Вчера в РЖ была опубликована статья литературного обозревателя газеты "Коммерсант" Михаила Новикова "Об Бродского". Сию публикацию в отсутствие редактора раздела "Круг чтения" осуществил дизайнер новой формации Денис Бычихин, дальнейшая судьба которого отныне, с 25.05.00, должна занимать не читателя/пользователя, а исключительно администраторов "Русского Журнала". Редактор раздела не стал бы выносить сор из избы, если б вчера вечером, отнянчив непрерывно оравшего на протяжении 6 часов одиннадцатимесячного ребенка и пришкандыбав наконец на рабочее место, не узрел эйфорически вылупленные ретины Д.Бычихина и не услыхал: "Новиков висит уже! Разве не круто?"

Нет. Ни в коей мере не круто. А вот непрофессионально, без зазрения совести - это да, сто тыщ порций. Перечисленные качества Вам, неполовозрелый сурок Денис, присущи в полной мере, что, наверное, уже успела оценить аудитория, в мае месяце (сегодня, напомню, 25-е) прочитавшая аж целых 5 выпусков Вашей ежедневной рубрики "День сурка". Пока Вы откровенно филонили, я терпел и думал, что Вас постиг затяжной творческий кризис, извинительный для Вашего препубертатного (посмотрите значение этого слова в энциклопедии) возраста. Но когда Вы, пользуясь своим (до поры до времени устойчивым) служебным положением и нимало притом не колеблясь, впихнули в приличное сетевое издание до крайности безграмотный и по-заборному хамский текст, не снабженный хоть минимальным комментарием, - я окончательно понял, что Вы неизлечимы. Идите, ради бога, бубликами торговать или брокером в банк. Но не отягощайте собою несчастную словесность, она и так сверх меры истерзана радужно ухмыляющимися невежественными молокососами. Я в ярости, Денис. Просто в ярости, поверьте. На этом лирико-этологическое вступление закончено; теперь по существу.

Вчерашний материал Михаила Новикова посвящен тому, как оффлайновые СМИ отреагировали на 60-летний юбилей покойного Иосифа Бродского. По замыслу РЖ, он должен был открыть целый цикл постъельцинских публикаций "бумажных" литобозревателей под интернет-рубрикой "День сурка": дескать, "тогда считать мы стали раны, товарищей считать". (Теперь этот замысел похерен. Прежде всего благодаря Новикову, конечно; Бычихин и тут оказался на вторых ролях.)

О Новикове необходимо знать следующее. Это весьма трезвомыслящий, улыбчивый, приятный в повседневном общении, загорелый в зимних сумерках спортсмен, почитатель автогонок "Формула-1" и альпинизма. Литературу как таковую недолюбливает и оттого ею совершенно не интересуется; просто шестеренки "Коммерсанта" лет пять назад, еще при извилистом А.Тимофеевском, сконтачились именно таким образом, чтоб накинуть на мускулистую Мишину шею лямку штатного обозревателя всей и всяческой словесности. По жизни близок к кругу Александра Михайлова, издателя журнала "Соло"; по той же жизни считает самым многообещающим отечественным прозаиком патентованного графомана Дмитрия Добродеева. На втором месте - Владимир Сорокин, ибо Сорокин, по Новикову, "отменяет" всю русскую литературу, туда ей и дорога, глаза только портить зазря. В принципе, здоровый взгляд на вещи, нейроэкономный такой.

Чтоб далеко не ходить, оценим профессиональную осведомленность Новикова по пятничной газете "Коммерсант". Среди прочих материалов за его подписью в ней помещен некролог некоего выдающегося польского писателя. Известно, как в "Коммерсанте" поступают с дохлыми деятелями искусств, отечественными и зарубежными: скопытился корифей - будь добр заметку на полосу, хоть ты Деготь, хоть Новиков, хоть кто; как бытовала эта редакторская манера при неотесанной девице Татьяне Плошко, так и при утонченном петиметре Алексее Тарханове не трансформировалась. Однако Новиков проявляет поистине антилопью мыслительную стабильность, обзывая Анджея Щиперского, автора едва ли не культовой в России "Прекрасной пани Зайденман", Анджеем Шипиорским и в перечне его произведений эту самую "Пани..." вообще не упоминая. То есть человек, давно и успешно выдающий себя за эксперта, впервые услышал о Щиперском благодаря злободневному сообщению AP (ну и так далее. Скажем, осенью, по поводу в кои-то веки угодившего в headlines белорусса Василя Быкова мы узнали, что он, а не Лариса Шепитько, автор повести, а не кинофильма "Восхождение" - и такого рода безграмотным тараканам благодаря Новикову - хве-и-хви... хве... Хвилипок-пок-пок - на культурных страницах "Коммерсанта" несть числа). И бог бы с ним, меньше знаешь - лучше спишь, но с какого перепугу при этом служить литературным обозревателем ежедневки? "Доктор, у меня провалы в памяти. - И давно у вас эти провалы? - Какие провалы?"

С гораздо более неприятной стороны новиковская журналистская неотмирность проявляет себя в тех случаях, когда речь идет не о только что опочивших, а о живых. Положим, навряд ли хорошо, не вымыв испачканного в Добродееве ледоруба, приступать к такому уважаемому автору, как Андрей Немзер. "Откуда у частного человека, - вопрошает Немзер, - индивидуалиста и скитальца, циника и интеллектуала, такая печаль по всем убитым и униженным, безъязыким и выброшенным на свалку истории, такое страстное желание слиться с ними, заговорить на их языке, стать их голосом? Это - о всей без малого сорокалетней поэтической работе Бродского". А знаете ли, батенька, что вы поэт, и поэт советский?"

А знаете ли, Мишенька, что вы пошляк, и пошляк кроманьонский? Будь вы хоть чуточку более человеком, а не альпинистом, - почувствовали бы те всамделишно трагические боль и излом, которые трепещут в последних по времени текстах самим собой приговоренного к газете Андрея Немзера, тянущего - не вам чета - лямку, дочитывающего - не вам чета - все тексты до конца, взыскующего Моцартовых правил в теперешнем сальном, суетливом литбыте, где вы, Миша, - как чванный, обожравшийся сом среди уклеек (кстати, желающие имеют возможность сравнить немзеровскую, исторически-голодную трактовку стихотворения "Я входил вместо дикого зверя в клетку..." и петрвайлевскую, подпертую двумя свиными отбивными с картошкой фри на обед)? Гений и злодейство - две вещи несовместные; Немзер, мобилизуя последние, крайние моральные возможности индивидуального мозга, силится примирить явную талантливость стихотворных произведений Бродского с их явной же безнравственностью, - и кривит камертон собственной совести ради собственного эстетического чутья: "Да, в первом абзаце Нобелевской лекции поэт назвал себя "человеком частным и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшим". Но вся лекция, традиционно мыслимая как "символ веры" писателя, камня на камне не оставляет от по-бродски эффективной начальной фразы". А вы, Миша, не спапашились подловить Немзера даже на этом, наиболее уязвимом, катастрофическом для Андрея пассаже - вы его попросту не процитировали, упустили: как же это "не частный" человек далее в лекции отдает безусловное предпочтение бесплотной строчке Райнера Марии Рильке перед конкретной возлюбленной женщиной и конкретным хлебом насущным? Подловили бы, если б читали Нобелевскую лекцию Бродского; но вы ее не читали, признайтесь; Добродеева вам под завязку хватило. В таком случае уберите руки от Немзера, уберите, право слово, не вы ему судья, вы даже фамилию его выговорить, в оруэлловском "Коммерсанте" своем прозябаючи, права не имеете.

Зато вы вправе произнести фамилию "Архангельский", одна, по идее, доска. От того, что творит в последние месяцы вознесенный на пост завотделом общества газеты "Известия" Саша, я, как и вы, в шоке. Кому мешала еженедельная историко-синефильская колонка Дениса Горелова? Кому нужны скуловоротные передовицы о мозаичном православном фундаментализме и о том, откуда есть пошел Н.Михалков? Мне кажется, Архангельский - из тех людей, кого к ежедневной газете нельзя подпускать в принципе; у Саши хорошо получаются раздумчивые монографии и статьи в толстых журналах - тексты, к которым возвращаешься и переделываешь их, дотягиваешь до спокойной гаммы; скороспелки же первополоски Архангельского всегда вызывали у меня чувство острого стыда, хотелось позвонить и сказать "Уйди ты из газеты немедленно, ну не позорься, Саш, не позорься" - однако ж ведь как рявкнет!

Больше того, хуже того: встречаясь с Сашей, я, как заведенный, начинаю размышлять о еврейско-российских отношениях. О судьбе евреев в средней полосе. Попросту рвотное ощущение. Смотришь на благообразную, обрамленную окладистой бородой Сашину физиономию - и хочется вставить два пальца в рот. Никто из семитов по крови не возбуждает во мне этого гнусного чувства, я и с детства-то не привычен определять, кто - кто. А вот Саша - да. Из-за своего ортодоксального православия, наверно.

Архангельский Бродского явно не любит. И открыто, угрюмо, безнаказанно над поэтом измывается - но не столько в строчках, едко процитированных обозревателем "Коммерсанта", сколько вот в каких: "В советскую эпоху он казался полноценным диссидентом. Легенда о Бродском-антисоветчике активно поддерживалась самиздатом... Дураки... работавшие в советских газетах и гнобившие Бродского тошнотворными фельетонами, сами того не понимая, работали не против, а на него". Можно подумать, что дураки, работающие в газетах постсоветских, работают не на, а против... Вообще-то окончательным диагнозом Саше Архангельскому для меня проухала даже не его фундаментальная заметка о Бродском, а проходная, прошлонедельная - о Светлане Василенко, где между прочими приятностями было заявлено: кислотная проза Андрея Платонова разъела-де сплошь всю русскую литературу ХХ века. После таких заявлений автору, согласитесь, ладоней не подают.

Однако ж, чтоб всунуть последнюю гадость Новикову, которому я, как вы уже, вероятно, поняли, от всей души симпатизирую (а Бычихину не симпатизирую! нет! пусть с ним общий отдел разбирается!), - что ж вы, Миша, не обратили внимания на изумительную, блистательную, роскошную статью памяти Иосифа Бродского в газете "Время MN" (24.05)? Ея автор - неподражаемый Александр Генис; в отсутствие Петра Вайля он уже совершенно растривиалился и стал похож на приписываемого Хармсу Л.Толстого, коий писал-писал "Войну и мир", а под черепушкой у него тренькало-тренькало "Трынь-брынь, балалайка моя!". "Анонимность - попытка неуязвимости. Безымянность - это невыделенность, неразличимость, тождество... Летящей птице не остановиться". Волга впадает в Каспийское море. "К старости... нечего прибавить, как... нечего у нее и отнять". Трынь-брынь-дынь, Броцки-гуррагчи. Вам нравится, г-да Новиков и Бычихин? В меру афористично. Броско. Свежо.

"Поборник Добра чувствует опасную искусительную силу искусства, отмеченную еще Платоном, - и ополчается на нее порой с искренней страстью. Он объявляет греховными и ненужными произведения, противоречащие Доброму и Разумному. Он идет войной на то, что еще недавно казалось дорогим и важным ему самому. Как Боттичелли, увлеченный проповедью Савонаролы, он готов проклясть и бросить в огонь даже лучшие собственные творения. Он отказывается вслушиваться в поэтический голос сердцем, но начинает проверять его критериями правильного и неправильного, доброго и злого, канонами стихосложения и догматами веры.

Нельзя не пожалеть его".