I

Освещая вчерашнее вручение Валентину Распутину премии Александра Солженицына, репортер "Коммерсанта" Алексей Карахан забирается на такие высоты невежественного хамства, что даже на стойком фоне брезгливой нелюбви ко всей и всяческой словесности и беззаветной любви ко всему и всяческому альпинизму, характерных для литературного раздела этой газеты, его заметка - настоящий эльбрус. "Премия вручается фондом, который... в отличие от Нобелевского, существует на доходы не от продаж динамита, а от продаж "Архипелага ГУЛага", тоже в своем роде динамита, но вчерашнего... Солженицын начал расхваливать литературный гений Распутина, чтобы не сложилось мнения, будто жюри дало премию лишь за идейную близость с председателем: "Распутин существует в слитии с русской природой и языком. Он непроизвольная струна языка". После бурных и продолжительных аплодисментов под менее бурные была вручена сама премия. "Непроизвольная струна языка" сорвалась у Распутина сразу... Далее Распутин прочел свою солженицынскую лекцию. "Чего мы хотим? На что мы рассчитываем? Мы - кому не быть победителями. Наша льдина - это Ковчег. И должна же быть гора Арарат, иначе зачем нам поручены столь бесценные сокровища?" Озаботив всех этими фундаментальными вопросами, Распутин и унес бесценное сокровище: 25 тысяч долларов".

Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там... Штурмуя свою отвесную динамитную метафору, Карахан прохлопал те нетривиальные нюансы торжественной церемонии, каковые и должны, по идее, интересовать хроникера в первую очередь. Он не услышал, как русский почвенник Распутин пел дифирамбы американским почвенникам Фолкнеру и Стейнбеку. Не увидел, что кроме закоренелых литфункционеров в зале Дома русского зарубежья присутствовали закоренелые либералы Ахмадулина, Вознесенский, Любимов. Да что там - он и Юрия-то Лужкова в партере не разглядел.

Андрей Немзер ("Время новостей"), напротив, изучал публику пристально, и нельзя сказать, чтоб она ему сплошь понравилась. "Говорили Светлана Семенова, Валентин Курбатов, Игорь Золотусский и директор Пушкинского дома Николай Скатов, отличившийся особым косноязычием. Мало кто им внимал. Иначе слушали Распутина - да и говорил он иначе. Да, не обошлось без инвектив ("наркотизация мира", "духовная мутация") и обреченных нот ("победители не мы"), но за стертыми формулами ощущались боль и тревога. И начал Распутин словами о возможном сближении его единомышленников и тех, кого принято числить противниками". Добротный репортерский продукт (хотя по профилю Немзер не репортер вовсе): исчерпывающая фактура, видимость объективности - при том что позиция автора легко читается между строк. Вот только озаглавлена первополосная статья не совсем уклюже: "Чтобы помнили". Авторская телепередача Леонида Филатова с тем же названием посвящена мертвым, а Солженицын, Распутин и Курбатов, кхм... дай им бог еще раз по столько же.

Но самый сильный СМИшный материал о лауреате премии был опубликован не постфактум, а ante lucem: эссе Александра Агеева "Возвращение Матеры" в газете "Время MN" (04.05.). "Говорить о Распутине теперешнем - значит его обижать, но обижать Распутина теперешнего - значит обижать себя тогдашнего (эпохи 70-х. - Б.К.), с нетерпением ждавшего каждой новой повести и, кажется, не обманывавшегося в ожиданиях. И, однако, "страшно перечесть": а вдруг и тогда мы все обольщались, идеализировали, прощали все за сам симпатичный порыв к правде, за стремление напомнить - на фоне плоского официального оптимизма - о возможности высокого, то есть трагического отношения к жизни?"

II

Слава Курицын отбыл из Москвы на полторы недели, и в "Вестях.ру" начали твориться странные вещи вроде тех, что проделывали Шарик и Барбос, когда старичок хозяин ушел в магазин. По нашим догадкам, Курицын поручил наполнение рубрики "Книги" персонажу по имени Данила Давыдов, и Давыдов отнесся к своей миссии со всем рвением, на какое способен. То есть он с утра и до утра выпучив глаза сидит за монитором и лихорадочно наполняет, наполняет. Чистейший образец этой прелести - рецензия на сборник рассказов Андрея Бычкова "Тапирчик". "Но что же, - спросите вы, - писатель Бычков только и делает, что про мужские половые органы пишет?" Нет, отвечаю, и хоть и знаю, как тут можно скаламбурить прегадко, не буду этого делать, потому что Бычков, как утверждает журнал "Континент": "всячески стремится убедить в реальности происходящих событий. Однако их сомнамбулическое происхождение очевидно" (цитатка на обложку вынесена, чтобы, значит, все видели). То есть эдакий поток сознания, или даже не поток, а моток. Или шматок, например.

Нас пугают, а нам не страшно. Так и надо. Так и задумано, наверное, и в этом есть сермяжная правда. Сорокин всех персонажей под корень извел, ан, глядь, новые народились, как глуповцы у Щедрина, откуда только берутся, один другого стремнее. И вообще, постмодернизму "п...ц", конечно, но все за его счет живем, все кормимся, один Бычков, как титан какой, бьется с ним, как витязь с чудищем поганым, то чудище верх берет, то витязь, чем кончится - непонятно. Вот еще на обложечке, из "Знамени": "С первого рассказа Андрея Бычкова я понял: своего читателя он ненавидит" (кто такой "я" - покрыто мраком). А чего его любить, читателя-то? Читатель - он Пелевина от Роб-Грийе не отличит, Ерофеева с Приговым любит, глупый он, в общем".

Как-то даже совестно комментировать эту подпрыгивающую шигалевскую белиберду. Вот лишь разве: Давыдов напрасно думает, что о прозаике (в данном случае - об Андрее Бычкове) можно писать, основываясь исключительно на той информации, которая содержится в нарезке рекламных цитат на обложке. А о рассказе - основываясь на двух его первых абзацах. Рискуешь усесться в калошу. Такая сермяжная правда.

А помимо "Книг" в "Вестях" все отлично, залюбуешься. Например, текст Сергея Кузнецова о Джулиан-Барнсовой "Истории мира в 10 ½ главах". Роскошный текст. Как говаривает юный сурок Денис Бычихин, - рекомендуем.