Теребить судьбу

Удивить меня, оказывается, можно. Много я читал о себе, так много, что бесконечно утомился и перестал давно о себе читать, но заметка М.Ю.Соколова... Даже и не знаю, как передать, что нужного потерять, чего ненужного найти, какое худло в какое бабло... Я понимал, что М.Ю.Соколов знает мою фамилию, но не мог представить, что он читает мои сочинения: ему-то зачем, Господи? Обнаружив в РЖ анонс, пошел я перед чтением тяпнуть пару красного. Боязно было к чтению-то приступать. Думал - убьет.

Еще более удивителен оказался снисходительный тон бородатого Пимена. И даже не это: потрясло редчайшее совпадение его мыслей с моими. Тезис "В.Н.Курицын пишет бессмыслицу на отстойном языке, однако это почему-то кому-то нужно, что ж - пусть" абсолютно совпадает с моим нынешним самоощущением. Я действительно давно не произвожу серьезных смыслов, меня самого достал мой язык, но странно жывой отклик самых разных читателей, куча совершенно неожиданных контактов, а также уверенность в обреченности на дискурс (взялся уиклять - держись) заставляют меня еженедельно снимать чехол со старенькой клавиатуры. Это такая проблема ветерана хоккейной команды: ну чего не ушел красиво, песок же уже изо всех щелей, мы помним тебя смазливым, молоденьким... Но шайбы ветеран периодически забивает, зритель его любит, и нет у ветерана вопроса "зачем?". Дискурс вывезет. Судьбе веришь больше, чем себе. Хотя надо, надо судьбу теребить, и спасибо Максиму Юрьевичу, тяжелый валенок коего заставит меня активнее думать о новых смыслах и языках. В заметке есть маленькая неправда: я давным-давно не отстаиваю "импортные неликвиды двадцатилетней давности" и даже что-то формулировал письменно о свежих ветрах, но это ладно: не быть же Соколову прямо-таки спецом по моему творчеству.

Занятнее другое. Неразгромный тон произведения Соколова - не оттого ли он пожалел бессмысленного Курицына, что понимает в глубинке живинок своих: можно его, Соколова самого, деконструировать теми же ровно словами? Вы читаете его по субботам в "Известиях"? Ерничанье-фиглярничанье по поводу трех-четырех анекдотов уходящей недели, кривокукловаляние, особых смыслов не подразумевающее. Шутки про товарища Полотенцева + латынь, обязательная, как майонез к пельменям в провинциальной столовой. В стилистике еще более ветхой, чем про худло и бабло. Зачем это? А потому что нравится многим. Мне, например, нравится.

Любить поэтов

Девять последних ответило.

Людмила Зубова: Владимир Гандельсман - Виктор Куллэ - Александр Кушнер - Александр Левин - Лев Лосев - Юнна Мориц - Дмитрий А. Пригов - Елена Шварц - Виктор Соснора - Владимир Строчков.

Изабелла Мизрахи: Татьяна Вольтская, Владимир Гандельсман, Сергей Гандлевский, Марина Георгадзе, Лев Дановский, Николай Кононов, Лев Лосев, Слава Полищук, Алексей Пурин, Борис Херсонский.

Юлия Неволина: Лучшие поэты. Из тех, кто на слуху - выбрать практически нечего. Большинство работает по шаблонам, схемам. Читаешь и видишь, что это уже где-то было, кто-то так уже говорил об этом, и говорил лучше и т.д. Большинство из тех, кто ответил на ваш вопрос, называет в лучших - своих друзей-приятелей. Это их потолок. У меня много очень хороших знакомых поэтов и у каждого из них есть дюжина стихотворений, которые мне в кайф, и есть искушение забабахать их в десятку, но вы предлагаете назвать лучших, а для меня это значит назвать тех, у кого большинство стихотворений попали в яблочко...

На десятку не набирается. Пока. Но эти пять человек - настоящие поэты. Не фуфло. У них есть чему поучиться. Они не скучные, в их стихах нет сиюминутности. Они писали, работая на Время, на Вечность. Жаль, что здесь нет Кибирова. Рука дрогнула поставить. Он как-то не дотягивает до абсолюта. А вот и список: Светлана Кекова - Борис Рыжий (умер) - Эвелина Ракитская (ничего сейчас не пишет) - Ренат Гильфанов - Сергей Гандлевский.

Вячеслав Курицын: Свою десятку, пользуясь служебным положением, я оттянул до последнего момента. Ревниво смотрел, что пишут другие, кто как обращается с заданием, составлял предварительные списки и мучился вопросом: как, во-первых, кого из друзей не обидеть и как, во-вторых, олухом в глазах реципиента не прослыть. Долго маялся насчет представителя совсем старшего поколения: надо же хоть одного-то. Результат удивил меня самого, но он вполне правдив: именно этот представитель старшего поколения вошел, оказывается, в мое сердце глубже иных. Надо же. Короче, вот:

Шиш Брянский - Дмитрий Воденников - Аркадий Драгомощенко - Алексей Парщиков - Александр Еременко - Виталий Кальпиди - Юрий Кузнецов - Николай Кононов - Лев Рубинштейн - Елена Фанайлова.

На десятую вакансию просится поющий автор, но я не смог сделать выбора между Борисом Гребенщиковым, Михаилом Щербаковым, Псоем Короленко и Земфирой Рамазановой.

Игорь Петров: Полина Барскова - Дмитрий Быков - Сергей Гандлевский - Валерий Дашкевич - Игорь Иртеньев - Игорь Караулов - Бахыт Кенжеев - Тимур Кибиров - Александр Пушкин - Михаил Щербаков.

Вика Приходова: Егор Летов - Петр Мамонов - Дмитрий Озерский - Псой Короленко - Злыдень (Евгений Латышев), умер.

Владимир Сорокин: Лев Рубинштейн - Дмитрий А.Пригов - Всеволод Некрасов - Вера Павлова - Шиш Брянский.

Игорь Шевелев: Вера Павлова - Владимир Строчков - Тимур Кибиров - Алексей Парщиков - Татьяна Щербина - Игорь Иртеньев - Слава Лен - Дмитрий Быков - Шиш Брянский (Кирилл Решетников) - Александр Еременко - Лев Лосев.

Игорь Зотов: Хороших поэтов у меня для вас нет. Много неплохих, так сказать, второго плана. Они все и перечислены в ваших списках. Если так сурово их ранжирить, они перегрызутся между собой, как Айзенберг с Шульпяковым, стравленные Гавриловым. Что до меня лично, то из этих, но живущих, я предпочитаю Сергея Гандлевского. Хорошо, что он мало пишет.

Дважды цветам не цвести. Результаты через неделю.

Восхищаться Медведевым

В издательстве "О.Г.И." выходит книга Кириллa Медведевa "Все плохо" (ее фрагменты мы публиковали на "Русской литературе" в декабре). Предисловие к книге сочинил Дмитрии Воденников, который, оказывается, считает Медведева гением-классиком. С моей стороны глупо было бы упустить возможность познакомить вас с этим вдохновенным - и уж точно не бессмысленным - текстом. Курсивом читать такой большой массив трудно, потому просто знайте, что все нижеследующие абзацы, от кавычек до кавычек, до конца выпуска, сочинены блистательным Дмитрием. А презентация книги в Москве в потаповском "О.Г.И." 14 марта.

"Кирилл Медведев:
Все замечательно

Кирилл Медведев - самое яркое явление русской поэзии рубежа столетий.

Собственно говоря, это не комплимент.

Это приговор.

За стремительно короткий срок Медведев умудрился сделать то, что другие высиживали, выстаивали и выслуживали годами.

Кирилл Медведев написал книгу стихов, которая по праву может быть названа единственным поэтическим бестселлером, он же (вкупе с Могутиным) употребил русский верлибр по его прямому назначению (для яростного прямого высказывания), он же без видимых усилий и, наверное, сам того не осознавая, сумел дернуть самый болезненный нерв новой эпохи, а именно - гендерный. При этом кажется, что Медведев ничего не боится, а также - что это отсутствие страха ему ничего не стоит.

Такие вещи обычно не прощаются.

"Я с ужасом понял/ что никого не могу утешить/.../почему-то литература ушла сейчас так далеко от читателя/ему ведь все еще нужно чтоб описывали его страдания/.../ а иногда / утешали/ а литература предала читателя..."

В этом стихотворении Кирилла Медведева мне не нравится только одно - его первая строчка. Или это явная уловка, своеобразное поэтическое кокетство, или (что всего вероятней) автор тогда еще просто не вполне осознавал степень своего дарования. Ибо лично меня, как читателя, Кирилл Медведев утешает. Он пугает меня и смешит. Более того - каким-то непонятным образом - он заставляет меня самоидентифицироваться с его лирическим персонажем. Я никогда не работал уборщиком в ночном клубе, у меня никогда не было в детстве друга Саши (у меня их вообще никогда не было), я никогда не встречал такого количества людей, которые ненавидят себя за свою интеллигентскую мягкотелость, - да и не собираюсь. Но когда я читаю стихи Кирилла Медведева, мне кажется, что это все - про меня. То же самое происходит (или произойдет) со всеми остальными его читателями.

А разве подобный демократизм плюс невозможность подделки - и это при кажущейся очевидности и обнаженности медведевских приемов! - не свидетельствует о том, что перед нами стихи, которые с легкостью будут прочитаны искушенными, неискушенными и совсем не искушенными потребителями современной актуальной литературы? Кому-то это может показаться сомнительным комплиментом. Но по мне-то - это как раз и есть высшая поэтическая доблесть. А потом - быть понятным, нужным, доступным людям - это тоже похоже на приговор. Я, например, так не умею.

И это также очень трудно простить - Кириллу Медведеву.

Но - придется.

Теперь - о гендере...

"...молодым людям/ нужна слава, власть,/ цветы, женщины, мужчины,/ девушкам нужны/ престиж, комфорт, сытость..."

То, что дается другим поэтам с трудом, в преодолении, как вызов - Медведеву дается с легкостью почти хлестаковской. Иногда возникает ощущение, что Медведев не обладает никакой, так называемой, сексуальной оптикой: ни женской, ни мужской (что может быть ужасней!), ни якобы модной (а на самом деле совсем уже не модной) гомосексуальной.

Учитывая все возможные жизненные варианты, говоря о них - он не делает над собой никакого специального усилия, он просто располагает их через великодушную запятую. И дело здесь - не в пресловутой политкорректности (когда это, интересно, мы были политкорректны). Дело здесь - в элементарной поэтической физиологии. Поэт - это человек, который не может отказать никому в праве на жизнь. Не уверен, что Медведев помнит об этом сознательно. Он просто так живет. Или, по крайней мере, так живет - когда пишет.

И это еще один повод - для зависти.

И восхищения.

И последнее.

Поэт большую часть своего времени находится в раздражении. Эта основная составляющая его профессионального роста. Или, если угодно, - его профессиональное заболевание.

Вот уже добрых десять лет поэзии отказывают в мало-мальски серьезной социальной функции. Люди просто забывают, что поэт - это корабельная крыса, которая первая реагирует на критическую ситуацию, пытается спастись (что ж поделать - такова ее крысиная порода), ищет выход - и тем самым предупреждает всех остальных. Но предупредить - еще не значит помочь.

И только лучшие из поэтов - способны свое извечное раздражение, свой страх, свое достаточно позорное перманентное бегство, в котором нет, честно говоря, особого смысла, - перевести в прямую речь, заставить себя слушать, а значит, чем-то кому-то помочь.

Чем и кому - я не знаю.

Я знаю только, что Кирилл Медведев через лет сорок войдет во все хрестоматии, а в учебники истории литературы он будет вписан - как самое яркое явление русской поэзии рубежа столетий.

Это будет сделано (а это будет сделано обязательно!) не только потому, что, разрывая позорную круговую поруку, поэт посмел заговорить на простом, ясном, на человеческом языке; не только потому, что он понял, что настоящие стихи - это всегда больше, чем просто стихи; но еще и потому - что Кирилл Медведев отлично знает, что поэзия - это категория прежде всего нравственная, а от всего остального легко отказаться. Если, конечно, речь не идет о живых людях.

Что и следовало - сказать".