Роману Лейбову

И опять не вышла "Литературка". И опять непонятно, что с ней случилось. Но - пусть это и банально - человек ко всему привыкает. А потому не стала я, друзья мои, в очередной раз лить слезы и безответно вопрошать небо о судьбе "Литературной газеты", а решила навестить молодой, да горячий портал "Поле.ру" - благо в его жизнедеятельности сомнений не возникает.

Молодой, да горячий, да полный сил рвется самовыражаться. Никакой объективности - что-то быстрое, пылкое, бойкое, неожиданно в голову пришедшее и готовое сейчас же себе изменить: успеть бы с публикацией до измены. Никаких претензий на значимость и серьезность, никаких погружений и - сумей удержаться на поверхности! - раскопок, никаких вечных вопросов; если уж достанут вечные - можно вволю над ними поиронизировать, да напасть на них из-за угла, да потрясти их хорошенько. Последнее - оно и не сложно: итак еле стоят, шатаются. Танцуют все!

Танцуют, кстати, недурно, однообразно только. Может, потому и заразительно. Вроде авторов - рой. Вроде в творческих поисках все. Но находки почему-то одни и те же. Вот такое нечто находят: "Всякая книга - женщина. Одна распахнется бесстыдно и сразу, другая заманит и посмеется. Третья зовет понятливым взором школьной подружки. Разная бывает книга. Сразу и не поймешь, что там у нее внутри: роса девичья, воспаленная кровь или прокисший сок. Они любят прятать глаза, чтобы мы не прочли в них правды. И каждая, в конце концов, желанна". И гладенько, и складненько, и даже увлекательно. Один раз увлекательно, второй, десятый. А потом начинается тоска по сути. О чем, собственно, книжка конкретная да хороша ли книжка, вдруг хочется узнать.

Но не узнаешь - не поймешь, заблудишься в бравадной неадекватности, движимой стремлением сказать так, как никто еще не сказал и никто уже не скажет. И неважно, будет ли такая трактовка хоть как-то соотноситься с авторским замыслом, важно, чтоб была она забавной. Почему бы, в самом деле, ознакомившись со сборником китайской эротической поэзии и прозы "Павильон наслаждений", не порассуждать о том, что "любовники, изображенные на картинках, имеют большие животы, маленькие, похожие на шурупы Нефритовые Стебли и аккуратно-круглые Нефритовые Ворота. Если бы Барби и Кена китайцы выполнили на свой китайский манер, а не по дурному американскому стандарту, и оборудовали гениталиями, они были бы точно такими". Почему бы не представить "Путешествие в город мертвых" Амоса Тутуолы как "безусловно... психотропную литературу" и не призвать всех "запасаться Тутуолой, пока власти не спохватились и не изъяли остатки этого экологически чистого наркотика из книжных магазинов". Остроумно? Оригинально?

Да только знаете ли вы, друзья мои, как утомительны бывают лихое остроумие и нанизывание слова к слову по законам оригинальности? Когда после тяжелого трудового дня приходится ломать голову над тем, что имел в виду, например, Григорий Тарасевич, характеризуя свое "общее ощущение" от романа Кингсли Эмиса "Девушка лет двадцати" как "смесь бренди, анаши и овсянки"? Конечно, знаете.

Нет, попадается, попадается иногда нечто информационно насыщенное и оценочное. Например, рецензия Филиппа Александрова на "Грядущую рекламу" Вальтера Шенерта. Очень дельная. Может, не столь красиво - суховато даже - написанная, но дельная. В сдержанном тексте фраза "Некоторые куски хочется зачитывать вслух коллегам" дорогого стоит. Портят впечатление два момента: во-первых, то, что книжка такая лишь специалисту будет интересна; а во-вторых, примечание под рецензией: "Впервые опубликовано на сайте Creatiff".

Авторы взрослые и серьезные - вроде Романа Арбитмана - для "Поля" специально стараются: подстраиваются, подлаживаются, тексты упрощают и сокращают; но даже в рецензию на фантастический роман "Армагед-дом" М. и С.Дяченко об апокалипсисе ("в просторечии - мрыга") норовят-таки вставить вечное: "Ибо всегда (даже когда наука говорит "нет") остается надежда на чудо. Если вслушаться в жуткое слово "мрыга", даже в нем можно вдруг найти отголосок певучего "мрiя" - то есть "мечта". Как без вечного!

Знают ведь, что молодость с горячностью - беды небольшие. Десять, двадцать годиков пройдет, и все-то будет по-другому. В поисках формы придешь к естественности. Научишься уважать и выбирать. И никуда уже не спрячешься от долгих разговоров о судьбах литературы. И, подобно Наталии Ивановой во вчерашних "Московских новостях", будешь с печалью вспоминать Юрия Трифонова как "оправдание русской словесности советской половины уходящего века"; осторожно подбирая слова, будешь писать о том, как "призрачный, печальный, скребущий душу минор интонации переводит Трифонова туда, где почти никого нет - только тени, но тени великие". (Или - не Трифонова; не в фамилии суть: в интонации.)

И танцы закончатся. Потому что сердце будет болеть. Сердце будет обливаться кровью.