|
||
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь |
Журнальное чтиво: выпуск 53 "Арион" #2, 2001 Дата публикации: 27 Августа 2001 получить по E-mail версия для печати Второй номер "Ариона" - несвежий, но последний из сетевых, - это еще наследие старого "Журнального Зала". Кажется, он - самый удачный из всех номеров этого "зеркала русской поэзии", - тех, что нам приходилось здесь читать. Притом, что у "Ариона", несмотря на декларируемую широту и всеядность, есть довольно узкий круг постоянных авторов, и они - со стихами и прозой - выступают на этих страницах из номера в номер, журнал, тем не менее, получается ...всякий. #2 определенно удался. Правду сказать, в Сети около половины номера, не попадают на этот раз т.н. "Листки" и "Мастерская", часть "Голосов" и "Пантеон", представляющий Илью Тюрина. А попадают отличная статья Григория Кружкова о русской метафизической поэзии ("Сложная речь"), "диалоги" Дмитрия Кузьмина и Леонида Костюкова об антологиях, концептуальная работа Екатерины Орловой о Татьяне Бек и "Ойкумена", где Андрей Грицман представляет американскую поэзию конца прошлого (ХХ-го, то есть) века. Открывается #2 загадочным подзаголовком "Поэты и меценаты", далее следуют традиционный "Читальный зал" и "Голоса", - с поэтами все понятно, а вот кто такие "меценаты" и каким образом они здесь представлены, - понятно не вполне. Вернее, совсем непонятно. (Может в бумажном журнале содержится разгадка, а может редакция знает о своих авторах что-то такое, чего не знаем мы, но тем не менее.) Первым из поэтов здесь выступает новомировский классик Олег Чухонцев, у его подборки "итоговое" название "После лирики, после эпоса", но понимать его, видимо, надо не в свете "пост-опыта", а как тоскливый вопросительный знак. По крайней мере, так в оригинальных стихах:
Следующие затем стихи, кажется, парадоксальны - бессвязной невыговариваемостью сна и четкой предсказуемостью рифмы:
...А рифмуется с белым венчиком из роз, однако... Другой классик "Читального зала" - Евгений Рейн с питерско-московскими стихами, где соседствуют "колоннады", "громады", Лубянка и "коридоры Кремля". Подборка называется "Римлянин и скиф"), зачин шокирующий:
Москва под пером питерского поэта приобретает зловещие черты другой - имперской столицы. В "Голосах" соседствуют нестоличные неклассики, и открывает рубрику Наталья Хаткина из Донецка, о которой недавно как раз приходилось писать, что в городе Донецке ее уже к классикам причислили, и недурно было бы иногда выходить из привычного пейзажа и проверять себя на "чужом поле". Именно это, надо думать, и произошло. В результате почетная ничья. Не проиграла и не выиграла. С одной стороны предсказуемая интонация "женской метафизики": экзальтированные "разговоры с Богом" за варкой супа, с другой - совпадение этой самой интонации "высокой приземленности" с "портретируемой" здесь же Татьяной Бек. Про "метафизику" вообще, и другую, хоть и женскую "метафизику", замечательным образом разъясняет в этом же номере Григорий Кружков, и то, что Хаткина никоим образом не "совпадает" со Светланой Кековой, к примеру, но "совпадает" с Татьяной Бек, есть знак принадлежности к какой-то другой поэтической эпохе, более приземленной и менее отстраненной, более "домашней" по строю речи. Наталью Хаткину сменяет Борис Рыжий, и вряд ли эта подборка в свое время собиралась как "мемориальная", просто Рыжий из тех поэтов, что всегда пишут о смерти, всегда пишут о себе в прошедшем времени, и любое, наугад взятое стихотворение, способно сойти за некролог. Вот хоть такое:
Илья Фаликов - один из постоянных авторов "Ариона", и делает он какие-то, видимо, наболевшие для авторов "Ариона" вещи: так в прошлом номере Леонид Костюков ломал голову над тем, как "измерить длину стихотворения" и зачем поэты "сращивают строки". Его собственные опыты в этой области мы находили в прошлогодних номерах, а вот эксперименты Ильи Фаликова:
Очень интересные стихи получаются. Потому что если записать обычным образом, будет вот что:
"В воскресный день с сестрой моей...", короче говоря. А Леонид Костюков на этот раз выступает со статьей (репликой) "Антология как вопль", где речь идет о читательской прагматике жанра:
То есть этот автор - не сторонник т.н. "профессиональных" антологий, которые пытается систематизировать здесь же Дмитрий Кузьмин. Антологии составляются для дилетантов, - заявляет Леонид Костюков, с чем проще не согласиться, чем наоборот. Но вот с чем не согласиться трудно, это с соображениями "объема":
Что в той же мере применимо и к "Самиздату века", к слову сказать. Какой бы ни был читатель, но такого рода издатели рассчитывают, надо думать, на цирковой трюк Я сама помню, как мне пришлось однажды прожить некоторое время в одной комнате с "СВ" (иначе и не скажешь!). И всякое желание "посмотреть, полистать" пропадало, как только представишь себе, что сейчас надо встать на стул и достать это со шкафа (нигде больше оно не помещалось), затем постараться не упасть вместе с этим со стула, донести это до дивана и т.д. Дмитрий Кузьмин подобными сомнениями как раз не озабочен, он понимает антологию именно как "масштабный эпос" и себя видит непременным создателем, то есть составителем современного эпоса. Различая "антологии знакомства" и "антологии расширения", "антологии целого" и "антологии части", "СВ" он относит как раз-таки к "антологиям расширения" и "антологиям целого" в одно и то же время. Поводом для всех этих небесполезных соображений стали вышедшие в конце века в Англии и Америке две антологии современной русской поэзии "In the Grip of Strange Thoughts: Russian Poetry in a New Era" (1999) и "Crossing Centuries: The New Generaton in Russian Poetry" (2000). Представления англичан и американцев (концептуальные или нет) о новой русской поэзии наверное каким-то образом могут коррелировать со статьей русско-американского поэта Андрея Грицмана об американской поэзии последней четверти ХХ-го века ("Живой пейзаж"). Главной особенностью этого "пейзажа" становится, по мысли автора, "децентрализация": классики ушли несколько ранее. А дальше начинаются общие места "внешнего взгляда": американский поэт глазами Андрея Грицмана обитает в университетском кампусе, непоправимо страдает политкорректностью (или от политкорректности), не умеет писать в рифму и регулярно посещает психоаналитика. Короче говоря, средний американский обыватель глазами среднего российского обывателя. Временами автор оговаривается (вспоминая о собственной политкорректности, должно быть), получается банальность вроде: "...американский поэт существо той же породы, что и русский ... Талантливый художник, который видит и слышит мир по-иному, остается художником на любом языке, или, рискну сказать, теоретически и без языка. Эмоциональные истоки творчества - одни и те же". Наконец, центральная, и безусловно лучшая статья номера - "Сложная речь" Григория Кружкова. Здесь фактически наблюдаем тот же прием, что бывает в стихах: нечто зашифровано, "анаграммируется", в конечном счете, прочитывается, впрямую не называясь. В "метафизической" статье Григория Кружкова прочитывается и просматривается "Священный лес" Элиота. Наверное, именно по этой причине "метафизическую школу" автор поверяет английскими образцами и, соответственно, русскую метафизическую традицию начинает не с Баратынского и Тютчева, но с Пастернака.
Далее Кружков убедительно разъясняет парадокс современного авангарда (он же - концептуализм):
Собственно, суть "метафизического метода", по Кружкову, - стремление к сложной "украшенной" речи: "...Я бы назвал это "притяжением леса". То есть, наряду с боязнью леса, боязнью заблудиться в лесу, существует (как знает всякий читатель сказок) и непреодолимое желание все-таки отправиться в лес и все-таки там заблудиться". И самое парадоксальное в этой блестящей статье - ее заключительные, уже пост-бродские констатации: "метафизическим поэтом #1" на сегодняшний день автор назначает ... Беллу Ахмадуллину. "Метафизический поэт" #2 - тоже дама, Светлана Кекова. поставить закладку написать отзыв
|
inna@inna.kiev.ua |
|
||