Пробегая на днях мимо "Библио-глобуса", прикупил три сентябрьских журнала - "Новый мир", "Знамя" и "Октябрь" - "три девятки", так сказать. Самый дорогой и самый бестолковый - "Октябрь", в котором 102 полосы из 192 занимает эпохальный труд главного редактора, Анатолия Ананьева. "Призвание Рюриковичей, или Тысячелетняя загадка России" - вообще говоря, анекдот, но очень-очень длинный. Ни единого живого человека, читавшего сей труд, я не знаю. На первые порции этого опуса, которые стали появляться лет десять назад и под другим названием, еще откликался Анатолий Бочаров - наверное, с Ананьевым их связывали какие-то личные отношения, но Бочаров умер и вот уж несколько лет Ананьев совершает свой подвиг в полном молчании и небрежении критики. Как хотите, а в этом что-то есть - некая карикатура на возвышенное, на запредельную стойкость литературного духа. Ежели бы еще не старозаветная патриархальность, с которой главный редактор использует свой журнал - такое только в "Октябре" и осталось. Представляете, какой кайф - раза два в год сдвинуть всю эту шушеру (других литераторов) рукавом со стола, и много-много буковок почти без абзацев напечатать!

На краешке стола, впрочем, тоже кое-что зацепилось, но масштабы уж, понятное дело, не те - короткая повесть Петра Алешкина "Русская трагедия", странный, с плавающим и блуждающим сюжетом рассказ Владимира Березина, норовящий рассыпаться на абзацы, да стихотворный цикл "Сумерки сарматов" Игоря Вишневецкого, который был бы очень хорош, если б оттуда не веяло так откровенно Бродским:

За Меотийским озером, где вырастал и я,
степь ледяная недвижна - даже в сухую пургу;
вдоль побережия смутного несолона полынья,
и легко различимы лисьи следы на снегу.

Здесь еще не так густо, а в других стихотворениях - прямо в лицо дышит. Иногда думаешь: для пользы русской поэзии недурно бы запретить Бродского лет хоть на пять. А то ведь что получается - нарождается поэт, тут же попадает в этот мощный интонационный поток - и уже, смотришь, совсем в нем утоп. А которые упираются - те, бывает, так себя уродуют, что смотреть страшно, и чувствуешь, что главная задача - любой ценой не походить на Бродского.

Что же до повести Алешкина, то "Русская трагедия" происходит по капризу автора в далекой Америке. Это проза вот такого уровня: "Нет сил описать эту ночь! Как найти слова, чтобы передать те жгучие ощущения, когда они, обвив друг друга, превратились в одно безумное, беспамятное, бесплотное существо, в одно нестерпимое наслаждение! Есть ли такие слова, словосочетания? Как их соединить, чтобы читатель почувствовал, ощутил то же самое, что испытали Дима и Света в ту ночь, совершенно забыв, где они находятся, кто они и что с ними происходит. Такое дано испытать только один раз и, к сожалению, не всем, далеко не всем". Юмор и справедливость последней фразы понимаешь только в конце повести, когда узнаешь, что Дима - отец Светы. Ясное дело, - "не всем".

У меня такого рода проза вызывает желание автора пожалеть и как-то предотвратить то, что он над собой и языком делает. Ну, то есть, ежели "нет сил описать эту ночь", так и не напрягайся, милок, отдохни. И придумай на досуге приемчик пооригинальнее излюбленного: "слова, словосочетания", "почувствовал, ощутил". В каждом абзаце раза по два такой бессмысленный спотыкач.

Однако сюжетец - крутой. Крупный издатель и писатель Дмитрий Анохин (которому, понятное дело, приписана биография самого Петра Алешкина) так умудрился насолить преступному правящему режиму (и впрямь, прежде Петра Алешкина терпела бумага только "Нашего современника" да газеты "Завтра"), что спецслужбы решили его, наконец, уничтожить. Но сначала все отняли - руками изменивших друзей: любимое дело, семью. Едва не убили с помощью тамбовских бандитов. Вот от тамбовских-то бандитов ища защиты, и написал Анохин жалобу в ФСБ (странный шаг для врага режима). Ну, и на счастье нашелся какой-то сочувствующий ему фээсбэшник (верят еще писатели-патриоты в родные органы!) довел до сознания сочинителя: беги, пока не поздно! Сиди в сибирской деревне и пиши "Войну и мир". Но писатель этого патриотического совета не послушался и полетел спасаться в известную империю зла - в Соединенные Штаты, надеясь получить там политическое убежище или купить гринкарту. А чтоб не скучно было на первых порах, решил по объявлению в газете пригласить с собой на месяц девушку без комплексов. Отозвалась девушка Света - красавица, студентка, филологиня! - которая, как потом и выяснилось, была дочерью литератора от первой жены. Света решила в Штаты сбежать тоже не просто так: накануне убила, защищаясь, нехорошего человека. Понятное дело - вспыхнула между Димой и Светой любовь. Каковая передана красками, обозначенными выше: "Нет сил описать эту ночь!". И т.д. Как только любовники узнают, кто они друг другу, машина их сваливается в пропасть где-то неподалеку от Большого Каньона. "И дождь смывает все следы", как назывался сентиментальный фильм времен моего детства. Такая вот "Русская трагедия".

Впрочем, история книгоиздательской деятельности Петра Алешкина прописана (герой то и дело пускается в тяжкие воспоминания) довольно подробно. Это довольно громкая история - о ней много писала пресса несколько лет назад. Кооператив "Глагол", издательства "Голос" и "Столица" - помните? Еще Леонид Бежин (друг-враг Алешкина, выведенный в повести) многословно оправдывался в "Литературке". Но уж лет десять прошло - а у Алешкина, оказывается, до сих пор свербит.

Листаю я все это, смеюсь, а надо бы, наверное, патетически воскликнуть: "И это "Октябрь"?! Это "Октябрь", который первым напечатал "Жизнь и судьбу" Василия Гроссмана, "Псалом" Фридриха Горенштейна, "Палисандрию" Саши Соколова? И теперь, значит, проза "Октября" - это Ананьев с Алешкиным?

Впрочем, на самом-самом краешке стола удержалась дельное, как почти всегда, "Терпение бумаги" Ольги Славниковой. На сей раз - про роман Баяна Ширянова "Низший пилотаж" и "Голую пионерку" Михаила Кононова. Название хорошее: "Детям до восемнадцати".

Но что же, все-таки, за безрыбье такое приключилось, если и Петр Алешкин, у которого "нет сил описать", оказался важной рыбой? Может, "Октябрю" лучше каждый номер делать 12-м, традиционно "дебютным"? А то ведь и дебютанты скоро запишут абзацами длиной в главу, как Ананьев, или начнут "передавать жгучие ощущения", как Алешкин. Они-то рядом друг с другом чудо как хорошо смотрятся...