Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво: выпуск тридцать четвертый
Дата публикации:  9 Апреля 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Сегодняшнее "чтиво" будет начинаться с постскриптума. Такая вот дурацкая композиция, но что поделаешь: не хочеш - мусиш, как говорят на моей исторической родине. (Специально для корректоров РЖ: здесь не надо вставлять лишних мягких буковок, у нас на батькивщыне вполне курицынская орфография: сплошные твердость и мужественность).

Так вот, P.S. к пред-предыдущему выпуску "Чтива", - тому, что про результаты интерактива: все вычеркиваем. Вроде как - не считается. Случились некоторые обстоятельства или, как говорят в таких ситуациях, появились новые данные, в корне меняющие дело. Один наш читатель из лучших, как потом выяснилось, побуждений решил протестировать систему защиты РЖ, которой и не было, и проголосовал - сам-один - много-много раз. Я не знаю, в каких именно позициях он голосовал, но, по его собственному утверждению (поскольку он выложил свое письмо на форум, я не нарушу конфиденциальности, если сообщу, что это постоянный автор "НМ" Владимир Губайловский), в разгромном счете 33:1 его очков - больше половины. Справедливости ради стоит заметить, что общей тенденции это не меняет, однако culpa наша велика есть, и все, что я могу сказать в наше оправдание: опрос все же был узкоспециальный, касался проблем одного отдельно взятого сайта - онлайнового "Журнального зала", мы никого никуда не выбирали, какие тут риски... Не подстраховались, короче говоря, расслабились...

Это был постскриптум. А теперь то, что кроме.

Третий номер "Знамени" открывается романом Александра Кабакова "Поздний гость. История неудачи", о котором уже многое сказано - в том духе, что крепкий сюжетный автор ударился в рефлексию и словоблудие и в результате непосредственно о герое своем вспоминает лишь к середине повествования, а затем, вплоть до самого финала, с плохо скрываемым отвращением пытается его убить. Но, кажется, даже это толком не удается. В общем, - что-то наподобие иллюстрации к известной книжке Александра Гениса "Иван Петрович умер": за "смертью автора" следует смерть героя, активного, действующего лица, и вместе с ней - смерть сюжета, потому как ничего с этим бескровным героем не происходит, и тут (тезис-антитезис-синтез) снова воцаряется автор в той своей ипостаси, которую критики-академики называют "новой исповедальностью".

Это про формальные изыски, которые, к слову, не завораживают. Но можно посмотреть на вещи иначе: перед нами очередная попытка поколенческого романа (что соответствует логике "Знамени", - в прошлом номере, помнится, эту позицию занимал "Трезвенник" Леонида Зорина), развенчание очередного пятидесятилетнего неудачника, шестидесятника-денди. Можно еще вспомнить Аксенова, которому Кабаков-писатель многим обязан, - вот, пожалуй, и все. Разве что еще необязательное отступление - вполне в рамках выбранного Кабаковым жанра. Почему-то лезут на ум старые стихи одного советского поэта - о "смерти героя" в прямом, а не переносном смысле cлова:

И если, не в силах отбросить невроз,
Герой заскучает порою,
Я сам лучше кинусь под паровоз,
Чем брошу на рельсы героя.

Затем "спасенные" герои приходят на кладбище хоронить автора:

Прохожий застынет и спросит тепло:
- Кто это умер, приятель?
Герои ответят: - Умер Светлов.
Он был настоящий писатель.

Вот теперь наконец все.

Следующая проза в "Знамени" - "гастрольный роман" Владимира Рецептера "Ностальгия по Японии", фактически - развернутый комментарий к его же книге "Прощание с БДТ".

Дальше по оглавлению - гастрономическая лирика Ольги Сульчинской с соответствующей формулой счастья:

Лимоны, перцы, белое вино.
Ты говорил: на свете счастья мало,
А я тебя совсем не понимала
И говорила: вот оно.

Журнальный обозреватель "Известий" полагает, что это и есть жизнь ("пока мужчины рефлектируют, женщины пытаются жить"), однако, как следует из самих стихов, - это скорее особый "взгляд на мирозданье":

Я живу без оправданья,
Без надежды на спасенье.
Несуразное созданье,
Неудачное творенье.
Но на завтрак есть варенье,
Это славное питанье,
И у нас на воскресенье
Намечается гулянье.
Этот взгляд на мирозданье
Улучшает настроенье.

И в самом деле.

Но главный журнальный сюжет - иной, и лежит он в исторической и филологической плоскости. "Знамя" продолжает серию публикаций по истории "Нового мира": на этот раз в архивном отделе - мемуарная книга "Нас волокло время" Алексея Кондратовича, бывшего ответсека, зав.отделом и, наконец, зам. главного редактора "НМ" в твардовскую его эпоху. Суть сюжета - в том, что сквозь призму традиции видятся как бы два "Новых мира", один из них - "Новый мир" Твардовского, а другой - "Новый мир"... Солженицына. Нынешний "НМ" наследует второму. В несколько заостренной форме этот конфликт предстает в "Конференц-зале", который вышел под шапкой "Говорят лауреаты "Знамени""; среди лауреатов - публикаторы "Рабочих тетрадей" Ольга и Валентина Твардовские:

"Почему эти дневники, где главным является рассказ о работе в журнале "Новый мир", на посту редактора которого Твардовский пробыл 16 лет, печатаются в "Знамени"? Этот вопрос знакомых и незнакомых нам читателей сопровождал уже подготовку к печати рабочих тетрадей нашего отца и не отпал до сих пор.

Ответ на него достаточно прост. Редакция нынешнего "Нового мира" никогда не проявляла интереса к наследию Твардовского. Журнал, выходящий под той же обложкой, что и при Твардовском, открыто заявил о разрыве с традициями старого "Нового мира".

Кажется, все же ответ не столь прост, и в устах редакции "НМ" он бы выглядел иначе.

Александр Чудаков на сей раз выступает не только и даже не столько как автор премированной журналом прозы, сколько как человек, написавший отличные книжки о мире вещей у Чехова и Гоголя:

"Основная проблема - быстрота смены вещного окружения человека, у которого все смелее отбирают вещи привычные и любимые, заменяя их новыми, которые надо осваивать. Раньше вилкой или тарелкой пользовались четыре поколения, а одноразовый пластиковый прибор находится в руках двадцать минут, после чего отправляется на свалку. Уже придуманы трансформирующаяся мебель, дома-башни с ячеями, где квартиры-кубики свободно вынимаются: неделю назад был квартал нормальных домов, а сегодня вы видите мачты-скелеты: хозяева уехали, забрав свои "блоки личной архитектуры". Предполагается устроить предметный мир меняющимся во всех его элементах - как если б человек всю жизнь куда-то ехал, глядя в окно вагона".

Скудный и стабильный вещный мир, по мысли Чудакова, "не был враждебен человеку, не бил по его сетчатке, слуху, не насиловал память, оказываясь его союзником в борьбе с Системой, освобождая душевные силы для этой борьбы", тогда как нынешний, яркий, агрессивный и меняющийся, вбирает в себя слишком много того, что называется "психическими ресурсами".

Другой лауреат "Знамени" - безусловно один из лучших его авторов Николай Работнов - выступает со статьей "Когда закончится Вторая мировая война". Речь идет о Японии, об атомных бомбардировках и проблеме островов. Николай Работнов, как всегда, шокирующе парадоксален и беспощаден к стереотипам:

"Говорят, судьбу Хиросимы решило то, что это был единственный крупный японский город без лагеря американских военнопленных. Но на европейском театре 26 тысяч пленных из союзных войск, сконцентрированных в Дрездене, не спасли этот город от полного уничтожения двумя подряд авиарейдами, в каждом из которых принимало участие по 1400 (!) тяжелых бомбардировщиков. Среди американских пленных был Курт Воннегут, написавший потом "Бойню номер пять". Жертвы и разрушения были вполне хиросимские, - а это было еще в феврале, в Европе, и в Дрездене практически не существовало военной промышленности".

Вторая мировая война, по мнению автора, закончится лишь признанием японского суверенитета над Южными Курилами, что сегодня выглядит неприемлемым; впрочем - лишь до прочтения этой статьи.

В отделе критики - большая статья Карена Степаняна "Отношение бытия к небытию" о Михаиле Шишкине, Достоевском, Алексее Варламове, о прочих разных писателях, о великом могучем русском языке и о реализме, понятное дело (Степанян всегда пишет о реализме). В языке наше спасение, - заверяет сторонников реализма Карен Степанян. Или себя уговаривает:

"Такой язык не может не содержать, хотя бы в потенции, подлинную реальность.

П(р)ойдет время и она вернется - уже возвращается - и в жизнь, и в великую русскую литературу. Подождите немного, сами увидите."

Может, и увидим. А вот другая цитата - из рецензии на "Черновик" (альманах Александра Очеретянского), финальные фразы номера:

"Входя в это пространство, оказываешься по ту сторону смысла и бессмыслицы.

Молитва, заклинание, заговор - знаю ли я, что это?

Руны, древние письмена, петроглифы, наконец?

Тексты...

Литература, однако".

поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Аделаида Метелкина, Пятьдесят восьмой подход /06.04/
Селениты в колесе.
Аделаида Метелкина, Пятьдесят седьмой подход /03.04/
Апрель. Конец сезона латиницы.
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск тридцать третий /02.04/
Нечаянная радость; бзяка с отпадом; сковорода на курьих ножках; Сорос и кит. "Урал" ## 1, 2.
Аделаида Метелкина, Lента 9 /29.03/
Ссылки: три мужских интервью, три бумажных девушки, три журнальных обзора. Спайки: ядрена Матрена.
Аделаида Метелкина, Lента 8 /27.03/
"Сговор остолопов" из "Лавки языков".
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru