- ХАФФЛПАФФ! - громко крикнула шляпа.

"Гарри Поттер и философский камень"

Самокритика

Шляпа (гостевая "ОбсЕрвера", 30 января): "Никто не помнит и не видит дальше 3 шагов. Вот Вы, например, обратили внимание, на то, что Кузминский вернулся к тому, с чего начал (помните, что начал он 11 лет назад именно своей статьей в Литературке, где влез на прерафаэлитов и провозгласил новое братство), о чем с тоской и заявляет в своем плеонастически рвущем душу эпиграфе (см. Аделаиду последнюю).

Словом, круг замкнулся, театр закрывается, всех тошнит...

...Мне нравятся такие фигуры, как Генис и Пирогов, потому что они не боятся оценивать. Оценивать люди будут всегда (нра нам это или не нра). Я-то как раз хотела бы, чтобы оценивали те, кто мне интересен. И аргументировали свои оценки так, как только они это умеют. Скажем, Маша на Ленине вполне совершенно обосновала свою память о Ящерке (КС), окружив ее правильным контекстом. Читаю - плАчу. И еще хочу. Немзера же читаю - не плАчу, но (тем не менее) хочу, чтобы продолжал. Потому, что мозаика разных мнений мне дороже, чем всеобщее жевание уже сказанного "важными папами" (все эти другдружкуцитации в русс.ру).

Желание непоссориться (и/или оплевать неособостатусных коллег) - завело - не впервые, конечно - современную критику в собственный круговой зад. Публичная борьба за место под солнцем - х*евое занятие. Так им и надо. Меня они не интересуют. Вместо следующего витка... или еще чего-то такого же "светлого" и/ли полезного они будут жрать другдружкино говно.

Кузя и Кур подавили в себе память о своих начинания и всех пытаются охмурить, что они-де "с-неба-пришедшие гении". Х*й-то! Вы почитайте ту же Литературку 89-90 годов. Какие же пакостные материалы они тогда публиковали. Заплетык языкался у обоих, один булгаковщинкой спекулировал, другой всеми руками тянулся к малтидисциплинарности, как бэбик к соске, агукая и пукая. Но на том фоне они были ярким пятном. Сегодня же они гадят под себя, когда другие начинают там же, только тоньше и ярче, чем они. Они-то чуют, что это - их могильщики. И - вместо дело делать - топят молодых. А дело - киснет".

Извините за пространную цитату, однако, надеюсь, вы получили удовольствие.

Сюжет

К концу января, после некоторого затишья, литобозреватель "Времени новостей" Андрей Немзер снова заработал как вол. Что ни газетный номер - текст: в пятницу - рецензия на "Эпистолярный роман" Довлатова - Ефимова (я ее уже цитировала); в понедельник - комментарий к шорт-листу премии им. А.Григорьева и резкая, "антиюбилейная" статья о Салтыкове-Щедрине; во вторник - обзор журналов; в среду - оммаж к годовщине смерти пушкиниста В.Э.Вацуро. Выбор последней, не совсем тривиальной темы особенно значим - если учесть, что и насчет пятилетия кончины Бродского Андрей отмолчался, и некролога Вадиму Кожинову сочинять не стал.

Конечно, в заметке просматривается утилитарная, сиюсекундная цель (по мнению критика, второй том академического ПСС Пушкина готовится к выходу в свет чересчур ударными темпами - в ущерб качеству), но заканчивается материал далеко не частным упованием-предостережением: "Он был человеком "легкого дыхания", и потому при нем воздух культуры, словно сам собой, становился свежее. Понадеемся, что память о Вадиме Эразмовиче даст нам силы сберечь хоть что-то от этой бодрящей, легкой свежести".

Это подспудный лейтмотив всех январских публикаций Андрея: атмосфера портится, делается все более удушливой, затхлой. Давно ли это началось? Сегодняшним текстом Немзер практически в открытую ответил: недавно. Год назад.

Все мы помним, что произошло год назад. Не в литературоведении, а в стране.

(Ох дьявол. Как бы я ни чуралась прямой публицистики, выхода нет, придется-таки ставить точки над i; моих субтильных воскресных цитат из Веры Павловой не только Шляпа - почти никто не понял.)

Андрей абсолютно прав. Воздух переменился: точно изморосью набряк. Любое, даже самое что ни на есть эмпирейное эстетическое высказывание - роман, дистих, рецензия, премиальный вердикт - неизбежно обрастает курчавой шубой идеологических обертонов и обертончиков. Александр Агеев (которого я тоже цитировала в воскресенье) назвал это "оживлением интеллигентского общественно-политического тонуса". А я бы назвала - амоком. Тотальной унификацией ценностных шкал.

Меня не удивляет, что напрочь лишенный художественного слуха Дмитрий Ольшанский, осилив "Взятие Измаила" Михаила Шишкина (когда Митя приветствовал "замечательное" решение букеровского жюри-2000, романа он еще явно не читал), резюмирует: "В этой вещи, под стать школьным сочинениям, совершенно определенно наличествует "главная мысль". Излагается она в одном, очень длинном предложении со стр. 122 до стр. 124 и сводится к тому, что в России жить нельзя". Но ведь и искушенный умница Немзер в декабре говорил дословно то же самое: "Герой-автор стремился иносказательно поведать о... своем выборе: в "этой стране" жить нельзя. "Взятие Измаила" - страстное оправдание эмиграции 90-х".

Содержание прихотливой, многомерной книги без колебаний сведено к плоскому - и сугубо публицистическому - тезису. Нормальный ход. "Взятие Измаила" - о том, что пора собирать чемоданы. "Кысь" - о том, что "все кругом уроды". А "День денег" А.Слаповского, наверное, - о том, что не в деньгах счастье, и точка? Да?..

Все это я говорю не затем, чтоб наехать лично на Андрея - который, как мы видели, подсознательно чувствует неладное, но не в силах схватить сущность напасти в по-немзеровски чеканной формулировке. Такую формулировку предлагает Агеев (ссылку см. выше) - констатирует, не объясняя причин. Ну вот, а у меня объяснение есть. Мрачная этакая гипотеза. Вульгарно-зоологическая.

Пора человеческой зрелости - сорок плюс-минус пять. Интеллектуалы этого возраста задают культурному процессу тон - в любой стране и в любую эпоху. Просто оттого, что они уже достаточно опытны, но еще недостаточно стары. Самая, гм, пассионарная часть популяции. 2001 минус сорок пять - 1956. Минус тридцать пять - 1966. Борис Кузьминский, чьими пальцами я сейчас пользуюсь, родился в 1964-м; Александр Архангельский, которому в основном посвящено эссе А.Агеева, на два года старше; Андрей Немзер - на восемь лет; контрибьюторы "Неприкосновенного запаса" # 5 - те, для кого власть, по слову Агеева, вдруг превратилась в "животрепещущую проблему, которую не просто нужно решать, но и принципиально можно решить", - в целом из того же помета.

Эпоха Ельцина стала эпохой шестидесятников по тысяче разных оснований, но в том числе и потому, что его грузный седовласый облик парадоксально ассоциировался... нет, не то... олицетворял... и снова - нет... был обликом их юности. Ну, как Афродита Милосская, хе-хе, для среднестатистического грека не "воплощала" или там "символизировала" красоту, а буквально являлась красотой. (Предположим, являлась.) Путин, вне зависимости от реальных свойств его характера и политических задач, а скорей всего и вопреки им, - вылитые 70-е. На уровне образа, сенсорного имиджа. Что поделаешь: он точь-в-точь так выглядит, так движется, так смущается.

И (диктует нам, перекрывая всякую логику, память нервов, первых любовей и зеленых городских закатов над блочными девятиэтажками) так поступает. Прижал вот вопиюще-чужих - колесников олигархов; мы брали у них деньги, содрогаясь от генетического омерзения. Кстати, знаете, кто стал истинным флагманом словесности 2000 года? Ни разу не Шишкин и Кононов, а издатель Игорь Захаров (Антибукер - "Коронации", Аполлон Григорьев - "Четвертому сну"). Вячеслав Курицын атрибутирует ему "священное безумие"; Андрей Немзер посвящает его дурно пахнущей продукции программно-исповедальную статью. Стоит же Захарову выдать себя за поэтессу Веру Павлову, как Андрей обнаруживает в скромной фигуре Игоря Валентиновича "новую гармонию и высвобождение музыки любви из старых тенет". Ну ясно, что на субъекте пробу негде ставить, зато он знаком назубок и понятен до донышка, консервированный альхен эры двоемыслия; дядюшкой запросто мог бы быть или приятелем отца.

В прошлом году мы увидели наше детство, выкарабкавшееся из-под слоев времени аутентичным, целеньким и ставшее у руля страны. На уровне рацио мы, конечно, обманулись; но отвергай социальные приоритеты застоя (Немзер) или напоказ ностальгируй по ним (прозаик Алексей Варламов), - против детства нет приема, его уже не втянешь в спор и не заластишь.

Иллюзия узнавания, необоримый сигнал. Бегущие к морю лемминги ведь тоже вряд ли собираются подыхать.

Сбой за сбоем - точно лопаются одна за другой под чрезмерным напряжением лампочки огромной гирлянды. Р-раз - тот же Александр Агеев, глубоко уважаемый мною за трезвость суждений, произносит прочувствованную речь о том, что высокий профессионализм критика измеряется его, критика, готовностью идти на профессиональные компромиссы. И изничтожает Юрия Арпишкина, собственного - уж не взыщите, Александр и Юрий - сородича по саркастическому здравомыслию, который всего-навсего заметил, что Волга впадает в Каспийское море. (Не пропустите в сегодняшнем "Времени MN" материал Арпишкина "Набоков на разных берегах": там впервые проартикулирована спокойная и горькая правда о переводчике Сергее Ильине.) "Любая ассоциация творческих людей, признающих некие базовые ценности, а во всем остальном совершенно свободных, держится только на компромиссе, который, впрочем, тоже есть одна из базовых культурных ценностей". Агеев родился в 1956-м...

Получилась у меня какая-то жизнь животных, самой противно. Мне вообще в последнее время противно существовать в литпроцессе, душно по самое не могу. Вот я написала, что антибукеровский доклад Льва Пирогова - не доклад, а бессмысленный набор слов, Пирогов же в отместку обозвал меня "старой сукой"; нормальный ход. И добавил: "Это не игра, а святая правда". Тем не менее это ложь. Я не человек и не могу состариться; я не зверь и не могу быть самкой собаки. Но в одном я уверена на сто процентов: если б я все-таки оказалась человеком и заподозрила, что тропизмы юности мешают мне быть собой и превращают в представителя генерации - я умертвила бы собственные воспоминания. Легла б на лоботомию или как там у них это делается, у людей. Совокупностью текстов я быть согласна. А леммингом - нет.

Кстати, дражайшая Шляпа. Отличительная черта Братства прерафаэлитов в том, что никакого братства не существовало. У этих молодых людей, ровесников, не было консолидированных платформ, ни идеологических, ни эстетических. Они чуток поиграли в тайное общество, поругались и разошлись в разные стороны. "Не строй жилищ у речных излучин", - советовал гений. Или я эту строчку уже недавно цитировала?.. Охти мне, грехи мои тяжкие. Памяти - никакой.