1.

В начале обзора - информация о собственно литературе. О новой повести Александра Хургина "Возвращение желаний", появившейся на сайте "Сетевой словесности". Повесть эту я обнаружил, прочитав в новостях электронных библиотек на РЖ следующее: "Национальный союз писателей Украины присудил литературную премию им. Вл. Короленко за лучшую прозу Александру Хургину (книга "Возвращение желаний")".

Хургин написал текст рискованный, в том смысле, что - "обыкновенно" об "обыкновенном". О смерти. О старике, погружающемся - физически - в предсмертную немочь, а душевно - куда-то, куда нам пока нет доступа (здесь обычно отмахиваются фразой "впадает в детство", не слишком задумываясь, что это за детство). Мы и не очень задумываться; большинство из нас бессознательно идет за философом, когда-то предложившим такой ход: пока я осознаю себя, я жив, а когда умру - я вообще не смогу это осознать, и значит смерти для меня (моей смерти) не существует в принципе, а следовательно, и напрягаться необязательно. Жалко только близких, которым придется возиться с твоим мертвым телом, венками, гробом и т.д. Материал, привлеченный писателем, казалось бы, предполагает именно этот уровень восприятия - сугубо бытовой, с описаниями физиологии умирания, тоски и стеснения близких. Однако сюжет повести строится на другом - на непостижимой для окружающих отделенности и странности умирающего, на особой сфокусированности его взгляда на себя и вокруг. На погружении старика в ... - вот тут, собственно, и главный вопрос повести: погружении во что? Можно легко ответить: в смерть. Во что же еще? А что такое тогда смерть?

Честно говоря, приступал я к чтению повести с некоторым страхом - слишком много "веселых похорон" мы уже прочитали, чтоб не задаться вопросом о праве на тему. Подозрительно незатейливым и литературным поначалу кажется повествование Хургина, и, читая, поначалу гадаешь, что тебя ожидает: еще одна психологическая бытовая повестушечка на острую тему, или..? Похоже, что или. Похоже, что автор уже знает, о чем говорит, знает, разумеется, пока с нашей стороны, живых, переживших смерть рядом и почувствовавших что-то за давящим душу мраком. Хургин пишет спокойно, но это спокойствие человека, пережившего - не преодолевшего усилием, а именно, пережившего, принявшего в себя - тот жизненный опыт, который приходит после недель и месяцев, прожитых рядом и вместе с умирающим. (В данном случае я не пытаюсь читать в сердцах, я просто пытаюсь определить качество и уровень текста.)

Предсмертный мир старика в повести, ограниченный несколькими эпизодами его прошлой жизни, женой, сыном и внуком, кажется необыкновенно емким и многомерным. Смерть выстраивает свою иерархию ценностей "обыкновенной жизни", и ее базовые понятия - любовь, супружество, отцовство, верность, душевная близость, всегда сочетающаяся с взаимным отчуждением двух людей, и многое другое - обретают здесь непривычное содержание.

"Обыкновенная" смерть в контексте будничной обыкновенной жизни без какого-либо усилия автора, а благодаря чуть сдвинутому в стороны смерти взгляду, приобретает незнакомое и странное для нас бытийное звучание. И - в очередной раз сделанное художником открытие: для прикосновения к бытийному не надо напрягаться, становиться на цыпочки и тащить себя за волосы вверх - оно рядом, оно в нас. Вот в этой "обыкновенности". Сама смерть у Хургина входит в понятие жизни. Как необходимая, органичная часть ее. Старик погружается в смерть как в последнее откровение жизни. Причем, и это очень важно здесь, писатель обходится без религиозной риторики, его образ смерти, как части жизни, принадлежит художнику, а не верующему. (Единственная аналогия в искусстве, которая мне приходит сейчас, это две смерти в "Земле" Довженко - величественная смерть деда в первых кадрах фильма, где смерть - это некое сакральное действо жизни, и смерть героя фильма, которая есть убийство самой жизни, смерть не продолжающая вечный порядок жизни, а отвергающая его.)

Но здесь ничего нового, скажут мне, мысль не новая. Да, конечно. Можно еще вспомнить фразу, с тупой многозначительностью воспроизводимую в подобных ситуациях: "Ничто не ново под луной". Но в данном случае точнее и продуктивнее вспомнить другое словосочетание, про "знобящую новость миров в изголовье", на которой держится литература.

Я отдаю себе отчет в том, что повесть Хургина после такого представления захотят прочитать немногие. Может быть, это и хорошо - пусть читают те, для кого написано. Я очень благодарен украинским коллегам из жюри за их выбор.

2.

Ну а теперь об интернетовских новостях. Одна из них - открывшийся сравнительно недавно сайт "Творчество новокрестьянских поэтов".

Сайт представляет пятерых поэтов начала века: Сергея Есенина, Сергея Клычкова, Николая Клюева, Петра Орешина, Александра Ширяевца. И соответственно - содержит персональные страницы каждого из перечисленных. Обширный материал представлен в разделах "Биография", "Стихотворения". "Поэмы", "Письма", "Современники о...", "Библиография". А также - для каждого из поэтов сделана информационно насыщенная (фотографии, автографы, рисунки и т.д.) страница в рубрике "Галерея". Кроме полноты представления поэтов хочу отметить удачное - скупое и выразительное - художественное оформление сайта (исключая разве несколько китчевую, под "русские березки", графику - стиль новоарбатской ширпотребовской живописи) и логичный функциональный дизайн сайта.

Здесь же содержится коллекция ссылок на родственные сайты. Вот краткий обзор этих и других, обнаруженных мною с помощью Яндекса и Апорта, ссылок на представленных здесь поэтов.

Разумеется, наиболее полно представлен в Интернете Сергей Есенин. Прежде всего, в самых известных интернетовских библиотеках - почти полное собрание текстов в библиотеке Максима Мошкова. И такое же обстоятельное представление поэта в "Публичной электронной библиотеке" Евгения Пескина (пока текст готовился к публикации, "Публичная электронная библиотека" исчезла с сервера РОЛ без каких-либо объяснений. - Ред.), пескинское собрание текстов ориентировано на составленный Есениным трехтомник "Собрание сочинений". Сверка произведена по "Собранию сочинений С.А.Есенина в трех томах" (Москва, 1970). Однако в "первый том электронного издания поэзии Есенина дополнительно к 167 отобранным самим Есениным включено 6 стихотворений, написанных поэтом в ноябре-декабре 1925 года. Во второй том входят так называемые "маленькие поэмы"; в третий том - поэмы. Отдельно приведены стихотворения 1910-1915 гг. и 1916-1925 гг., не включенные Есениным в основное собрание, а также стихотворные дарственные надписи, послания и альбомные записи".

Внушительно собрание стихотворений представлено на сайте "Стихия" в разделе "Крестьянские поэты": - 96 стихотворений плюс 22 два "Непроверенных стихотворения" и материалы разделов "Есенин: хронология стихотворений", "Критика и биография".

Несколько ошеломительным было для меня обнаружить персональную страницу Есенина на специфическом сайте "Темные аллеи": две подборки текстов Есенина "Стихи любовникам" и "Письма Н.Клюеву и А.Мариенгофу".

Творчество Николая Клюева представлено страницей на "Стихии" - сорок шесть стихотворений и портрет поэта, а также соответствующей страницей в "Темных аллеях" с короткой биографической справкой и подборками стихов "Стихи к Есенину", "Плач о Сергее Есенине" и "Стихи к Яр-Краченко".

У Александра Ширяевца также есть еще две интернет-страницы: персональная страница, содержащая четыре раздела: "Автобиография", "Библиография прижизненных изданий", "Поэмы", "Стихотворения", - и страница "Дом поэта А.Н.Ширяевца (Музей крестьянского быта)".

Что же касается Сергея Клычкова и Петра Орешина, то их страницы на сайте "Творчество новокрестьянских поэтов", видимо, самые полные в Интернете. Ссылок на какие-либо отдельные их страницы в Интернете я не обнаружил.

Правда, большинство каталогов содержит ссылки на страницу Клычкова (так же как и на страницы Есенина и Клюева), расположенные на сайте "Мир Марины Цветаевой", но страница эта, содержащая достаточно богатый перечень различных текстов (стихи, проза, биографический и литературно-критический материал и т. д.) пока не работает. Возможно, к моменту выхода этого номера журнала доступ к обещанному на этих страницах материалу будет открыт, поэтому я привожу еще и эту ссылку.

3.

И еще один сайт, появившийся в Интернете в этом году, - "Тартуское культурное подполье 1980-х годов".

...У мифа о Тартуской школе была долгая жизнь. И, похоже, она заканчивается. Не школа, разумеется, а миф. Причина - в изменении общественного и культурного контекста, питавший миф. Наиболее благоприятным был для него контекст 70-80-х годов, определявшийся, с одной стороны, господствующим в филологии и вообще в гуманитарных науках официоза (в качестве знаковых фигур возьмем, скажем, маститого Храпченко и мобильного Феликса Кузнецова), обслуживавшим интересы государственной идеологии, - и, соответственно, противостоявшими официозу прогрессивными учеными (например, канонизированный к семидесятым годам интеллигенцией Белинков и активно действовавший Н.Эйдельман). В силовом поле этого противостояния и нужно было определяться каждому гуманитарию. Но был еще и третий ориентир - Тартуская школа. Это словосочетание использовалось, конечно, и в качестве определения собственно научной школы (семиотика, структурализм), но миф о ней был шире, содержательнее: где-то там, в маленьком университетском городке (в европейском смысле этого словосочетания), ученые и их питомцы занимаются собственно наукой - свободной, не стесненной никакими (тоталитарными, демократическими) идеологиями. Вот там подлинная свобода и подлинная культура. Тартусцы могли себе позволить быть в оппозиции всем, кроме собственно науки и культуры (дискурс, определенный в те годы знаменитой фразой Наймана: "Советский, антисоветский - какая мне разница?"). Тартуская школа, существующая вполне официально, воспринималась актом диссидентства, и не только по отношению к официальной идеологии, но и - к тому, что тогда считалось диссиденством.

Но вот оно, произошло, наконец, - мы, кажется, начали сами становиться Европой. Тартуская резервация лишилась границ. Люди Тарту вошли в нашу реальную жизнь, и соответственно их деятельности начал видоизменяться и миф о Тарту. Причем - изменяться неожиданно. Кроме прогнозируемого - скажем, европейских и американских адресов знаменитых сегодня тартусцев (Жолковский, Пятигорский) или литературно-критической и издательской деятельности молодых "тартусцев" (Г.Морев с журналом "Новая русская книга" или Григорий Амелин со своими провокативными для многих литературоведческими штудиями) - обнаружилось много неожиданного, иногда обескураживающего, например, широта и характер приложения сил бывших тартусцев - от деятельности знаменитого московского издателя и ресторатора, сделавшего литературу и культуру частью имиджа своих ресторанных заведений, до интернетовских идеологов новейшей ленинско-дугинской модификации евразийства.

Прежний тартуский миф кончился, начался другой, и жизнестроительное творчество вчерашних тартусцев уже потребовало некой рефлексии. Проявлением таковой, отчасти, и следует, видимо, считать появление в Интернете нового проекта одного из "отцов" русского литературного Интернета - Евгения Горного (об одном из его проектов "Русская виртуальная библиотека" - см. в # 3, 2001) - "Тартуское культурное подполье 1980-х годов".

Структура сайта проста: страница с перечнем текстов. Первым в этом перечне стоит доклад самого Горного о "Тартуском подполье", прочитанный им в Тарту в 1994 году. Текст этого доклада можно рассматривать как некую программу и самого сайта: "охарактеризовать "тартускую атмосферу" 1980-х годов и... набросать общую картину культурного творчества, происходившего в этой атмосфере".

"Я приехал в Тарту в августе 1985 года. До этого я четыре года проучился на гуманитарном факультете Новосибирского университета, из которого был исключен... поступил на русскую филологию в Тартуский университет и жил первый год в общежитии на Пяльсони, 14, где тесно общался с русскими филологами разных курсов. Именно творчество этих людей и составляет, по преимуществу, то, что я называю "тартуским культурным подпольем".

Творчество этих людей, связанное с Тарту, и представлено на странице Горного - тексты Алексея Плуцер-Сарно, Елены Мельниковой-Григорьевой, Владимира Литвинова, Александры Петровой, Евгения Горного, Дмитрия Болотова, Юлии Василенко, Анатолия Величко, Игоря Пильщиков и др. Большая часть текстов на сайте - из личных архивов самого Горного. Для знакомства с некоторыми авторами, уже обжившими Интернет, как, скажем, Лейбов или Петрова, Горный отсылает читателя на страницы соответствующих сайтов.

Само название "Тартуское подполье" не имеет отношения к содержанию давнего тартуского мифа. Речь о другом подполье - эстетическом и отчасти поведенческом. По свидетельству Горного, Тартуский университет требовал от студентов полной сосредоточенности на науке, никак не поощряя их художественного творчества ("...если объект академического литературоведения всегда уже институциализирован как культурная ценность, то любое "свежее" произведение будет закономерно восприниматься как попытка узурпации ценности. Сакрализация классики, таким образом, закономерно приводит к тому, что всякое живое творчество оказывается богохульством").

Стремившиеся в Тарту молодые люди из европейской России, Урала, Сибири, мечтавшие об оазисе интеллектуальной и творческой свободы, были несколько разочарованы. Сам по себе стандарт европейской университетской жизни их не только не вдохновлял, но вызывал скорее внутреннюю иронию и отчуждение ("...студенты, когда я учился, делились на местных и приезжих весьма отчетливо. Местные, как правило, тихо получали дипломы, чего собственно и хотели, и исчезали из памяти народной. Приезжие приезжали накаленные предвкушением, эрудицией и амбициями" - В.Литвинов). Общая культурная жизнь, как пишет Горный, практически отсутствовала - "существовали маленькие отдельные группы, объединенные дружескими связями; преобладало же "творчество по углам". Как следствие, почти не было критики и попыток рефлексии над феноменом подпольного творчества".

Увы, не утруждая читателя подробным анализом представленных здесь текстов, вынужден констатировать, что, действительно, отсутствие полноценного творческого общения сказалось на художественном творчестве тартусцев 80-х годов. Уровень большинства представленных здесь текстов позволяет им претендовать на интерес только у "своих", ну и, разумеется, у историка культуры. Литературное имя имеют пожалуй, только Александра Петрова, Кароль К. (Ирина Карпинская) и Дмитрий Болотов.

Сайт будет притягивать другим - нашим традиционным интересом к уникальному для 80-х годов культурному сообществу; интересом, обострившимся реалиями сегодняшней культурной жизни. И, естественно, некоторыми получившими сегодня новый импульс вопросами. Например: насколько сам подход к культуре, культивировавшийся "тартуской школой", формировал личности и будущую (сегодняшнюю) деятельность ее выучеников? А если не формировал никак, не есть ли это тоже некий косвенный критерий самой школы?

Для меня одним из самых интересных в этом отношении текстов на сайте оказался короткий (как оказалось, недописанный) мемуар Владимира Литвинова "Ускользающая ссылка", с ее внутренним, драматичным по-своему, сюжетом: молодой человек, студент и поэт, вырвавшийся из Челябинска, угнетавшего убогостью "города-детища первых пятилеток", в Европу - в Тарту, издалека представлявшимся как "город свободы, разума и ума. Соответственно и творчества. Этакая Кастальская республика в пределах любимой родины", обретает веселую университетскую жизнь, друзей, среду, но ни ученым, ни поэтом так и не становится. Для тартуской филологии не хватило "начальной школы", для поэзии - воздуха. "Это забавно, поскольку стихи я писал лет с 14 и филологией занялся, чтобы получше понять, что такое стихи, как они сделаны, ну а потом филология засосала, еле выбрался. Нет, профессиональным филологом я никогда не был, но всеобщим пафосом был захвачен очень сильно... Вот, пожалуй, и все. Было весело всю дорогу, весело и до сих пор. Единственно, "веселой науки" не получилось - веселье пошло в свою сторону, а наука, без меня - в свою". Литвинов вспоминает о веселом, но читать грустно.

Ну а что касается собственно тартуской науки, то страница Горного содержит множество полезных ссылок. Прежде всего, ссылки на сайт Тартуского университета и, соответственно, - Отделения русской и славянской филологии ТУ и Отделения семиотики ТУ.

А также:

• "Труды по знаковым системам (содержание выпусков)";

• "Труды по Знаковым Системам (MP3-альбом Псоя Короленко)";

• Григорий Амелин. Истоки и смысл русского структурализма и другие.

Особо нужно отметить "Страницу Ю.М.Лотмана на Vivos Voco!". На этой странице в разделе "Статьи, выступления, интервью" представлены пятнадцать текстов Ю.М.Лотмана; в разделе "О Лотмане и его творчестве" помещены статьи и очерки Б.Ф.Егорова, В.Вацуро, М.Л.Гаспарова, Г.С Кнабе, И.Грековой, Ю.Шрейдера. Сноски в разделе "Ю.М.Лотман в Интернете" предоставляют допуск к веб-страницам "Международный научный семинар, посвященный дню рождения Лотмана (Тарту, март 1999 г.)", "Оглавление тартуского издания "Труды по знаковым системам"" и сетевым ресурсам по семиотике: журнал "Semiotica", Международная ассоциация семиотических исследований (IASS-AIS), Философско-литературный журнал "Логос", "Русский язык. Семиотика. Знаковые системы", "Русские тексты" и др. (всего здесь 16 сносок)

P.S.

И еще две цитаты.

Из доклада Горного:

"Специфика маленького города, каковым является Тарту... привела к тому, что основным прозаическим жанром является здесь сплетня (а также анекдот - Е.Г.). Слухи и сплетни не только составляли подавляющую часть тартуского устного фольклора и универсальный феномен бытовой жизни... но и зачастую выступали конструктивным принципом создаваемых художественных текстов".

Из текста Плуцера-Сахно о Лотмане "Седой шалун":

"Перед началом лекции, в поисках исчезнувшей кафедры: "А где же наш налой?"

Подходит как-то Юрмих с учениками к своему дому. А у него кабинете свет горит. Юрмих (с издевкой): А Лотман все работает!

Юрмих спешит по улице, страшно торопится. Навстречу П.Х.Т. - Здравствуйте, Юрий Михалыч! Вы куда так торопитесь? Юрмих быстро останавливается и долго стоит в задумчивости. - Да, в самом деле, куда же это я?

Юрмих о стиле советского литературоведения: "То и дело встречаешь в статьях: "Пушкин разоблачает Екатерину". Так и видишь: Пушкин раздевает императрицу".

"Три гвардейских забулдыги - братья Орловы. Они интересовали Пушкина, потому что это те, "жадною толпою стоящие у трона", это герои 1762 года. Положение их тогда было критическим. Или делать переворот или погибнуть. Все в долгах, денег на водку никто не дает, в кабаках их держат за пьяниц и буянов. Ну, в общем... положение то, что называется - революционная ситуация!" (Из лекции)

"Возникает народная организация. Вроде мафии. Она, конечно, демократическая по своей природе. Эти мафиози называют себя карбонариями. Такая массовая крестьянская организация... В общем, то, что называется партия". (Из лекции)