Сюжет

Фазиль Искандер напечатал в январском номере "Знамени" фирменный искандеровский рассказик "Козы и Шекспир". Ни к чему особенному не обязывающий: Чегем, босоногое детство, пригоршня более или менее остроумных каламбуров, порция более или менее банальных философем.

Татьяна Кравченко отрецензировала рассказ в "Независимой газете". Зачин: "Коза, как никакое другое животное, вот уже не одно тысячелетие верой и правдой служит мировой культуре". Далее этот тезис обильно иллюстрируется (этимология термина "трагедия"; "Декамерон"; "Собор Парижской Богоматери" Гюго; "Любовь постмодерниста" Вячеслава Курицына...), причем Татьяна то и дело отпускает сальные остроты на тему скотоложества. Затем - с фактическими ошибками ("...чтение действует на них примерно как козья виагра": тут каждое слово - вранье, сами удостоверьтесь) - пересказывается простенькая фабула рассказа. Затем - финал:

"Когда-то образ козы (правда, опосредованно) промелькнул и в творчестве знаменитого БГ, в одной из ранних и очень популярных хулиганских песен "Аквариума": в той, где "сползает по крыше" старик со знаковой фамилией Козлодоев. Если вдуматься, очень печальная песня о внезапно накатившей старости, сожаление о тех невозвратимых годах, когда весь мир принадлежал герою и все женщины мира готовы были ему отдаться... А что теперь? У бедного старика осталось лишь одно желание - отправить естественную физиологическую потребность, к женщинам (и козам) не имеющую никакого отношения. Грустно, но закономерно".

Если все это вместе - не запредельное хамство, тогда я уж не знаю, что называть хамством. И тем не менее: проблема Татьяны Кравченко и газеты, в которой она служит, заключается вовсе не в отсутствии элементарной совести, а в хроническом нервном истощении. "НГ" - толстая газета. Чересчур толстая. Восемь страниц, сорок бочек приложений - и весь этот объем ежедневно надо чем-то заполнять. Поневоле свихнешься. "Независька" и свихнулась. Давным-давно, еще в середине 90-х, когда ее амбиции десятикратно возросли, а гонорарный фонд столькожекратно скукожился.

Меленько набранные тексты заглядывают тебе в глаза, точно пациенты окраинного психстационара. Вы посещали когда-нибудь непривилегированные московские бедламы - пятнадцатую больницу, четырнадцатую? Острая жалость вперемешку с тошнотой; здесь вас духовно мутит.

По коридору бродят в шлепанцах и мятых халатах опухшие, изжеванные маниакалом существа. Завидев гостя, бросаются о чем-то своем умолять, что-то свое доказывать. Сергей Дмитренко изобрел вечный велосипед: Николая Семеновича Лескова, чей роман "На ножах" - да! да! - эстетически состоятельней, чем "Бесы" Достоевского. У Андрея Урицкого - типичный Альцгеймер. "Невозможно припомнить другую книгу, в которой детство представало бы таким: почти лишенным света, тепла, любви", - пишет Андрей о повести Олега Павлова "В безбожных переулках" ("Октябрь" # 1); при всем уважении к Павлову, я навскидку двадцать "других книг" покруче припомню: "Девочка со спичками" Андерсена, "Маленький оборвыш" Гринвуда... "Розы и хризантемы" Светланы Шенбрунн, на худой конец... Мария Ремизова и Владимир Губайловский сочиняют петицию в Кремль: "Премия все-таки не какая-нибудь, а государственная, и должна бы соотноситься не только с областью, неуловимой в четкие категории авторской эстетики, а хоть в самой малой степени учитывать идейную направленность поощряемых ею текстов. Идейная направленность и "Жизни насекомых", и "Чапаева и Пустоты", и в особенности "Зеленых музыкантов" такова, что утверждает скорее принципиально нерегулируемую или даже вовсе иллюзорную "реальность". Любое, даже самое либеральное государство стоит на принципе иерархии, и попытка поощрить анархию, пусть и художественную, кажется все-таки неуместной". "Идейная направленность", чур меня, чур...

Положа руку на перси - в подобном крышесносительном контексте даже сепаратно распространяемый "Экслибрис" порой кажется всего-навсего санаторным отделением, наспех пристроенным к буйному. Взять, скажем, четверговый номер: трезвая, энергичная передовица о "Национальном бестселлере", добротно разыгранный Глебом Шульпяковым раздел "Художественная литература" ("Средиземноморец" - Илья Кукулин о стихах Андрея Полякова; "Коллекционер" - Виктор Леонидов о поэте-эмигранте Борисе Божневе; "Кристаллизатор" - Дмитрий Бавильский об "Описании" Аркадия Драгомощенко; "Максималист" - Лариса Миллер о Юрии Карабчиевском; ну разве не прелесть эти унифицированные заголовки, разве не шик?). Ан погодите: на "Кафедру" всходит Василий Голованов, предусмотрительно нацепивший зеркальные очки, и принимается грузить вас "оригинальной" концепцией творчества А.Платонова; тревожно-знакомые обертоны слышатся в первых же абзацах и к финалу сгущаются до скандального визга: "То, что Платонов достоин музея, давно понятно всем, кто в эти годы помогал нам открывать его. Но то, что происходит с флигелем... Во всем мире второе рождение гения - дело власти. Решаясь увековечить память о нем, власть демонстрирует свои мудрость и эластичность, пытаясь расшириться до мыслимых пределов культуры... Платонову в признании пока отказано... Поделом же нам!.." Очередная, короче, петиция - только не в Кремль на сей раз, а в жилотдел.

Вот так нынче норовит разбрызгаться все хорошее - по отвоеванным бескрайним пространствам. Не взрывом, но кризом. Пожалуй, где-то прав Голованов-младший. Ох и поделом же нам.

Вразброс

"Сегодня". Утром анонимный посетитель гостевой РЖ предположил, что следующая статья Дмитрия Ольшанского, "очевидно, начнется так: "Брэнд этого райммейкера зарекомендовал себя на российском рынке как устойчивый"..." Отклик на "Хозяйку истории" Сергея Носова начинается так: "Петербургская "Амфора" - ныне едва ли не самая модная издательская контора в России". Случай бытовой телепатии, не иначе. Дальнейшее столь же предсказуемо: "плохо пахнущее ницшеанство", "Носов не стал петь... госбезопасности вошедшие теперь в моду серенады..." Хоть бюро прогнозов открывай.

"Известия". "Мы регулярно печатаем рецензии на свежие издания под рубрикой "Книга недели". Но книжный рынок развивается столь стремительно, что приходится вводить еще одну рубрику - "Книги месяца". Надеемся, что она будет по крайней мере полезной". В пилотной подборке - три заметки. Архип Ангелевич о "Девяти книгах" Виктора Сосноры: "Цитировать его бесполезно, разбирать в рецензии - бессмысленно". Александр Архангельский о "Собранном" Льва Лосева: "Избранное есть избранное... Старые стихи... отличаются от новых... не столько качественно, сколько количественно; переходя от одного к другому, словно четки перебираешь: левлосевлевлосевлевлосев...". Юлия Рахаева сообщает: "Взятие Измаила" Михаила Шишкина "читать очень трудно... трудно читателям...", даром что роман написан "хорошим русским языком".

"Афиша". На момент окончания обзора новые рецензии от Льва Данилкина - за вычетом одной - не были доступны онлайн, так что гиперссылок поставить не могу. Поверьте на слово: данилкинская индманера достигла совершенства и там, в районе акме, помаленьку засахаривается. Излюбленный знак препинания - точка с запятой; излюбленный троп - "далековатое" кросскультурное уподобление. Дживс и Вустер - "английские Петька и Василий Иванович", Валя Котик и Марат Казей - "малолетние камикадзе" и "советские нибелунги", "Отель "У озера" Аниты Брукнер - "такие вот "темные аллеи", Людмила Штерн - "штатный Пимен Бродского". Что до вывешенной в сети миниатюры, - она содержит утверждение-эмблему: роман Дж.Барта "Конец пути" ранее-де "не издавался" (я верю, имеется в виду: не издавался по-русски). Ex ungue - Leonem. То, что переложение (да и воспроизведенное в "симпозиумовском" томе послесловие) Вадима Михайлина было опубликовано в "Иностранной литературе", 1999, # 5, для обозревателя "Афиши" не является фактом эдиционной истории. А то, что "Конец пути" выходил книгой в 1996 году (Тверь: Pitiza-publishers; перевод Виктора Миловидова), - не является фактом вообще. Ведь 1996-й - это 4 год до рождества Данилкина-критика; в те готтентотские времена, как известно, и книгоиздания-то не существовало.

Еще в "Афише" наличествует пространная беседа Данилкина с Леонидом Юзефовичем, автором детективов о "сыщике петербургской полиции" (сериал помните?) Иване Путилине - три из них скоро увидят свет под маркой "Вагриуса". "Сравнения с Акуниным неизбежны, но непродуктивны; что лучше - пепси или кока-кола?" - легкомысленно замечает интервьюер. Легкомысленно потому, что, во-первых, пепси без вариантов лучше, а во-вторых, на сравнении с Акуниным построен весь материал. Добавлю: роман Юзефовича "Князь ветра" выдвинут Владиславом Отрошенко на сакраментальную премию "Нацбестселлер", а Лев Данилкин - ридер... пардон: член Большого жюри "НБ". Эта констелляция - а вовсе не "вагриусовский" темплан, - как пить дать, и явилась новостным поводом к интервью. Крупнейший критик н.э. ознакомился с "Князем ветра", выставил тексту максимальные три балла и нагрянул к облагодетельствованному сочинителю в том игривом настроении, в каком раньше один лишь Александр Никонов из "Огонька" приезжал к академикам РАН:

"От чая я на всякий случай отказался. Он еще больше разнервничался. Я, говорит, серьезный историк. ОК. Из Перми. Почему нет? Ученик известного медеевиста Сигурда Оттовича Шмидта. В самом деле?..

- Ну а как вы детективы-то стали писать?" (И по плечу похлопал дедульку.)

Графоглиф в цитате выделен мною. "Медеевист", - задает каноны правописанья Данилкин, - "римейк". Рикорд, риволюция. Медеум, медеатор... Пит-роний Ор-битр?