Новые лишние

Я прочел роман Бавильского "Семейство пасленовых" (цыкл "Знаки препинания", эпизод первый, изд-во "ОГИ", написано в 2000-м). Я выдвигал его на "Нацбест" (в обмен Бавильский выдвигал туда "Матадора"), но прочесть тогда не удосужылся: с некоторого времени невозможно стало читать романы не в книжках (а раньше шло и в журналах, и в распечатках, и даже с экрана). Еще я числюсь автором хвалебной цытаты на четвертой обложке, но и для этого, понятно, нужно не чтение романа, а лишь естественное желание поддержать всякий уральский дискурс.

Вот роман вышел, пришлось прочесть. Худшие опасения вполне оправдались. Мало фабулы. Обилие риторики про искусство и все такое, причем зачастую риторики некондиционной. Фирменная Бавильская неряшливость, следствие болезни графомании. Неприлично малые дозы алкоголя. Аделаида Метелкина и пр. тусня в действующих лицах. Скомканность структуры, дисбаланс частей. Чуть что, сразу слова "Барток". И прочая катарвыкта.

Роман, однако, я два дня читал с удовольствием, возвращался к отдельным местам, умилялся смайликам и жырному шрифту от лица вычитывающего верстку романиста, не хотел расставаться с героями; нужно объяснить почему.

Сперва-наперво следует, конечно, сказать о нежности. Герои романа - два мальчика (Ингвар и Дамир), которые гондурасят в модных населенных пунктах (Барселона, Амстердам) одну девочку (а именно - избыточно капризную Таню). При этом со стороны автора и одного из героев транслируется настолько уж трепетное отношение к девочке, что хоть топись. Трепет дышыт всюду: и в детской рабоче-окраинной окаянности Таниного детства, и в двух идущих почти подряд в начале романа сценах про, выражаясь а ля "Тату", простые движенья. Будто бы обижаясь за русский язык, что на нем эти простые движенья, суки, выходят завсегда похабщиной (есть такая точка зр.), автор зависает над постелью своих персонажей таким разверстым сердцем, из которого сочится сквозьмя: Сначала Таня трогает Дамира задумчиво и даже отстраненно, так в самом начале купания кончиками пальцев купальщики трогают воду. Дамир тут же уподобляется слепому ныряльщику, ощупывающему всякую малость дна. Некоторое время спустя они плывут друг в друга, увеличивая скорость и взмахивая руками, но вскоре Таня уже не плывет, а рвется из клетки тела, дабы взлететь чайкой. Дамир пытается догнать ее, карабкается по ее телу, надевает Таню на себя как одежду и застегивается на все ее пуговицы, сжымает тонкие, всегда прохладные запястья, целует сухие и солоноватые губы. Он кутается в кулисы ее тепла, в складки розового бутона, ловит губами огненные буквы. Последнее прямо ведь даже и хорошо. Молодец, Бавила!

Трепетает все, однако, не только про девушку, но и про юнош: сердечко авторское так и заходится за их судьбу. Для ниточек эфемерных эмоцый, протянутых между людьми, находятся слова на взволнованном и интересном мне языке. Трепетает все и про путешественно-инфантильный мир, который благодаря именно этим своим качествам прекрасен и безнадежен. Барселона и Амстер нарисованы чуть с не большей любовью, чем Таня, потому что от городов ответной любви ты не добьешься никогда и можешь лишь тешить себя мыслью, что зачем-то ты нужен пространствам. Времена - эти да, сожрут и не поперхнутся. Жызни в ребенке больше, чем надо.

Благодаря чему и производится из вещества существования вечная маята. Чем уж там маются герои - дурью (которой они в Амстере решительно не балуются) или Гауди (которым они в Барсе балуются с черезчуром), - неважно; бродят ли они в одиночку одинокие по разным музеям, кружатся ли по европейским дорогам втроем в одиноком автомобильчике, играют ли в лучших залах на ванильных виолончелях. Тут тоже впору говорить об инфантилизме, для которого взыскуемой, зубами вырываемой нормой-мечтой является сорваться с места и поехать в европку в музей (или, что издалека кажется эмоционально близким, зависеть от графиков гастролей по городам-табакеркам); но когда в формуле норма перевешивает мечту, становится понятно: вот оно, облом, все проссано, и хочется уже расслабленно предаваться маяте, уже себя за нее не презирая. Передвижение от симпозиума к фестивалю прекрасно? Прекрасно. "Доктор Криминале" - библия авиастопа. Но слишком много тут отсутствия дома или банального неумения его обустроить. Слишком легко выхолащиваются фотографии трещинок на асфальте, и слишком ничего не значат фотографии пустоты (а именно такими сюжетами балуются пасленовые). Маята. Декаданс. Декадансу можно отдаться и всю жызнь можно греться в его кукольном трагизме у реальных каминов членов референтной группы, но надо быть готовым, что какое-то кол-во физ. и юр. лиц с ненавистию и радостию вытрут о тебя ноги. "Новые лишние-то появились уже?" - спросил Д.А.Пригов, заехавший погостить в Москву.

Спайкер без Соббаки

А вот чего я не читал, так это новых сочинений Сергея Сакина-Спайкера, одного из авторов маленького шедевра "Больше Бэна". Он выпустил еще книжку чего-то в изд-ве "Птюча" (где и "Бэн" выходил), а также мемуар о своем участии в реальти-шоу "Последний стакан". Шоу я не видел. И мемуар, видимо, читать не стану. А вот птючовую книжку при случае посмотрю. Вот какие содержательные реакции вызвала она у читательницы уиклей Наташи:

Здравствуйте, Слава!

Я вот о чем. Да что, право, все - Гексаген, Гексаген, - бог бы с ним, с Прохановым уже. И успокоиться бы. Каким-то третьим полушарием даже понимаю, что вы сказать хотели - о писательстве, о вечном, о том, кого КАЗНИТЬНЕЛЬЗЯПОМИЛОВАТЬ, а кого - наоборот. Стар уж Проханов - и для суда истории, и для оплеух критики нашей доморощенной. Я вот других желаю на свет божий извлечь и пообсуждать со всех сторон.

А поймать бы стервеца Сережку Сакина-то, да и высечь (а вы, Слава, небось защищать кинетесь, а зря). Ласково, но назидательно. И еще истребовать желаю с него сто рублев, добросовестно мной за его книжулю уплаченных. Ну, показали нам "Больше Бена", пугнули новым и остроугольным, неудобоглотательным чтивом. А нам и поверилось - ребята-то пишут! Там было здорово все - и нерв, и форма не особенно малая, и реализм, вот ведь какое дело.

А вот теперь "Старушку" эту проклятую держу двумя пальцами, и мысль одна только - за что обманули? Почему мелко? Почему - неискренне? Или в этот раз - наоборот, самое то, самая искренность и поперла? Фальшиво. Мы повелись на экстравагантность - а мальчик-то оказался пустышкой. Уж не знаю, что и думать - может, в "ББ" Тетерский выступил литературным негром, а Сережка Сакин там вообще не у дел?

Что подвигло на такие выводы?

Во-первых, то, что еще до прочтения увидела хвалебную рецензию главреда журнала "Знамя" на "Старушку". Как-то сразу насторожило. С чего бы такие похвалы расточают, да и - кто?

Второе и главное - то, что при прочтении не покидает чувство, о котором умница Линор Горалик сказала "Стыдно за чужого дурака". Стыдно, пакостно. Потому что - ловишь Сереженьку на лжи все время.

Эти вот оговорочки, пояснения - я-то, мол, наци, хулиган, но работаю на Пушкинской площади (типа: а вы, лохи, завидуйте. Выстраданное, детское, лимитческое какое-то). Да кого этим удивишь-то? Он по своей наивности еще думает, что в Москве люди остались, которым не наплевать. А ботиночки-то у него фирменные, как и трусы. Очечки стобаксовые якобы украденные (читай - мамой подаренные). И телки - штабелями, штабелями, штабелями (опять отсыл к Горалик - чего там у парня с комплексами?). Но ведь знает Сережа, что один Ярослав Могутин у нас есть уже. А его писательство в таком виде только тянет на каких-нибудь Арлекинов Бушуева. Мелко все, страсти нет - только жеманство и дурацкие фантазии. Неужели чел может о трусах или ботинках мечтать? И опять та же закономерность - почему у всех наци, даже псевдо-наци, как Сакин себя напридумывал, такое мироощущение гомосексуальненькое? Боязливо-липкое? Трусы, ботинки... А вот залезу на 15 этаж или вот книгу издам - и оттуда всех чурок чурками назову. Типа: я москвич, но по Москве ходить боюсь один - чурки побьют. А издалека-то - чего не покричать?

И уши краснеют при прочтении, как будто видишь плохо представляющего артистика из провинциального - не по-хорошему провинциального - театрика. А мама Сережина все умиляется в интервью - ах, дескать, какой он у меня альтернативный весь, не даром, мол, я его еще в младенчестве по заграницам катала. Так откуда же такому мальчику знать запах подворотни - это я уже удивляюсь. Он все врет.

Выпороть, выпороть Сережку непременно! А то - в писатели. Рановато оказалось.

Вот такое мненьице. Не мое дело, конечно. Мое дело - писать про Интернет и всякий бизнес опусы для глянцевых журналов, в которых проскакивает реклама ботинок и очков, о которых мечтает Сакин. Так уж сложилось. Такой вот замкнутый круг.

А вот еще, друг мне e-mail написал. И ведь не сговаривались. Ему тоже "Больше Бена" понравилась, он тоже вторую книгу купил:

"Мне не нравится только одно - то, что он слишком хорошо живет. Я желаю видеть его через пару лет на помойке, собирающим отбросы, а увижу по телевизору, получающим очередную "литературную" премию. Все в России уродливое, ненормальное, с печатью вырождения, во всех отношениях безвольное. Не по-хорошему парадоксальное. Потому и коммунисты наши - зловещие дряхлые старухи, хуже любого привидения, и проповедники ультраправых идей - мальчики из очень обеспеченных семей, балующиеся тем, что им кажется изящными искусствами. А может быть, нас всех просто считают полными идиотами, которым можно втереть любую лажу, в том числе и компиляцию из "заводного апельсина", "Football factory" и галлюцинаций автора в жаркий воскресный день, во время похмельного онанизма. И поделом - я и вправду идиот. Отдал 100 рублей и читаю". Вот что целевая-то аудитория пишет - нам всем как раз от 25 до 30.

Вот такие нешутошные эмоции. Надо прочесть про старушек.

Мужское и короткое

В городе Канске, Красноярского края, 8-9 августа состоится фестиваль кино короче одного часа. Было прислано 32 что ли часа движущихся изображений с разных углов Шара. Для жюри отобрали штук 70 (на семь часов), показывали в Маскве; чтобы посмотреть фильмы, я записался в жюри. Два вечера трудился-смотрел. Основные впечатления:

- лучшие фильмы представлены Уралом (Ебургом, где особо хороша режыссер Лена Шарова, и отчасти Ижевском и Нижним Тагилом). Худшие - масквичами и зарубежными участниками. Последнее, видимо, объясняется нераскрученностью Канского бренда в чужых Палестинах; из-за границ присылали материал разные маргиналы. Хотя есть исключения - милейшая, напр., лента про 6-летнюю девочку из небедной семьи, которая самовольно вышла на улицу и затерялась на улицах небезопасного города Бейрута. Особо хороши два эпизода: в одном девочка с ужасом наблюдает, с каким беспросветным недобром наказывает маленького бедного ливанца его мама за аналогичный проступок (то есть за побег из дому), в другом она боязливо заглядывает в дверь мечети, а потом мелко крестится по-нашему (мать ее в конце покажут, она из местных; видимо, отец европеец; и девочка выглядит так нетуземно-загадочно)...

- из 70 фильмов минимум в шести (в пяти уральских и одном австрийском) снят Вячеслав Мизин, новосибирский бугай из художественной группы "Синие носы".

- легко меняются представления о длинном и коротком (то есть о Времени). Вообще, в Новосибирске стараниями еще одного синего носа Булныгина проходит ежегодно фестиваль фильмов не длиннее минуты. Многие из них естественным макаром перекочевали в Канский конкурс. Средь сих карликов есть подлинные шедевры, и на фоне 50-секундных прелестей 15-минутная фильма представляется уже затянутой, а формат типа 40 минут совсем уж наводит тоску...

- впервые увидел я фильм "Мужское и женское": единственный реализованный сценарий члена Правления Уральского отделения Союза кинематографистов Кости Богомолова. Сидят на скамейке юноша и девушка. Девушка играется презервативом, юноша тампоном. Потом девушка дает юноше презер и говорит: "Надень его себе на х...!" В ответ на что юноша протягивает ей тампон и предлагает - "Засунь его себе в п..зду!" 42 секунды. Прекрасно!

Богомолов К.В. будет отражен и в следующей заметке; а в позапрошлых уиклях он был отражен аж трижды. Занятно, что и Бавильский вскоре вновь станет героем уиклей: в сентябре у него выйдет второй роман (про картошку; надеюсь, ремесленно более внятный), а еще до того, в августе, мне предстоит провести с ним практически наедине в сельской местности аж две недели, что, конечно, тоже не может обойтись совсем уж без последствий. Другое дело, как сказано в "Семействе п.", что мы знаем - споры не рождают ничего, кроме собственной напряженной реальности, похожей на узкий коридор горного серпантина.

Родина крокодилов

Происходили и события иного характера. Власти масковские запретили митинг за легализацию марихуаны, устрояемый партией Храмова. Подробности здесь. О том, что Путин дал волю силовым рефлексам мерзкой отечественной номенклатуры, здесь кручиниться не место; все с этим ясно.

Кручинит другое: митинг таки решено было провести в несанкционированном режыме, и пришло на него человенк 50. Ну, 70. Я был на подобном митинге в том же месте (у Пампушки) несколько лет назад, было чуть больше народу. И ПРИ ТАКОЙ ВОТ СТЕПЕНИ ОБЩЕСТВЕННОЙ АКТИВНОСТИ МЫ ВСЮ ЖЫЗНЬ И БУДЕМ ИМЕТЬ ТО САМОЕ ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО, КОТОРОЕ ИМЕЕМ. БЫДЛО ВСЯКОЕ В СТАИ И ПАРТИИ ОБЪЕДИНЯЕТСЯ ЛЕГЧЕ ЛЕГКОГО И ИДЕТ ГРОМИТЬ ЧО БОГ ПОШЛЕТ. НОРМАЛЬНЫЕ ЛЮДИ - НЕ УМЕЮТ.

У меня же дома была сушеная голова крокодила, подаренная неуступчивыми друзьями. Хранилась она в темном углу в полотняном мешке, но все равно: кусок трупа. Встав с месяц назад на Путь, я решил избавиться от головы. Местом захоронения была избрана Болотная площадь, на которой на меня вдруг два раза подряд с интервалом в неделю нападали буйные поклонники (явление вообще для меня редкое, на улицах не узнают). Да и местность болотистая крокодилу нормально. Голова была зарыта ночью, теперь там лежыт.

Рассказал я о своем поступке Богомолову. Богомолов предположыл, что археологи крокодила вскоре сенсационно откопают. Лужков обрадуется, затеет праздник 1000-летия Масквы, причем будет доказано, что основали ее крокодилы.

Природа распорядилась иначе: вся эта фигня со смогом и пожарами. В один день (в прошлый четверг, сдав уикль про хуесора) я даже угорел. Попав в особо загазованный фрагмент столицы. Утром в пятницу не мог встать, а когда встал, то долго шатался по стенкам. Впервые же в жызни я угорел в селе Милованово Энской в 1982-м году в ходе пожара палатки. Еще меня на днях оса укусила (в спину). Впервые же в жызни меня укусила оса (в губу) в 1979-м году в городе Энске - в ночь после возвращения из села Милованово. Еще я в тот же день (тупой был) привез из Милованова человечью берцовую кость, вымытую водохранилищем из кладбища очень даже нашей эры. Положыл белую эту кость на черное пианино. Было это в конце июля. Примерно (а то и ровно) 23 года спустя я вспомнил этот момент в ходе принятия решения о захоронении головы крокодила.