Нелишне время от времени писать автобиографии, потому что ведь никогда не знаешь, отчего когда-нибудь сдохнешь. Особенно если столько пить и страдать, как я. Раньше к написанию автобиографий побуждали Отделы кадров, но сейчас времена изменились и надежда только на самодисциплину.

И поскольку в силу нижеобъясненных причин за прошедшие выходные общественно важных литературных событий не было (не считать же, в самом деле, событием Дельфина, на которого я не пошел), можно использовать образовавшуюся на месте события дырку для законопачивания ее очередной автобиографией, если вы понимаете, что я хочу сказать.

Если это оскорбляет ваши читательские чувства - давайте замнем и будем считать, что мир полон необъяснимых вещей, но в целом все равно прекрасен и удивителен. А если не оскорбляет, сделаем вид, будто бы так и надо.

Снегири не гири

Викенд выдался напряженным. Во-первых, я отдыхал. Во-вторых, ездил на вокзал - встречать профессора Колотаева, который нагрянул в Москву по делам поэтики деструктивности. В-третьих, фигачил сразу два умных текста: в "Литературку" - о повести Королева "Змея в зеркале" и в "Экслибрис" - о том, какая сволочь Сорос, что деньги для журналов зажилил.

Про змею выйдет через неделю, а про Сороса - вообще черт знает когда. А родной и оперативной "Бумаге терпит" ("терпилову", как говорит Саша Щипин) достались в результате одни ошметки.

Еще я с самому себе неожиданным и даже немножко стыдным интересом проглотил наконец книжку про Доктора Криминале.

И слушал группу "Иванушки International" (Вика из какого-то воистину немыслимого далека принесла в клювике заповеданную кассету). Слушал в ванне, куда попал по делам отдыха. И надо ж было такому случиться, что на песне "Туман" (хотя мне больше нравится "Где ты" - там, когда переход от вступительного лирического медляка к гимнастическому рубилову, я плачу от чувств всегда), - так вот, в песне "Туман" во время припева ("туман, осенний туман") бэкграундом вылез проигрыш, заимствованный композитором из собственного пятнадцатилетней давности проекта, названия которого я не помню.

Там Витя Салтыков был солистом. Еще до "Электроклуба", ну?.. Пожалуйста, кто помнит, напишите мне в гостевую? Так вот, проигрыш в аккурат из культовой песни моей юности (этого самого варварски забытого, но тоже культового проекта):

Белая ночь опустилась, как облако,
Ветер гадает на (какой-то) листве,
Слышу знакомую речь, вижу облик твой,
Ну почему это только во сне?!

Во. А еще у них был крутейший песняк, который я распевал, гуляя по улицам своего затерянного на вершине горы Эльбрус родного города: "Судьба нас в неравном свела поединке, который зовется несчастной любовью". И дух от этого закалялся.

Настолько, что на мотив песни возникло Первое Стихотворение. Хотя на самом деле первое написано еще лет за пятнадцать до этого, коричневым карандашом на большом листе дефицитной мелованной бумаги. Помню, что в процессе написания бабушка стегала меня по спине полотенцем, справедливо полагая, что бумага взята без спросу. Помню также, что стихотворений было сразу два - про Гитлера и про Маму, с разных сторон листа. Но какая сторона исписана сначала - установить сейчас трудно. И для простоты предлагается считать Первым то, которое сочинено на мотив "Неравной судьбы". Вот оно.

Я верю, что в жизни встречается чудо,
Иначе ведь трудно любить и надеяться,
Пусть лето прошло, но я ждать тебя буду, -
Мне осенью в чудо по-прежнему верится.

Всем два часа плакать и крутить "фонарики".

Потом в заповедные уголки духа вульгарно вторглась служба в Советской армии, и с чувством ритма у молодого поэта сделалось еще хуже. Хотя стремление к отточенной рифме вполне осталось.

Ты - неба, ты - неба...

Ну вот. Я, собственно, хотел рассказать, как душевно сделалось мне от этого проигрыша в "Тумане", но уже незачем - все и так поняли. В мемуарах, как и в поэтике "Иванушек", главное - недосказанность.

Что же касается поэзии, то я ее плохо помню. Помню, что когда работал в Университете растлителем малолетних, ко мне в гости приходил друг (фамилию которого мы сейчас утаим в интересах его же семейной жизни). Мы пили на моем рабочем месте портвейн и поощряли в себе всяческую асоциальность. Или, как он говорил, "социопатию".

Однажды, насоциопатившись в зюзю, друг влюбился в студентку по имени Оксана Приходько. Она была продвинутой фанаткой "Иванушек International" вообще и Игоря Сорина в частности. Что выдавало в ней тонкую и чувствительную натуру. Влюбившись, друг немедленно сочинил стихотворение, которое я до сих пор считаю вершиной мировой любовной лирики:

О Приходько ты моя!
У тебя такая спина!

А дальше - хоть убейте, забыл. Хотя уже и эти две строчки напоминают мизансцену из пьески выдающейся Нины Садур. Там поэт объясняется в любви комиссарше Моте. Тычет себя в левую половинку груди и спрашивает: "Здесь, здесь у тебя что". Мотя отвечает: "Кожанка". "А под кожанкой что?" "Гимнастерка. А под ней - тело". "А дальше?.." "Спина".

В поэзии, как и в жизни, главное - перспектива.

* * *

Надо бы побродить, пошуршать листьями, попить водки, полежать в канаве, подраться, поругаться матом... А то - работа, работа, работа. Нихера себе - все только людям. Знал бы, что русским писателем так стремно быть, - в дворники бы пошел. Вон как Вербицкий.

Дворником хорошо быть. Утром вышел - деревья шумят, чистота... Это если не на рынке. О!.. Придумал: из настоящей прозы! (Традиция.) А то надоело биографию сочинять (тоска в душе, почки болят), а букв все еще мало.

"Феодосий целыми днями пропадал на пашне. Верка доила корову. Иной раз принесет ветер из-за плетня горький запах полыни; плечи ее вздрогнут, медленно подымет баба руку, желая поправить платок либо утереть капельку пота, да так и просидит, задумавшись, до вечера с поднятой рукой, а спросишь: "Как дела, Вер?" - ничего не ответит, только улыбнется усталыми глазами и лучики преждевременных морщин разбегутся веселой стайкой от носа ко рту и уху. Хорошо жили, тихо. Часто вставали поср(?)ть ночью.

Не то в городе. Копотно, хлопотно, а главно дело - в душе у людей мусор: какие-то пивные пробки, обертки от регулакса, презервативы... Но Вера в городе оживала (торговала яйцами на рынке, яйца были одно к одному: хорошие, свежие, недорогие - без обману) по воскресеньям, ходила к знакомому дворнику Игнату. Он научил ее читать и писать. Стала задумываться. Всупила в РСДРП. Игнат - хмурый детина - скупо улыбался в усы и каждую субботу пил много водки. Из темноты питерских закоулков стала Вера кандидатом наук, дважды выступала на съезде, сосала (?) Чкалову, Ленину и Хрущеву. Как знатной дояркой ею восхищались в МИДе. А счастье все не шло в широко распахнутые девичьи двери...

* * *

Вера долго била задом в запертую дверь овира.
Эх председатель Никанор...
у тебя четыре теплых овина,
у тебя полные амбары зерна,
а сердце свое отморозил -
вон, бабы ходят некормленные, зас(?)атые!..

Летят перелетные птицы, педерастки,
зря чирикают - не до них Никанору.
Весна, буйная девка с задратым подолом,
напрасно стучится к нему в два кулака".

Но, если кто не знает, там потом все зэпанско сложилось у нее. Еще задолго до того, как Курицыну пришло на ум писать про приключения Матадора на Луне, Вера полетела в Космос к Гагарину, Джанибекову и Савицкой. Если хотите знать, как оно потом все было, - я скажу, где это подробно описано.