Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
"Иностранная литература", # 8, август 2000
Дата публикации:  3 Августа 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Содержание номера | Вступление редакции к литературному гиду "Польское созвездие" | Вислава Шимборская. Бал | Фрагменты книги Чеслава Милоша "Придорожная собачонка" | Отрывок из эссе Станислава Лема "Что остается?" | Рассказ Альдо Нове из сборника "Супервубинда" | В следующем номере

Содержание

АНРИ МИШО - В стране магии (Перевод с французского Алины Поповой). Путешествия реальные и воображаемые (Из беседы Мишеля Бютора с Пьер-Марком Бьязом. Перевод с французского Ирины Кузнецовой)

АЛЬДО НОВЕ - 13 рассказов (Из книги "Супервубинда". Перевод с итальянского и вступление Геннадия Киселева)

Литературный гид "Польское созвездие"

ВИСЛАВА ШИМБОРСКАЯ - Два стихотворения (Перевод Асара Эппеля)

ЧЕСЛАВ МИЛОШ - Придорожная собачонка (Фрагменты книги. Перевод В.Кулагиной-Ярцевой)

ГУСТАВ ХЕРЛИНГ-ГРУДЗИНСКИЙ - Белая ночь любви (Театральная повесть. Перевод Алексея Михеева)

РЫШАРД КАПУЩИНСКИЙ - Черное дерево (Фрагменты книги. Перевод С.Ларина)

ТАДЕУШ РУЖЕВИЧ - Из книги "Мать уходит" (Перевод Асара Эппеля)

КШИШТОФ КЕСЛЕВСКИЙ - Случай (Киноновелла. Перевод С.Тонконоговой)

СЛАВОМИР МРОЖЕК - Моя автобиография (Перевод С.Макарцева)

ЕЖИ ПИЛЬХ - Бесповоротно утраченная леворукость (Фрагменты книги. Перевод К.Старосельской)

ОЛЬГА ТОКАРЧУК - Номера (Рассказ. Перевод К.Старосельской)

СТАНИСЛАВ ЛЕМ - Что остается? (Перевод Ю.Чайникова)

Статьи, эссе

ДЖОРДЖ СТАЙНЕР - Великая "Ennui" (Перевод с английского А.Ливерганта)

Курьер "ИЛ"

Авторы номера

От редакции

Польшу не относят к числу политических и экономических сверхдержав, однако ее литература сегодня - украшение мировой словесности. На литературном небосклоне нашей планеты польское созвездие одно из ярчайших. Это и побудило нас посвятить целый Литгид новейшей литературе Польши. Мы представляем читателю разножанровые произведения десяти очень разных авторов, чьи имена - символ, марка литературы этой страны. Наши герои - звезды; многие зажглись уже давно, некоторые недавно, но все они, однажды засверкав, горят и, похоже, не собираются меркнуть.

Большинство авторов Литгида принадлежит к старшему поколению; все они - гордость и слава польской литературы и по праву заслужили мировое признание (среди них два лауреата Нобелевской премии, да и остальные буквально "осыпаны" наградами, в том числе международными). Более молодые - Ольга Токарчук и Ежи Пильх - едва ли не самые читаемые в последние годы прозаики; они много издаются на родине и за рубежом; международный успех и награды, по общему мнению, у них не за горами.

Почти все, кто собрался сегодня вместе на наших страницах, в разное время появлялись - и продолжают появляться - на российском книжном рынке (а также на театральных подмостках и киноэкранах); не один раз их произведения печатала и "Иностранная литература". Хронологические рамки Литгида - вторая половина 90-х (а стихотворения Виславы Шимборской взяты и вовсе из январского номера журнала "Одра" за 2000 год). Исключением можно считать лишь киноновеллу знаменитого режиссера Кшиштофа Кеслевского (фильм он снял еще в 1981 году, но опубликована новелла в посмертном сборнике два года назад) да автобиографию Славомира Мрожека, написанную в канун шестидесятилетия (в июне этого года ему исполнилось семьдесят).

Нам особенно приятно, что публикация совпадает по времени со знаменательным событием: в октябре Польша - почетный гость Франкфуртской книжной ярмарки, и совсем не случайно такая честь оказана польской литературе на рубеже тысячелетий.

Вислава Шимборская. Бал

Покуда толком ничего не ясно,
поскольку нет сигналов долетевших,


пока Земля опять же не такая,
как ближние и дальние планеты,


покуда нет ни слуху и ни духу
о прочих травах, предпочтенных ветром,
о деревах других в коронах кроны,
другом зверье, как наше, несомненном,


покуда нету эха, кроме местных,
которое умело б говорить слогами,


покуда ничего не сообщалось
о худших или лучших амадеях,
платонах или эдисонах,


пока злодейства наши
соперничают только меж собой,


а приданное нам добросердечье
ни на какое больше не похоже
и хоть сомнительно, зато одно такое,


а головы с невнятицей иллюзий -
единственные, полные иллюзий,


а вопли, что возносим к небосводу
всего лишь вопли из-под сводов неба, -


мы мним себя гостями на танцульке
особыми и отличенными,
танцуем под музыку местного оркестрика,
и пусть нам представляется,
что этот бал один и есть такой;


кому как - не знаю,
а мне достаточно
для счастья и для злосчастья


тихое захолустье,
где звезды говорят спокойной ночи,
немногозначительно
перемигиваясь
по нашему поводу.

Перевод Асара Эппеля

Чеслав Милош. Придорожная собачонка (Фрагменты книги)


Придорожная собачонка

Я отправился познавать свой край в телеге, запряженной двумя лошадьми, с большим запасом фуража и жестяным ведерком, грохочущим сзади. Ведро нужно, чтобы поить коней. Передо мной открывались то пригорки и рощи, то деревни посреди густого леса, где дым клубится на крышах, словно в доме пожар, - это потому, что избы курные. Или я ехал среди полей и озер. До чего интересно ехать и ехать, отпустив поводья, и ждать, чтобы из-за деревьев внизу показалась деревенька или парк, а в нем - белая усадьба. И тут же нас облаивала собачонка, рьяно исполняющая свой долг. Было начало столетия; теперь оно подходит к концу. Я думал не только о людях, которые там жили, но и о поколениях собачонок, участвующих в повседневной жизненной суете, и однажды непонятно откуда, вероятно в предутреннем сне, возникло это смешное и ласковое название: "Придорожная собачонка".


Благодарность

Я благодарен за то, что когда-то давным-давно в маленьком деревянном костеле, окруженном дубами, меня приняли в лоно римско-католической церкви. А также за то, что прожил долгую жизнь и мог, веруя или не веруя, размышлять о своей двухтысячелетней истории.

Истории в равной мере и адской, и райской. Мы построили города больше Иерусалима, Рима и Александрии. Наши корабли избороздили океаны. Наши теологи насочиняли силлогизмов. И мы тотчас принялись изменять планету, именуемую Землей. Если бы мы хоть не ведали, что творим, когда шли с крестом и мечом, - но нет, мы не были невинны.


Ее ересь

- Я заметила, - сказала она, - что не думаю о спасении и что два полюса, Небо и Ад, у меня другие: либо после смерти ничего нет, и это уже хорошо, либо меня ждет кара за то зло, что есть во мне.


Скудость воображения

Воображение людей так же ограниченно, как их знания. Что это - эрозия нашего религиозного воображения в результате научно-технической революции? Пожалуй, но давайте задумаемся над тем, как обстояло дело в Средневековье. До того как Данте изобразил Ад, появлялись различные описания адских бездн, нравоучительные, но с необычайно скудным образным рядом. Так что было бы ошибкой искать среди них что-либо равное фантазиям Иеронима Босха.


Аргумент

Самым серьезным аргументом против религии должен быть эгоцентризм. Если кто-то служит исключительно самому себе, то весьма вероятно, что он сотворил себе Бога для того, чтобы Бог ему служил.

Крайний эгоцентризм можно наблюдать у детей и людей с некоторыми разновидностями психических заболеваний. Но что же делать человеку, который обнаруживает его у себя? Отринуть религию, чтобы быть честным по отношению к себе и другим, или пасть на колени, умоляя об исцелении?


Псалмы

Псалмы Давида, которые я перевел на польский, одним помогают в молитве, других отталкивают тем, что почти все они корыстны. Всевышний должен спасти от преследователей, принести победу, истребить врагов, дать царю силу и славу. Чтобы простить псалмам их детскую хитрость, нужно немалое желание смириться перед величием Бога.

А что же сам царь Давид - если предположить, что именно он написал псалмы, хотя это более чем сомнительно? Я знавал одну ревностную читательницу Ветхого Завета; по ее словам, Библию она читала потому, что самые страшные наши грехи предстают там как обычные житейские дела. Вот, скажем, Давид - забрал чужую жену, приказал убить ее мужа, однако все это было ему прощено.


Порок

Поэзия, да и любое другое искусство, - это порок, который напоминает человеческому сообществу, что мы нездоровы, как ни трудно в этом признаваться.

Перевод В.Кулагиной-Ярцевой

Станислав Лем. Что остается?

1. Жутко не хочется ничего писать. А особенно - вести переписку. Очень уж многим охота заиметь мой автограф. Добровольно, то есть не припертый экстренными обстоятельствами, я автографов не даю. Не понимаю, кому и на что они нужны. Ведь это - мусор. Любой автограф, в принципе. Теннисисты, вратари, кинозвезды тоже вынуждены давать автографы. Человеческая потребность в таком собирательстве всегда представляла для меня загадку. Поставленный на мною же написанной книге автограф, в сущности, не на месте, потому что создает впечатление, будто у владельца книги и у ее автора (люди любят автографы-посвящения, пусть и продиктованные ими самими) и вправду есть нечто общее. Какая-то тень настоящих дружеских отношений. Еще сложнее отвечать на письма - это воистину тяжелый труд. Артур Кларк наготовил кучу типографски отпечатанных стереотипных ответов, в которые ему оставалось вписать лишь пару слов. И адресатов это устраивало. Я в свою очередь считаю это неуважением к другим особам, хотя понимаю, что болтаю глупости: бывают проблемы, с которыми иначе не справишься.

2. Старость - это когда человек не просто стар, а понимает, что становится все старше. Досадное обстоятельство. Человек понимает, что его организм состоит из большого количества подсистем, за которыми, как может, следит дух. В больном теле, само собой, и душа больная, но я имею в виду не старческие болезни. У разных людей в разном возрасте отказывают разные подсистемы: в этом отношении мы чрезвычайно похожи на автомобили. Если сначала отказывает мозг - не беда. Ну а сердце... ведь это мотор, без него дальше не поедешь, и если нет приличной ремонтной мастерской, приходится пересаживаться в могилу. Вот я и думаю, что генная инженерия одним из первых продублирует человеческое сердце: ведь есть же две почки, могут быть и два сердца. Впрочем, здесь не место подробно обсуждать проблемы модернизации органов тела. Найдется какое-нибудь более эффективное средство для починки барахлящего сердца, чем довольно модное теперь пробивание закупоренных коронарных артерий при помощи зонда с шариком. И тогда на смену такой "пробивной" жизни придет новая - с участием добавочного сердца, а может, даже запасного. Пригодится и третья смена зубов. А все оттого, что Природа сформировала нас как существа, которым предназначено дожить до периода размножения, но полученный от первоначального толчка запас жизненной бодрости дает возможность дотянуть до сотни.

3. Сейчас, когда я пишу эти строки, в мире живет пять с половиной миллиардов людей. Абсолютно невозможно представить. Эта всемирная деревня (Маклюэн) полна гомона, трупов, мух, ползающих по детским полутрупикам, ежедневно она подвергается сильной компрессии, а телевидение каждый вечер вливает в нас, усевшихся перед ящиком со стеклянной стенкой, самый чудовищный из всех возможных кроваво-танковый экстракт. Если принцип отбора, при котором о 99,9999% событий умалчивается, а сообщается лишь одна микрогигананомилличастица, не является формой лжи, тогда такого явления, как откровенная ложь, вообще не существует. Я смотрю разные информационные программы и, в частности, отмечаю своеобразие польских программ. Разумеется, везде в основе этноцентризм: то, что произошло в данной стране, подается в первую очередь. Поляки страдают весьма обширным вздутием самомнения и поэтому начинают с себя. Страшно много эпизодов с заседаниями за большими столами, с говореньем из-за столов, с подписанием чего-то такого, что, как правило, не соблюдается, и только после идут трупы на разных стадиях разложения, бомбы, катастрофы транспортные и природные (зимние, летние и круглогодичные - например, землетрясения). В этом смысле все каналы очень похожи друг на друга, и большинство из них не смеет рассекать новости рекламными вставками. Зато объем рекламы в других программах, особенно рекламы, прерывающей действие "на самом интересном месте", - величина постоянно возрастающая. Довольно много места занимает реклама видео- и оглушающей музыкой аудиоаппаратуры, но куда больше - прекрасных пейзажей и идиллических картин всеобщего счастья, приносимого поеданием разных там макарон. Даже супы вызывают необычайный восторг, что могло бы быть забавным, если бы их не было так много. Книги рекламируются чрезвычайно редко, практически - почти никогда. У реклам тоже есть своя парадигма. В последнее время тыльные части женской анатомии показывают, что называется, на грани фола (грубиян и хам сказал бы: вот голую ж... на секунду показали), как приманку. А вообще-то эта тема достойна более глубокого теоретического изучения.

4. Большинство людей голышом выглядят гадко, и оттого, думаю, желание прикрыть эти наши глупости, подверженные неумолимой гравитации, вызывало и вызывает настоятельную потребность в одежде, неизбежной производной от которой является мода. Журналы мягкого порно, демонстрирующие наготу, врут, поскольку показывают микроскопическую толику всей популяции современных женщин. Стройных, ладных, пропорционального сложения. Я много видал таких журналов, но ножек "колесом" или "иксом" я там не заметил. А вот "Хастлер" публикует снимки голых женщин, которые сами того захотели: картинки весьма удручающие. Возможно, они вселяют надежду в сердца дам, сложенных так же или даже еще хуже. Кроме того, связь эротики с наготой эфемерная: например, уроки аэробики и прочих гимнастик проводят, как правило, симпатичные девушки, однако, сколько бы они ни скакали, сколько бы ни кувыркались, - никаких стимулов для секса. Все как-то удивительно бесполо. Видимо, эротическая привлекательность складывается из мелких элементов, а вовсе не требует выставления на всеобщее обозрение детородных органов, о которых можно сказать больше, чем мне хочется, но которые в рамках преобладающей у нас эстетики никак нельзя назвать красивыми per se, хотя и невыразительными их тоже не назовешь. Они исключительно функциональны, а красоты в них столько же, сколько в анатомии насекомого, рассматриваемого через увеличительное стекло. Я, конечно, высказываю свое мнение, и если когда-то я написал для американцев, что vulva вместе с волосяным покровом, увиденная в анатомическом атласе отца, произвела на меня удручающее впечатление, потому что я, ребенок, решил, что это паук или какое другое ползающее членистоногое, то теперь, по прошествии многих лет, могу лишь сказать, что тогда я написал правду. Правду личную, индивидуальную. Не уверен, бывают ли другие. (...)

Перевод Ю.Чайникова

Альдо Нове. 13 рассказов из книги "Супервубинда"


Чертова дюжина Альдо Нове

Даже Лев Толстой, питавший, мягко говоря, нелюбовь к современным ему "модернистам" ("Он пугает, а мне не страшно" - это о прозе Л.Андреева), признавался на склоне лет, что будь он помоложе, написал бы нечто такое, что было бы совсем уж неизвестно чем...

Свое "совсем уж неизвестно что" написал по молодости лет Альдо Нове (р. в 1967). Нове - одна из самых заметных фигур в стане "юных людоедов", новейшего течения гипернатурализма в итальянской литературе на рубеже веков. Течение это оказалось столь бурным, что разделило на два берега итальянскую литературную критику. С одного берега "каннибалов" упрекают в неоправданной экстремальности ключевых сюжетов и чуть ли не в программном отсутствии у них лексической иерархии (когда в литературном отношении ни одно слово не возвышается над другим); с противоположного - хвалят за... стихийное отсутствие у них лексической иерархии и вполне оправданную экстремальность ключевых сюжетов. Надо полагать, резонны оба мнения. Их в определенном смысле примирил известный итальянский поэт и критик Нанни Балестрини, заметивший, что в тихой заводи итальянской словесности последних лет "каннибалы" стали единственной живительной струей.

Сборник дебютных и теперь уже культовых страшилок А.Нове "Вубинда" (1996) во втором издании разросся до размеров обескураживающей энциклопедии современной жизни, девизом которой могло бы быть "ни дня без конца света". Боюсь, однако, что дело не в упадочных настроениях конца тысячелетия, а, как сказал бы В.Беньямин, в невозможности "непосредственной жизни". Судя по творчеству Альдо Нове, это сполна ощущается и в "стране высоких вдохновений". За гладко оштукатуренным фасадом повседневности, в мире Нове, мире легко узнаваемом, поскольку реальном до оторопи, скрываются поистине ландольфианские зияния "просто жизни", этакие черные дырищи индивидуального и массового психоза, пространства-ловушки, энтропия современного сознания. Хочется верить, что разложенный автором пасьянс "апокалипсиса сейчас" есть еще одна попытка заговорить тот, главный Апокалипсис, который уж точно покруче будет. Заговорит ли его А.Нове? Это как фишка ляжет.

И здесь уместно перейти от идейных соображений к самой манере называния ужасов жизни, составляющей безжалостный и несомненный стиль каннибальского реализма вообще и Альдо Нове в частности. Рецепт этого стиля - гремучая смесь из свежих языковых присадок, куда входят рекламные примочки, эстрадные приколы, эротические пенки, телевизионный стеб, уличная феня и прочий недоязык, который незаметно подменяет нам праязык и выстраивается автором во всеядное и крайне неутешительное письмо, доходящее до самопожирания. Приготовленный в лаборатории писателя этот шипучий словесный коктейль, казалось, вот-вот разъест последние островки литературы. Как бы не так. Внезапно затвердев, он сам превращается в литературный реликт. Ведь сказано: литература начинается там, где кончается литература.


Бадусан

Я урыл своих предков за то, что они пенились этим долбаным бадусаном Pure & Vegetal.

Мазер талдычила, что ее бадусан типа увлажняет кожу. Только я пользуюсь бадусаном Vidal. И хочу, чтобы все в доме пользовались бадусаном Vidal.

Потому что с детства помню рекламу бадусана Vidal. Неслабая была реклама.

Я лежал в постели и смотрел, как скачет лошадь.

Та лошадь была Свободой.

Я хотел, чтобы все были свободны.

Я хотел, чтобы все покупали Vidal.

А потом фазер и говорит: в универсаме, мол, набор из трех предметов по цене двух дают. Надо брать. Не думал я, что туда и бадусан попадет.

Фазер-мазеры сроду меня не просекали.

После таких дел я сам себе покупал бадусан Vidal. Мне было пофигу, что в доме еще три упаковки Pure & Vegetal с этой обломной календулой.

Я, если когда в ванную заходил и видел на биде их стебаный батл, тут меня прорывало, и я уже за стол с ними не садился.

Обо всем ведь не расскажешь.

Я погляжу, когда вам наплюют в самую душу. А главное, ради чего - ради скидки. Я молчал.

Молча бакланил у себя в комнате чипсы там шмипсы разные. И никого не хотел видеть - ни дружбанов, никого. Телефон звякнет, а меня вроде как дома нету.

Что ни день, я все глубже въезжал, до чего страхолюдина у меня мамуля.

Такая, что вовек в политику не сунется - с ее-то вздутыми веняками и желтыми от курева пальцами.

Страшна как смертный грех. И как только я любил ее в детстве?

Папуля тоже весь трещал по швам.

Короче, пора, пора уже было ушатать их обоих.

Ну, выхожу я тут под вечер из своей комнаты и говорю: решил я типа вас обоих списать.

Те на меня только гляделки свои поношенные выкатили, видно ушам не поверили, что я с ними вообще заговорил. С чего это, спрашивают.

А с того, что неплохо бы для начала бадусанчик сменить.

Они как заржут.

Ну, поднялся я в свою комнату и взял консервную банку из-под томатов. Она у меня для ночной жрачки заныкана.

Вернулся в кухню и запер дверь на ключ.

Я рявкнул матери, что она последняя чувырла и что ей надо было вырезать матку до моего зачатия.

Отец вскочил и замахнулся на меня. Но я не оплошал и так вмазал ему по яйцам, что он тут же с копыт долой.

Мать бросилась к нему с диким ревом. Она выкрикивала что-то бессвязное и от этого казалась еще старше и смешнее. Я всадил ей острую консервную крышку в горло. Ручьем хлынула кровь. Мать визжала как свинья.

Отца я оформил тесаком для замороженных продуктов.

Тошно было смотреть, как они подыхали, давясь кровавой блевотиной.

Всю плитку на полу перемазали. Кровища все лилась и лилась. А эти стали другого цвета.

Я потопал наверх и сгреб два батла (один они уже испузырили) их поганого бадусана.

Притащил батлевичи на кухню, поставил на стол. А после продолбал мамашин череп молотком для отбивки мяса.

Липкие мозги вытекали медленно. Шмотки волосатой кожи отдирались как скотч.

Отцовская башка была вроде мягче. То ли это я по ней хряпнул как положено.

Я вывалил их мозги в раковину и хорошенько промыл черепки моющим средством Scottex.

Потом налил в черепушки Pure & Vegetal - пусть до них дойдет, что это

Перевод с итальянского и вступление Геннадия Киселева

В следующем номере

ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ РОМАН ЖАН-МАРИ ЛЕКЛЕЗИО "ДИЕГО И ФРИДА" / ПЯТЬ ЭССЕ КАРЕЛА ЧАПЕКА / "ПАДАЛЬ" ШАРЛЯ БОДЛЕРА В РУБРИКЕ "ВГЛУБЬ СТИХОТВОРЕНИЯ" / НОВЫЙ РОМАН МАЙКЛА КАННИНГЕМА "ЧАСЫ" / КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ ГОРАНА ПЕТРОВИЧА / СТИХИ КАЗИМЕЖА ВЕЖИНЬСКОГО


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Яна Соколова, Соколиная охота: обзор девятнадцатый, /02.08/
посвященный горам пустых слов, суповому набору чувств, худосочным постмодернистам, дискурсу личности, котлетам и мухам.
Яна Соколова, Соколиная охота: обзор восемнадцатый, /01.08/
посвященный брюзжанию и мутациям, мифологическому и космогоническому, Ахматовой в штанах и Пастернаку без штанов.
Яна Соколова, Соколиная охота: обзор семнадцатый, /28.07/
посвященный подглядыванию в замочную скважину, тщетности людских утопий, России, которой мы не теряли, и спаниелю по кличке Пушкин.
Яна Соколова, Соколиная охота: обзор шестнадцатый, /27.07/
посвященный горячему песочку, бурным эмоциям, преступному равнодушию, чудовищной свинье и серебряной черточке.
Яна Соколова, Соколиная охота: обзор пятнадцатый, /26.07/
посвященный несчастью с подругой, коварству Стивена Кинга, колобку-мутанту, гринписовскому пафосу и тонкой грани между заумью и пошлостью.
предыдущая в начало следующая
Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru