На этот раз у нас будет летний опыт обозрения офф-лайн. Ровно год назад мы начали эти игры - с 43-го номера "НЛО". Прошел год, порядковый номер "Чтива" - 49-й. И у "НЛО" - то же самое. С чем друг друга и поздравим.

В этом "чтиве" будет мало ссылок - неоткуда взять. Так что - в отсутствие "Журнального Зала" - верьте на слово!

49-й "НЛО" заявляет три основные темы (блока), две из которых меж собою связаны безусловно, а третья - совсем наоборот: не так, не про то, не для тех, и, как это ни парадоксально, если она и актуальна, то лишь как Plusquamperfect. Все это более чем поучительно и являет собой иллюстрацию к позитивной смене исторических эпох, литературных и теоретических мод, к тому, что на круги своя все рано или поздно возвращается, и соответственно, французские моды, Кузнецкий мост и прочие быстротекущие вещи тоже пребывают там, где им положено. Пока что получился ребус, но сейчас все объяснится.

Итак, одну треть 49-го "НЛО" занимают статьи и документы, посвященные жизни и творчеству автора первого (в знаковом смысле) и главного мемуарного текста русской литературы - Александра Ивановича Герцена. И другую треть - мемуары, статьи и документы, посвященные жизни и творчеству первого и главного теоретика, и, как уже стало понятно, - классика этого "промежуточного" жанра Лидии Яковлевны Гинзбург. Собственно, разговор о Гинзбург назревал давно, и здесь я первый раз сошлюсь на собственную статью в этом же самом 49-м "НЛО" (рецензию на сборник АРССа): притом что во главу "актуального" литературного процесса стал тот самый "промежуточный" жанр - мемуары, дневники, "записи и выписки", квазилитература, короче говоря, - не вспомнить о Лидии Гинзбург было бы более чем странно.

Впрочем, во всем вышесказанном есть некоторая натяжка: Герцен ныне интересует редакцию "НЛО" не столько как писатель и автор "Былого и дум", но как "представитель левой мысли", леволиберальный идеолог:

Преодоление идеологической и методологической инерции в интерпретации "левой мысли" возможно сейчас только после максимального усвоения опыта западных (прежде всего англоязычных) исследований. <...> В настоящем номере НЛО мы также решили представить небольшую антологию западного герценоведения. (Из предисловия редактора отдела Марии Майофис)

Открывается "антология" главой из "A Remarkable Decade" Исайи Берлина. Прелесть этого текста Исайи Берлина в его очевидности. Что звучит странно, но это так. (Тот же эффект испытываешь обычно при перечитывании... первого тома "Былого и дум").

Основной тезис герценовской главы Берлина и основной ее акцент несколько расходится с пафосом идеологической подачи "НЛО": Герцен - не устает повторять Берлин - враг всякой идеологии и всякой абстракции:

Герцен заявляет, что любая попытка объяснить человеческое поведение в терминах некоей абстракции или поставить человеческую жизнь ей на службу, как бы благородна она ни была - справедливость, прогресс, патриотизм - и какие бы безупречные альтруисты ее не исповедовали - будь то Мадзини, или Луи Блан, или Милль, всегда в конце концов приводит к обману и человеческому жертвоприношению. Люди не настолько примитивны, их жизнь и отношения слишком сложны, чтобы исчерпываться стандартными формулами и гладкими решениями.

<...> Это основной постулат Герцена, и из него он делает вывод, что одним из тяжелейших современных бедствий является увлечение абстракциями вместо реальных вещей. И в этом он обвиняет не только западных социалистов и либералов, среди которых он жил (не говоря уж об идейных противниках - священниках и консерваторах), но еще в большей степени своего близкого друга Бакунина <...>. Для Герцена одним из тяжелейших грехов, который человек может совершить, было стремление переложить моральную ответственность с себя на непредсказуемое будущее...

И еще одна цитата в цитате:

...Однажды Луи Блан в присутствии Герцена заметил, что жизнь человека - великий социальный долг, что человек должен постоянно приносить себя в жертву обществу:

- Зачем же? - спросил я вдруг.

- Как зачем? Помилуйте: вся цель, все назначение лица - благосостояние общества.

- Оно никогда не достигнется, если все будут жертвовать и никто не будет наслаждаться.

- Это игра слов.

- Варварская сбивчивость понятий, - говорил я, смеясь.

Еще Берлин развивает ту, в общем-то простую и очевидную мысль, что если б Герцен писал романы так же удачно, как мемуары, он назывался бы Тургенев. Потому что как раз тургеневские романы и происходят из этого убеждения в неразрешимости главных вопросов и в невозможности ничьей правоты.

Другой комментарий к аналогии Герцен - Тургенев (к диалогу Герцен - Тургенев, если угодно) - статья Айлин Келли "Герцен против Шопенгауэра: ответ пессимизму". Глава из канонической биографии Герцена Мартина Малия посвящена перипетиям 1848 года. Наконец, несколько наивная в комментаторском плане, однако же основанная на множестве документов, в том числе и неопубликованных, работа Виктории Фреде об "интеллектуальном быте": "История коллективного разочарования: дружба, нравственность, религиозность в дружеском кругу А.И.Герцена - Н.П.Огарева 1830-1840 гг.". И последняя статья "герценовского блока" (и едва ли не последняя в 49-м "НЛО", имеющая сетевой адрес) - рецензия Ирины Каспэ на книгу Руслана Хестанова "Александр Герцен: импровизация против доктрины". Автор книги, судя по всему, пытается прочесть риторику Герцена и риторику о Герцене в свете интерпретационных моделей Тодорова, Рорти, Деррида и пр. Получается все, что угодно: хестановский Герцен, если верить Ирине Каспэ, - "нечто среднее между объектом и методом, <...> импровизирующий прагматик, смутно напоминающий о Ричарде Рорти".

И в пандан еще одна цитата - из опубликованного здесь же герценовского эпистолярия 1862-1876 гг.:

"На сию минуту - я не рекомендую ни одной французской книги - фразистый, декорационный вздор, который они пишут, не дает здоровой пищи".

Это был Герцен.

Теперь о Лидии Гинзбург, которая на сайте "НЛО" не представлена никак, а в бумажном "НЛО" находим мемуары С.Г.Бочарова и А.П.Чудакова, письма Б.Я.Бухштабу времен ГИИИ, еще одна "небольшая антология западного <...> гинзбурговедения?", где перевод напечатанной лет 7 назад за океаном статьи Сары Пратт "Лидия Гинзбург, русский демократ на rendez-vous" (зачем? смысл ее, равно как и вывод, сводятся к point'у: "Лидия Яковлевна была настоящим русским демократом"), и "заметки переводчика "Записок блокадного человека"" (Карин Грельц. Осажденный смысл). "Записки" Гинзбург описываются как "антиромантический" текст на фоне цветаевских записок 1919 года ("Земные приметы").

Здесь же Валерий Шубинский ("Прекрасная махровая глупость") не без важности сообщает, как именно Гинзбург "проморгала Хармса с Введенским" и чего она так и не смогла постичь в обэриутах и Бенедиктове. И Кирилл Кобрин с попыткой "продолжить жанр "приписки", "изобретенный князем Петром Андреевичем Вяземским" и "заимствованный" у него Лидией Гинзбург. Получается у Кобрина нечто прямо противоположное, если не по жанру, то по природе риторики. Кобринская "приписка" - в чистом виде и по собственному признанию - "эссеистика", что всегда - как определил несколькими страницами далее Андрей Левкин - "ресторанная критика".

Андрей Левкин ("Школа для умных") завершает блок - с мемуаром и объяснением мемуара:

Мемуары, определим, есть последовательность слов, сообщающих о том, что есть движение времени, которое так и так изменяет людей, сдвигает окружающие пейзажи и проч. Еще, конечно, некоторые сводят счеты или у них поздние оправдания и et cetera. Но это безобразие для них конструктивно, они, в частности, выясняют, ЧТО эта их жизнь была такое.

Еще Левкин сообщает некоторые замечательные вещи:

А вот была такая история. Сережа Добротворский в 1988-м году придумал сделать сборник, посвященный памяти Чапаева. Сборник не очень состоялся, но вариантов было много - вплоть до гидрологических аспектов реки Урал в момент ухода туда Василия Ивановича, "Чапаев и дети", что-то еще в этом роде. Добротворский даже организует лейбл параллельного кино "Че-паев-фильм", в котором, как следует из названия, скрестит Че и Чапаева, что стало его небольшим дискурсом, а я написал о том, что Чапаев был сделан в Риге Гурджиевым. Рассказали про проект Гинзбург. Она тему заявила сразу: речь должна была пойти о том, что все стихи Ахматовой (уже не вспомнить до которой книги, но это легко уточняется) написаны ею конкретно Василию Ивановичу Чапаеву. Ну потому что кому еще могла писать стихи поэт-пулеметчица Анна Горенко...

Это, наверно, к онтологии некоторых культовых текстов.

И еще один вопрос хочется вслед за Левкиным повторить и растиражировать, возможно, даже задать некоторым конкретным людям:

...Но архивы <...> где они, кстати? - мы же, некоторая группа товарищей, слушали и читали кое-какие тексты которых так на свете и нет, что за напасть?

И наконец, последнее, которое первое, то есть та самая "последняя треть", которая 49-й номер открывает на самом деле, а также открывает новую рубрику "НЛО" под названием "Рецепция идей", о чем предупреждает в начале редактор отдела теории Сергей Козлов.

Суть ее в том, что с тех пор, как были переведены и нахрапом эйфорически прочитаны некоторые тексты (корпус текстов), прошло известное количество времени и, как было однажды сказано, можно посмотреть на ситуацию взглядом Шекспира.

Итак, "мы начинаем коллективное осмысление переведенной литературы с обсуждения книг Мишеля Фуко, - заявляет редактор. - На наш выбор повлияли два момента: 1) решающая роль Фуко в создании языка и повестки дня современной гуманитарной науки; 2) представленность на русском языке основного корпуса работ Фуко практически в полном виде".

Тут сразу следует сказать, почему пафос этой части 49-го номера "НЛО" в известном смысле антиномичен тому, что за ним следует: Герцену-Гинзбург. Речь тут о методологии: с точки зрения человека, воспитанного в привычных исторических и идеологических категориях "Былого и дум" или "Старого и нового", Фуко антиисторичен и антиидеологичен. Впрочем, первая же статья (Поль Вейн. Фуко: революция в историографии) призвана "рассеять предубеждения" и доказать, что именно "Фуко - это и есть совершенный историк".

Собственно, посвященный Фуко тематический блок строится следующим образом: несколько больших статей, иллюстрирующих опыт "применения" метода Фуко к различным историческим практикам, - кроме упомянутого выше Поля Вейна это Александр Эткинд ("Фуко и тезис внутренней колонизации"), отчасти Лора Энгельштейн, которая как раз-таки пытается показать, почему к российской истории парадигмы Фуко малоприменимы ("Комбинированная неразвитость"), наконец развернутое интервью С.Козлова с Андреем Россиусом, - цель его главным образом в том, чтобы перекрыть более чем авторитетный негатив, содержащийся в одном абзаце М.Л.Гаспарова ("Вместо ответа на анкету"). Гаспаровский абзац в нарушение порядка следования предшествует интервью с А.Россиусом, тогда как все остальные "ответы на анкету" "Актуален ли Фуко для России?" (среди отвечавших Лев Гудков и Борис Дубин, Виктор Живов и Игорь П.Смирнов, Григорий Дашевский и др.), следуя один за другим, создают иллюзию общего разговора. Притом что в разговоре этом скепсиса больше, чем энтузиазма. Скепсис направлен на "напряжение" "адептов, неофитов и прозелитов", на "популярность" и интеллектуальную провокацию, которая в конечном счете "сводится к составлению глиняной библиотеки переводов или вырождается в этикетное цитирование", на самое интеллектуальную - "интеллигентскую" среду:

Интеллигенцию (что русскую, что французскую, что любую) в принципе можно рассматривать как слой людей, готовых к обращению в какую-то (квази)-веру. <...> Интеллигент - тот, кто хочет обратиться и объединен с другими желающими. (Григорий Дашевский) -

скепсис в конечном счете обращен и на пресловутую постмодернистскую парадигму, об уходе, "вытеснении" которой из новейшей культурной реальности сообщает не кто иной, как Игорь П.Смирнов. Впрочем, этот автор полагает, что "на дымящихся развалинах раннего постмодернизма" произрастает "биоутопия", и заканчивает он на апофатической ноте, причем редакции "НЛО" было угодно, чтоб это стало "последним словом" новой рубрики:

Фуко - наш, потому что мы, как и он, слышим поступь истории (или, если угодно, ее тухлый выхлоп, сопровождающий выделения идеофекальных масс, периодически отправляемых на диахроническую свалку).