Мы, помнится, начинали эту рубрику 43-м номером "НЛО". Вот уж тому два с лишним месяца, и лето ушло, как не бывало, и зима на подходе, и вышел следующий "НЛО" за номером 44. И есть повод поговорить о том, что же такое "НЛО" в своем промежуточном статусе (вроде не академический журнал и даже не то чтобы профессионально-филологический, однако же занимает нишу...) и как ведет себя "НЛО" в сети. Собственно, вопросы разные, а ответ один: "НЛО" понимает себя как "салон". По сути своей салон - эзотерическая тусовка. Но если "НЛО" в известном смысле "закрыт", то, кажется, вовсе не в силу профессионального отбора. Менее всего походит на академическую конференцию и даже на библиотечную курилку уже не тянет.

Безусловно, в этом есть своя прелесть. "НЛО" не грозит впасть в амбициозный филологический фанатизм (как это происходило с "Philologic▓ой"), он никогда не превратится в ведомственный сборник (подобно "Воплям" или "Русской литературе"). Однако существует очевидная тенденция. По крайней мере, еще несколько лет назад некоторые статьи и некоторые авторы были на этих страницах столь же невероятны, сколь появление традиционных авторов "НЛО" в журнале "Огонек", например. А нынче непомерно длинный и обстоятельно тяжеловесный Плуцер-Сарно с бесконечными своими матерными отсылками выглядит здесь как какой-нибудь академик Топоров, случайно забредший в "Итоги".

Однако обо всем по порядку. Свежий номер открывается танатологическим блоком, который называется "Репрезентация смерти" и включает четыре статьи. Сначала Михаил Ямпольский в хорошей бартовской традиции прослеживает соотношение риторической и пространственной организации в барочной трагедии ("Я не увижу знаменитой Федры..."). Смерть в барочном театре открывается лишь "в боковом видении", в позиции "бокового, косвенного наблюдателя, которому только в момент перехода и удается обнаружить смерть и молчание там, где неподвижный зритель в глубине зала слышит слова и видит солнце".

Следующий материал совсем про другое: речь, по большому счету, тоже о риторике, но - о публичной риторике власти. Сегодня для этого жанра есть чрезвычайно популярное слово, и статью Уильяма Никелла "Смерть Толстого и жанр публичных похорон в России" для вящей понятности следовало бы назвать "Смерть Толстого как пиар-акция". Что статье вовсе не в минус, а в минус контексту, который, похоже, кроился как нехитрый кроссворд. По крайней мере, попадание третьей статьи блока в почтенный теоретический журнал иначе не объяснишь, как пересечением искомого слова с медленно, но верно одолевающим редакцию животрепещещущим СМИ-дискурсом. Статья про "украинскую могилу" (Сергей Дамберг, Марина Рабжаева. "Могила как метафора и метонимия: случай Украины") с грехом пополам представима в политизированном "НЗ", но что делает в "профессиональном филологическом журнале" это нагромождение тавтологий, риторических погремушек и вульгарного политического ангажемента? Забавный парадокс: если у человека (автора) иногда случается такая патологическая вещь, как раздвоение личности, то с авторами текста про могилу все наоборот: "Украина протягивает ко мне (sic!) открытые ладони гостеприимства, через ее крепкие руки перекинут рушник, расшитый красными петухами...". Ну чистая песня - та самая, про "грае-грае воропае".

Наконец, последняя статья блока называется "Политизация смерти" (глава из книги итальянского философа Джорджо Агамбена Homo sacer), - но вот она-то как раз и не про политику. Она про биополитику, что совсем другое. Речь о коме, существовании, "промежуточном между жизнью и смертью".

Далее следует история литературы (раньше в "НЛО" было четкое дисциплинарное разделение, теперь все вперемешку, так что и не скажешь - "отдел") с подзаголовком "идеология". Здесь - о "зловещем консенсусе", которого неожиданно достигают Гоголь и Белинский в борьбе с Пушкиным (Михаил Вайскопф. "Зачем так звучно он поет?"), и о не переиздававшемся доселе "официозе" Николая Заболоцкого (Кевин М.Ф.Платт. Н.А.Заболоцкий на страницах "Известий"). Одна из лучших статей номера - о "Пиковой даме" у Зощенко (Марина Раку. "Михаил Зощенко: музыка перевода").

В рубрике "Из истории отечественного литературоведения" Александр Галушкин представляет новые материалы о Викторе Шкловском и ОПОЯЗе, а Денис Устинов - письма и мемуары о Г.А.Гуковском (с сакраментальной опечаткой в пушкинской цитате "...и дольней розы прозябанье").

Объемистый "маргинальный" блок ("На обочине большой литературы") в полном смысле слова симметричен "танатологическому": он столь же случаен, неровен, а в отдельных случаях - просто странен. Надо сказать, что до сей поры в "НЛО" не замечалось такого количества текстов откровенно "газетного" порядка. Единственным профессиональным материалом здесь приходится признать словарные изыскания А.Плуцера-Сарно, объяснившего, наконец, всем заинтересованным лицам (включая не так давно озаботившегося лексикографией М.Эпштейна), что словарь Даля - и не словарь вовсе, а что-то вроде "записной книжки словесника" и "одна из самых удачных мистификаций русской культуры", а собственно фрагмент этого "словаря" - "Русский словарь языкового расширения" Солженицына - вполне "вписывается... в массовую традицию народных алфавитных "цитатников". Ну, а кроме Плуцера - Надежда Я.Григорьева рассуждает о своем творчестве, Иван Толстой вспоминает папу, а Зиновий Зиник не без присущей ему скандалезности сообщает, как его подружка судилась с младшим Набоковым.

Вот, собственно, и все. Не считая библиографии, которая, как всегда в "НЛО", исключительно профессиональна, составляет треть номера и... практически не попадает в сеть. Равно как не находимы там и большинство статей номера. Ибо одно дело - салон и совсем другое - профессиональные филологические занятия. Впрочем, об том уж писали, и не раз.

• Предыдущий выпуск