоцкого "Волк", дав понять, что подразумевается именно это значение слова.

Существует, кстати, точка зрения, что такой - "настоящий", воплощенный, принудительный контекст - связывает свободу пользователя. "Некоторые слова и фразы работают как ссылки и вызывают из нашей памяти ассоциативные образы или активируют в сознании эмоции. Эмоционально окрашенная информация усваивается и запоминается лучше всего. Яркая эмоция или переживание работают как якорь - "анкер" в HTML-разметке. Это внутренняя - "пользовательская" или читательская сторона любого текста. Гипертекст добавляет к ней возможность подгружать дополнительные образы, то есть внешние (для читателя) ассоциации или ссылки, которые, в отличие от его внутренних, - жестко определены автором. Слово "лес" создаст в воображении одного - сосновый бор, у другого - еловую чащу, а у кого-то березовую рощу. Добавление иллюстрации или, хотя бы, звукового сопровождения, существенно сузит полосу читательской "свободы" в трактовке полученной информации" (Г.Далилович).

3.

Пространства коллективного авторства. Их в интернете очень много. Форумы, гостевые книги, чаты: всякий жанр имеет свою специфику. Конкурсы и игры: придумай продолжение рассказа, новую пару рифм, поучаствуй в строительстве гиперромана. Даже тело электронного письма становится полем (вот, кстати, еще один тип реализуемых метафор: "литературное поле", "пространство смыслов") коллективного авторства: отвечающий на и-мейл зачастую пишет не новый текст, а вставляет свои реплики в тело текста письма. В "Тенетах", самом большом сетевом литературном конкурсе, есть номинация "Создание интерактивной творческой среды"; я, например, участвовал в нем с проектом "Голубое сало-2" (разные люди предлагали тексты от лица "Пастернаков-14" и "Достоевских-128").

Собственно, Достоевский Бахтина, с его полифонией и многоголосием, может быть назначен на роль сновидца: его горячечному сознанию являлись самостоятельно выстраивающие дискурс герои. Но в авторском тексте полифония, опять же, игрушечная, условная; надо всем стоит авторская воля. А в гостевой персонажи действительно подобны пушкинской Татьяне, принимающей решения по своему хотению. Я помню свое изумление, когда в моей гостевой книге завелась тусовка. Сначала все было тихо. Завел человек сайт, в нем должна быть функция "отзыв", вот она есть, приходит один-два отзыва в день, кто-то задает вопрос, я отвечаю, все благообразно. И вот в один прекрасный момент, находясь причем далеко от дома, фактически на чужбине, я захожу в гостевую книгу, и вижу, что там каждый час появляется текст, да еще какой текст: длиннющие разборки про все на свете, написанные крайне образно и эмоционально, подписанные неведомыми мне никами.

Так вот, ощущение: я чувствовал себя если не автором разворачивающегося текста, то, во всяком случае, автором пространства, то есть это в некотором - и в довольно увесистом, только непонятно каком - смысле было мое произведение. Только герои мне не подчинялись и даже ругали меня матом. Конечно, это литература: хотя бы потому, что на бумаге и в признанных жанрах многие из авторов писали и пишут хуже, чем в романтический период Курбука. Занятно еще вот что: один из авторов именно благодаря Курбуку стал известен литературной общественности, начал печататься, стал известным критиком и переехал с Кавказа в Москву, а другого я пригласил на работу - делать один крупный сайт - и очень доволен результатом...

Очевидно, что грезы о коллективном авторстве можно найти не только у Бахтина. Скажем, Андрей Вознесенский назвал предчувствием поэтики чата "Очередь" Сорокина и свои более ранние тексты (в частности, "Очередь московских женщин"). Это вообще может быть более чем занятной академической темой: проследить эволюцию какого либо типа авторства от того момента, когда письменности еще не было, до интернета.

Я же этот пункт завершу примером "обратной связи": сознание Спайкера и Собакки, авторов повести "Больше Бэна", в которой текст пишут сразу два человека и авторство фрагментов определяется шрифтовым выделением, явно сформировано новыми технологиями.

4.

Материальность компьютерного текста. Общаясь с бумажной книгой, мы не имеем в руках собственно текста: мы имеем бумагу с нанесенными на нее буковками. Компьютер позволяет нам владеть собственно телом текста: он содержится в файле, который нам подвластен. Можно взять, как это сделал один из участников "Голубого сала-2", начало "Преступления и наказания" прогнать его через некую программу и получить следующее:

"Старушонка поминутно кашляла и кряхтела. Должно быть, молодой человек взглянул на нее каким-нибудь особенным взглядом, потому что и в ее глазах мелькнула вдруг опять прежняя недоверчивость.

- Раскольников, сяочжу, студент, хушо бадао, был у вас назад тому месяц, рипс, - поспешил пробормотать молодой человек с полупоклоном, вспомнив, что надо быть любезнее.

- Помню, рипс лаовай, батюшка, рипс нимада та бень, очень хорошо помню, рипс нимада, что вы были, чистый Космос, - отчетливо проговорила старушка, по-прежнему не отводя своих вопрошающих глаз от его лица.

- Так вот-с - хушо бадао... и опять, рипс, по такому же дельцу, рипс... - продолжал Раскольников, немного смутившись и удивляясь недоверчивости старухи.

"Может, впрочем, она и всегда такая, да я в тот раз не заметил", - подумал он с неприятным чувством. Старуха помолчала, как бы в раздумье, потом отступила в сторону и, указывая на дверь в комнату, произнесла, пропуская гостя вперед:

- Пройдите, тип-тирип по трейсу, батюшка, рипс уебох. Небольшая комната, в которую прошел молодой человек, с желтыми обоями, геранями и кисейными занавесками на окнах, была в эту минуту ярко освещена заходящим солнцем. "И тогда, стало быть, так же будет солнце светить!.." - как бы невзначай мелькнуло в уме Раскольникова".

Таким образом реализуется метафора палимпсеста, текста, написанного поверх другого текста (то есть для древних рукописей это было буквально, но в дальнейшем термин функционировал в качестве метафоры), и римейка.

Собственно говоря, настоящий, натуральный римейк, работа именно с произведением предшественника, а не с его, допустим, сценарием, начинает быть возможным только в компьютерных средах. В литературе такой настоящий римейк уже появился: это роман Федора Михайлова "Идиот", выпущенный издательством "Захаров". Его автор взял файл "Идиота" Достоевского, немножко его подсократил и заменил реалии на современные; операция невозможная, если теkста нет в электронном виде. Точно также настоящий кинематографический римейк - это (насколько я понимаю, отсутствующая пока или безумно дорогая) возможность режиссера работать с картинкой предшественника, а не с сюжетом его и образами.

5.

Анонимность и персонажность сети. В литературе сей сон широко известен: список фальсификаций, розыгрышей и масок можно предъявить серьезный. В интернете принцип персонажности развился чрезвычайно: все наперебой лепят виртуальных личностей, подписываются никами и т.д. И проблематика персонажности шире темы "Черубина де Габриак": в сети скорее воплощается та проблема авторства, которую провидели не подключенные к интернету Ролан Барт и другие философы постмодернизма. Авторство отчуждается от субъекта. Приходится признавать наличие таких зон, где тебе не принадлежит твое имя. Вот Владимир Соркин отвечает в интервью на вопрос о гостевых книгах: "Уже кто-то начал подписываться моим именем. В этом нет ничего страшного, это в рамках жанра. Поэтому я тоже могу подписываться другими именами - это зависит от настроения".

6.

Многоязычие и дикоязычие в сети. Сны о многоязыком тексте в литературе известны: от легенды о строительстве Вавилонской башни до "Поминок по Финнегану" Д.Джойса и "Прорвы" Я.Персикова. Не менее богата история дикого, темного текста: глоссолалия пророка, заумь футуриста, анонимное бормотание Фуко.

В компьютере и собственно в сети, где чисто технические подробности функционирования организма могут приобретать иногда решающее значение, сны эти смешиваются. Когда глючит система и у тебя на экране накладываются друг на друга морды двух сайтов или вдруг прилетает откуда-нибудь письмо в какой-то космической кодировке, так что ты видишь сочетание иероглифов и арабских цифр, это естественно воспринимается как событие мистическое, и уж во всяком случае захвативший экран глюк не подлежит немедленному уничтожению, а удостаивается хотя бы минимального разглядывания как эксклюзивная текстуальность, невозможная более нигде и никогда.

Или такой пример. В одной из контор, где у меня есть доступ к компьютерной системе, системные администраторы, которым нужно все время доказывать эзотеричность и важность своей деятельности, заставили двести человек менять пароли. Было запрещено использовать имена личные и нарицательные, даты рождения. Было посоветовано использовать бессмысленную смесь латинских букв и цифр: такое, дескать, труднее взломать. Поскольку бессмысленную смесь запомнить невозможно, а записать некуда (записи все внутри компьютера!), большинство людей прибегают к простому способу: набирают известное им русское слово в латинском регистре. Фамилия Курицын превращается в Rehbwsy. И это Rehbwsy есть не что иное, как порожденный мной текст. Привыкший внимательно относится к своим текстам, я попробовал это слов на вкус, на зуб, попытался произнести. Получилось не очень, но зато я вспомнил примечательный фрагмент из недавнего текста Д.А.Пригова, который, лежа ночью в номере японской гостиницы, произносил на разные лады тамошнее звучание своего имени - Домитори Поригофф, Домитори Поригофф - и поражался: надо же, это же обо мне. То есть в результате я-таки испытал эстетическое впечатление. Заканчивая этот сюжет, доложу, что такой прием - русская фамилия в латинском регистре - уже стал фактом литературы. В романе Акунина "Коронация" действует гомосексуалист Фрейби; после доклада всякий может свериться со своей клавиатурой.

Кроме того, мне известны минимум два случая литературной игры с "проблемами кодировки". Во-первых, довольно давно, лет пять назад, Дмитрий Кузьмин издал сборник именно под названием "Проблемы с кодировкой". Только две вещи - название и оглавление - были написаны на внятном языке. Остальное - 5 или 6 реальных текстов реальных авторов - Кузьмин прогнал через Бог знает что и явил миру в виде непотребных, но симпатичных и разнообразных значков.

Есть кусок на непонятном языке и в недавнем романе Сергея Болмата "Сами по себе". Сидит человек за компьютером и у него там какое-то месиво червячков. Как минимум один читатель - упоминавшийся Роман Лейбов - догадался скопировать фрагмент (благодаря тому, что текст висит в интернете, попробуй скопировать с бумаги!) и поместить его в почтовый декодер. Текст расшифровался: это оказалось реальное письмо к автору от реального сетевого персонажа.

И, конечно, есть перспективы литературного использования конвенциональных интернет значков вроде смайлика.

:о)

7.

И последнее. Интернет - среда обитания "живых" текстов. Текстов, которые движутся, превращаются в картинки, шевелят запятыми и прочее. В принципе, таким живым тестом является простой баннер; иногда они производятся как предметы искусства (творчество Георгия Жердева). И это было в литературе: листовертни Д.Авалиани, видеомы А.Вознесенского, кукарачи А.Горнона - все это создавалось на бумаге, но всему этому естественно обрести аутентичный покой именно в сети. Впрочем, у "живых" интернет-текстов есть более важные предшествования: огненные буквы на стене на пиру Валтасара или письмена Бога, выступающие на теле избранника.

Совок в натуре

Доклад вышетиснутый был прочитан вэпээсом на конференции в Карловом университете в Праге. Конференция носила риторическое название "По ту сторону совка?". На программке конференции размещалась фотография некоей двери с рукописным текстом "ЗДЕСЬ СОВОК". Это в общаге какой-то московской экономической академии уборщица так разметила свой административный ресурс.

Какое отношение интернет имеет к заявленной теме сбора, неважно. На научных конференциях организаторы и участник относятся друг к другу терпимо: коллеги, специфику знают. Один знаменитый русский филолог однажды приехал на конференцию о Древней Греции с докладом о Маяковском: не со зла, а чисто забыл.

Это все шутки. Еще из смешного: на конференции я узнал (из сообщения москвички Натальи Козловой), что слова песни "Выпьем за Родину, выпьем за Сталина" принадлежат Арсению Тарковскому. Из серьезного же мне более всего запомнились три момента.

Во-первых, Анатолий Вишевский впервые всерьез рассмотрел фигуру Эраста Фандорина как фигуру дьявольскую. И не в том дело, что он по определению выигрывает все споры и фатально обречен побеждать во всех своих делах. Гораздо любопытнее, что упрямая победительность Эраста Петровича может быть рассмотрена как участие в уничтожении европейских ценностей во имя торжества дикого Востока (вспомните монологи погибающих врагов Фандорина в "Азазели" и в "Турецком гамбите"). Прибавьте сюда Ходынскую трагедию, случившуюся ("Коронация") по вине Фандорина, подумайте о десяти тысячах погибших... Автор обещал мне для публикации вариант доклада, сразу и вам свистну. Пока же почешу в затылке и подумаю, что об Акунине вообще существует две работы, которые можно назвать серьезными: одну без натяжки - Михаила Трофименкова, другую с натяжкой - Льва Данилкина. Да, конечно, сюда еще следует приплюсовать штудии фанатов с Фандорин.Ру.

Во-вторых, Наталья Первухина показала открытки от Андрея Сергеева, которые, жывучи в Америке, получала от него в течении 12 лет из Москвы: в семидесятые и восьмидесятые годы. Это очень занятный образец мэйл-арта: Сергеев играл марками. Клеил сверху, допустим, портреты Менгисту Хайле Мириама какого, губернатора Бокассы и Блока (которого особо люто клеил в разных неприятных компаниях), а снизу размещал марки-комментарии: типа "Обезьяны из Дрезденского зоопарка дрочат на новый баобаб". Как и все у Сергеева: странное, эксклюзивное и переходящее в маниакальность. Открытки пока нигде не публиковались.

В-третьих, Томаш Гланц, опираясь на Пепперштейна (отец которого Виктор Пивоваров присутствовал тут же и ревниво следил за докладчиком), объяснил разницу между первой и второй психоделическими революциями: если первый призыв яростно отдавался своим галлюцинациям в надежде обрести архетипическую истину, то второй относится к схожего рода явлениям критичнее, как к материалу для работы. Еще про глюки в Праге: на входе в парки висит пиктограмма, перечеркивающая шприц, а на одном кладбище я видел текстуальное запрещение delat gluk.

Пушкин в шоколаде

Это неправда. Пока "текстов для Пушкина" только шесть. Слишком, наверное, ответственное задал я вам задание. Несмотря на лакомый приз. Но впереди еще почти 10 дней - пишите.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Вячеслав Курицын, Курицын-weekly от 26 апреля 2001 /26.04/
Тенденции. Лимонов читает в камере финалистов "Национального бестселлера".
Назначения. Новый редактор "Литературки".
Пазухи. Конкурс религиозной поэзии.
Публикации. Шевченко.
Сюжет. Церетели сваял Бродского.
Объявлементи. Конкурс "Текст для Пушкина".
Вячеслав Курицын, Курицын-weekly от 19 апреля 2001 /19.04/
Вехи: реструктуризация Роднянской.
Проблемы: новый историзм Эткинда.
Объявлементи: презентация Марии Степановой.
Вячеслав Курицын, Курицын-weekly от 13 апреля 2001 /13.04/
Событие: питерские писатели требуют от Путина расширения границ Империи.
Событие: короткий список - первый успех "Национального бестселлера".
Публикация: сценарий "Нежного возраста".
Публикация: "Пых-пых" Игоря Турбанова.
Юбилей: Кулику - 40.
Вячеслав Курицын, Курицын-weekly от 5 апреля 2001 /05.04/
Событие: новый "Неприкосновенный запас".
Жывые слова: спидушный и ылигантный.
Бог знает что: "Б****" Горького в изд-ве "Захаров".
Довлатка: подходит Рубинштейн к Битову.
Крохоток о черном летчике.
Вячеслав Курицын, Курицын-weekly от 29 марта 2001 /29.03/
События: Премия Андрея Белого обновляет идеологию и проводит фестиваль.
Текст: "Пелагия и ЧМо" (1).
Текст: "Пелагия и ЧМо" (2).
Конструкция Василевского.
Кунштюк: поэт Кононов побил критика Бавильского из-за критика Басинского.
Проект: "Русское стихотворное масоноборчество", часть 2.
Объявлементи: "Пурпурная субстанция обмана".
предыдущая в начало следующая
Вячеслав Курицын
Вячеслав
КУРИЦЫН
slava@russ.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Новости' на Subscribe.ru