Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво: выпуск сорок шестой
"Звезда" #6, 2001

Дата публикации:  9 Июля 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Июньский номер питерского журнала на этот раз принципиально "питерский" - и по духу, и в реалиях. Так что даже сперва показалось слегка странным, что на второй странице обложки, там где "Звезда" традиционно помещает разные старые и хорошие стихи (что-то вроде эпиграфа к номеру), не какой-нибудь классический "петербургский текст" (про сон и явь, про царя и лошадь, змею и идола), а пушкинский "Рыцарь бедный". Впрочем, "разгадка" нашлась ближе к концу журнальной книжки: "Легенда" о влюбленном рыцаре и борьбе за его душу возникает на заднем плане "Уединенного домика на Васильевском" ("Влюбленного беса"), вернее, статьи о нем Вяч. Вс. Иванова, обретающейся в рубрике "Классические сюжеты" вместе с другой статьей - "Путешествие во время чумы" Леонида Дубшана. Там о пушкинском кавказском путешествии 1829 года, а эпиграф - мандельштамовский "Фаэтонщик" - опять же из "Бесов" и "рыцаря бедного" (то есть тут у Мандельштама как раз работает механизм парадоксального соединения двух сюжетов - того, что "в уме", и того, что "на языке"):

На высоком перевале
В мусульманской стороне
Мы со смертью пировали -
Было страшно, как во сне.

Нам попался фаэтонщик,
Пропеченный, как изюм,
Словно дьявола погонщик
Односложен и угрюм...

.....................................

...Я очнулся: стой, приятель!
Я припомнил - черт возьми!
Это чумный председатель
Заблудился с лошадьми...

Впрочем, "Классические сюжеты" - из т.н. "жанровой периферии", и в сети их нет (Мандельштам зато есть!), а в сетевой версии "Звезда" аккуратно помещает стихи и прозу. Проза на этот раз слишком "питерская" - по духу - и совсем "из другой оперы", нежели "Классические сюжеты". О прозе подробно писал Андрей Немзер: здесь повесть о несостоявшемся вундеркинде (Павел Мейлахс "Избранник") и "Путешествия в одну сторону" Александра Вяльцева. К вяльцевскому "опыту мифологизации..." Немзер справедливо строг, хотя если оставить "мифологизацию" и прочие литературные амбиции за скобками и понимать "питерские путешествия" Вяльцева как подробный бытописательный мемуар из новейшей истории - жанр, который редакция "Звезды" культивирует, то все становится на свои места. К слову сказать, июньский номер заканчивается "Почтой редакции" - письмами по поводу "новейших мемуаров" и послесловием-разъяснением главного редактора журнала Якова Гордина. "Функция добросовестных мемуаров, - напоминает Гордин, - воссоздать не только фактическую канву событий, но и в не меньшей степени атмосферу исторического момента. И здесь неизбежный субъективизм мемуариста становится благом". В случае же с "Путешествиями..." Вяльцева суть даже не в субъективизме, а в абсолютном совпадении автора с той самой "атмосферой исторического момента". Понимая себя "москвичом" в богемном Питере 80-х, автор "Путешествий", как это часто бывает с "чужаками", становится большим католиком чем папа римский, то есть более правоверным питерцем, нежели его мифологизированные питерские персонажи. В "Путешествиях", при всей их литературной беспомощности, есть свой непредсказуемый point: автор пеняет своей идеальной (и очень пошлой, между нами говоря) героине за измену питерской вере: "Зачем ты это сделала, Марина?". Ведь все шло к тому, что экзальтированная девушка, "нищая монашка, предпочитавшая всем книгам Библию, а всем писателям Достоевского", в самом деле что-то этакое совершит - покончит с собой или уйдет в монатырь. Ан нет. "С Мариной произошла невероятная история. В конце концов она повторила судьбу очень многих <...> - не умерла, не постриглась в монахини, не стала профессором, а вышла замуж за эмигранта-буржуа, толстого и лысого, старше ее, - и уехала с ним в Бельгию, родила ему двоих детей и за много лет ни разу не вернулась в Россию".

Обыкновенная история.

В отличие от вяльцевских "путешествий", повесть Павла Мейлахса - действительно литература, но суровый приговор Немзера и здесь происходит, похоже, от полного совпадения "письма" с "предметом письма". Повесть так же скучна как ее персонаж.

В отделе поэзии "итальянские стихи" Сергея Стратановского и очень питерские, с предсказуемым Набоковым ("Гумберт Гумберт тревожит носочек Лолиты"), но "в сторону Вагинова", тем не менее, - стихи Светланы Ивановой:

Гражданских сумерек слезных
пустые улицы, смеясь, стоят во сне.
Примись же, пока не поздно,
живые звезды в нежном складывать уме... и т.д.

В настоящем "мемуарном" отделе "документальный очерк" Владимира Рябцева о Викторе Некрасове, писателе - вполне можно сказать - забытом, и кажется, более известном ныне в качестве парижского эмигранта, и текст (точнее, тексты) не совсем привычные, в чистом виде то, что историки называют "человеческим документом": краткие автобиографии трех сестер, родившихся в зажиточном крестьянском доме в 10-20-х годах прошлого (ХХ-го то есть) века, переживших коллективизацию, войну, нищету, перебравшихся поближе к городу (Ленинграду) и доживших до сегодняшних дней. Главное достоинство этих "документов" - очевидная простота и непредумышленность рассказчиц. Хотя, как и в любом "документе" такого рода, легко усмотреть известную заданность.

Наконец, "Эссеистика и критика", где Петр Рагойша представляет никоим образом не известного в России, но, кажется, популярного в Польше, русского по происхождению польско-белорусского писателя Сергея Пясецкого. Статья в духе "Краткой литературной энциклопедии". Писатель, как это было модно среди западных писателей ХХ века, работал в контрразведке, и, что уже "совсем другая история", промышлял контрабандой. Писать польские романы начал в тюрьме. Судя по названиям ("Воровская трилогия", "Любовник Большой Медведицы"), жанр был вполне актуальный - криминально-приключенческий. Любимым чтением польско-белорусского классика были Виктор Гюго и Загоскин. А в целом получается забавно шаржированная история русско-польского Конрада.

В том же отделе критик из Иерусалима Марк Амусин предлагает поговорить "о Валерии Попове как зеркале очередной русской революции", и московский искусствовед Григорий Каганов со статьей "Город и "культ личности" горожанина", где речь идет главным образом о городском мироощущении в аллегорической живописи XVII-го и сентиментальной литературе XVIII-го веков, затем автор с необъяснимой стремительностью переходит к Гревсу и Жюлю Ромену с одной стороны, и к Майринку и Добужинскому - с другой, после чего следует столь же необъяснимая эсхатологическая концовка: "...Эта двухтысячелетняя эпопея может закончится. Ну что ж, нынешняя городская культура дает много оснований думать, что увлекательная история свободной человеческой личности, выросшей в городе, так же может иметь конец, как когда-то имела начало".

Следующая, спустя два десятка журнальных страниц, статья о Петербурге (А.М.Буровский. "Санкт-Петербург как географический феномен") вполне предсказуема, полна общих мест, ссылок на академиков Иванова, Топорова и Лихачева и эпиграфов из Вадима Шефнера.

Между двумя "городскими" статьями несколько теологических парадоксов Ст. Яржембовского под вульгарно-кинематографическим названием "Это сладкое слово "свобода" и с обязательным в подобных случаях эпиграфом из Пушкина ("Не дорого ценю я громкие права...").

Завершает номер неизменная Надежда Григорьева, наделавшая, кажется, много шуму последним "интервью" с Вячеславом Курицыным. Интервью, надо сказать, было никакое - по определению. У "раскрученной" интервьюерши всегда были проблемы с придумыванием вопросов, на этот раз она не нашла ничего лучшего, как "раскрутить" очевидно нуждавшегося в ее "раскрутке" культового критика Курицына чисто-конкретным вопросом, типа "Сколько Вам платят..?".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск сорок пятый /02.07/
"Новое литературное обозрение" #48, 2001. Авторское право до и после "смерти автора"; история "русской партии" и конец истории Союза писателей СССР; "комод" займет место "форда".
"Золотой век" умер, Золотой век бессмертен... /29.06/
Интервью с Владимиром Салимоном о самоликвидации журнала "Золотой век" - литературного, художественного и издательского проекта, ставшего заметным событием в русской культуре последнего десятилетия ушедшего века и в год своего десятилетнего юбилея прекратившего существование.
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск сорок четвертый /18.06/
"Арион" - журнал демократический и принимает на свои страницы всех, в том числе заядлых традиционалистов, которые не устают писать про осень и лето, про луну и закаты, про "цвет неба вчерашнего дня", без конца заводя разговор о погоде и о поэзии. (отзывы)
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск сорок третий /13.06/
"Звезда" - один из самых последовательных журналов в том, что касается традиций, привычек и пристрастий. Из предсказуемых хитов номера 5 - очередной неизданный Бродский (двухактная "Демократия") и примыкающее к нему жизнеописание Джона Донна.
Ревекка Фрумкина, Неприкосновенный запас #2, 2001 /09.06/
Журнал сменил стилистику и уточнил свои задачи: отныне его содержание - не "очерки нравов культурного сообщества", а "дебаты о политике и культуре".
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru