Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво: выпуск 59
"Неприкосновенный запас" #3 (17), 2001

Дата публикации:  6 Ноября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

"НЗ" в новом формате приобретает все более четкие очертания, что приятно выделяет его на фоне общей журнальной расплывчатости и неразберихи. Отчасти он предсказуем, что неизбежно, когда одни и те же люди в одном и том же месте регулярно говорят об одном и том же. (И я невольно повторяюсь, когда пишу про "НЗ".) Но и в предсказуемости есть своя прелесть, как в повторении пройденного, перечитывании любимых книжек, телесериалах и прочих стимулирующих привычку вещах, в которых одинаково нуждаются дети и... очень усталые люди. Притом что и в предсказуемых сюжетах случаются иные странные повороты.

Итак, в начале номера неизменный в этих декорациях Александр Эткинд представляет очередное "Либеральное наследие", в качестве которого "наследия" нынче предстает Ричард Рорти. И статья Эткинда - собственно, пересказ известной "фантазии" Рорти о романе Хайдеггера и его еврейской ученицы (но не реальной Ханны Арендт, а воображаемой Сары Мандельбаум) и следующей за этим романом "американской судьбе" немецкого философа, ничего существенно в его философии не изменившей, и самая статья Рорти - "Троцкий и дикие орхидеи" - увлекательны до последней степени. И кажется, главная интрига этого сюжета в том, как именно "сопрячь" Троцкого, Хайдеггера, орхидеи и Пруста с заявленным в заглавии "либеральным наследием".

Прелесть этой - очень живой - статьи Рорти в ироническом отстранении фигуры рассказчика - от философии и политики, от "ортодоксов" и "постмодернистов", от Ленина, Троцкого, Бетховена и Дьюи, от самого себя, наконец, - позиция, которую, согласимся, крайне редко удается встретить в сочинениях философских, политических, и особенно в сочинениях, проникнутых пафосом "либерального наследия". "Мои философские взгляды задевают правых так же, как мои политические взгляды задевают левых", - объясняет Рорти, предлагая затем собственную "автобиографию", где семейный культ Троцкого накладывается на подростковые комплексы, Крафта-Эбинга и собирание орхидей:

Оглядываясь назад, я вижу во всем этом немало сублимированной сексуальности (конечно, орхидеи самые сексуальные из цветов), и мое желание узнать о них все было, наверно, связано с моим желанием понять все незнакомые слова у Крафт-Эбинга.

Хоть и с трудом, но я осознавал, что в моем эзотерическом интересе к социально бесполезным цветам было нечто сомнительное. Я читал (мне, умному, неуклюжему, единственному в семье ребенку было предоставлено огромное количество свободного времени) и "Мариуса-Эпикурейца", и марксистскую критику эстетических учений отцов церкви. "Литературу и Революцию" Троцкого я прочитал от корки до корки и боялся, что он не разделил бы моего интереса к орхидеям.

После Троцкого и Крафта-Эбинга последовали Платон, Сократ и Достоевский, поиски абсолюта и приемлемых "критериев философской истины":

...Я... решил, что критерием философской истины является скорее ее всеобъемлющая согласованность, чем ее выводимость из неоспоримых начальных принципов. Но это не особенно помогло. Согласованность есть способ уйти от противоречий, и если обратиться к совету св. Фомы "Видишь противоречие - введи различение", все становится довольно просто. Насколько я мог понять, философский талант в основном заключался в том, чтобы порождать различения в таком количестве, которое позволило бы выйти из диалектического тупика. То есть все дело состояло в том, чтобы, оказавшись в диалектическом тупике, переописать всю близлежащую интеллектуальную местность таким способом, чтобы термины, используемые оппонентом, оказались не относящимися к делу, спорными или скучными. Выяснилось, что у меня нюх на такие переописания. Но я все больше и больше сомневался в том, что развитие этих навыков сделает меня мудрым или добродетельным.

Заканчивается вся эта увлекательная история открытий и заблуждений человеческого разума цитатой из Милана Кундеры про "пленительное царство воображения, где никто не обладает истиной и все имеют право быть поняты" и вполне кандидовским утверждением, будто существующее демократическое общество - лучшее из возможных:

Это общество, в котором каждый считает, что человеческая солидарность значит больше, чем знания чего-то не просто человеческого. Столь близкое подобие вполне демократического, вполне секулярного общества, какое существует сегодня, представляется мне величайшим достижением человечества. В сравнении с ним даже книги Гегеля и Пруста - лишь дополнительные украшения, подобные орхидеям.

Сюжет замечательным образом завершился, все концы сошлись и все оказалось кстати: орхидеи, Троцкий и либеральное наследие.

После "либерального зачина" следует дежурная "социологическая лирика" с неизменным опять же Алексеем Левинсоном, задающим вопрос: "что же мы строим?" (строили, уже построили?). Оказывается, государственный социализм с элементами начальственно-мафиозного и "кавказского" капитализма. Согласно результатам вциомовских опросов, российский обыватель последовательно выступает за частную собственность, но против латифундий. Из "социологической лирики" следует "Тема 1", которая здесь называется "Русский капитализм". Доктор географических наук Борис Родоман ("Идеальный капитализм и российская реальность") обстоятельно описывает "русский капитализм" как вороватый, отсталый и в целом безнадежный. Филолог, критик и "известинский" обозреватель Александр Архангельский отвечает ему на это, что чистого капитализма не бывает и сравнивать надо не с Хайеком и Мизесом, а с собственным, 10-летней давности, прошлым ("Еще не вечер"). Ольга Майорова тоже - об исторических моделях, но речь не о новейшей истории, а о пореформенной России эпохи Александра III ("Из истории реформаторства в России"). Яков Щукин полагает, что все дело в "переходном периоде" (красивое слово "транзишн"!) и "глобализационном дискурсе", а Игорь Федюкин винит во всех бедах "правый пиар".

Затем следует "Тема 2" под названием "Диссиденты и правозащитники". Кажется, она приурочена к юбилею Московской Хельсинкской группы и представляет характерное в советском (российском) диссенте разноголосие с делениями на правых и неправых, обвинениями в "подмене" всего и вся и сговоре с КГБ, ЗПБ (Западная Правозащитная Бюрократия, и, соответственно, РПБ - Русская Правозащитная Бюрократия, - так в статье Юрия Ярым-Агаева), сетования по поводу нынешних занятий и нынешнего состояния российского правозащитного движения (Феликс Светов "В одну реку дважды...") и, наконец, попытку всех примирить и расставить точки над "е" (Александр Даниэль "Измена идеалам или подмена понятий"). По мысли Александра Даниэля, советские диссиденты занимались не свержением существующего строя и даже не созданием политической оппозиции, но "демонстрировали необходимость и возможность гражданского общества в стране, которая в течение десятилетий (если не столетий) просто не знала, что это такое". Что же до пресловутого Запада с его леволиберальной "бюрократией" то автор приводит здесь аргумент абсолютно субъективный и в силу того неопровержимый:

... Мне лично эта публика - западные левые скорее симпатична. Конечно, они кого угодно могут довести до белого каления своей зашоренностью и идеологической ограниченностью, но я чую в них какое-то внутреннее сродство с советскими диссидентами. Не по взглядам, нет, скорее - по мироощущению. С западным консерватором ты зачастую скорее добьешься взаимопонимания, но все равно он какой-то чужой. А с западным левым можно спорить до хрипоты и ругаться до крика и взаимных оскорблений - и при этом ощущать его в чем-то основном своим. "Мы одной крови, ты и я!", как говаривал киплинговский Маугли.

О правых-левых и левых-правых - Андрей Зорин ("Сено-солома"): здесь, собственно, о путанице понятий и самоназваний (кто такие "правые либералы" или вовсе "либералы-державники"?). Что касается терминологии, то дело в "риторическом самозахвате", что же касается прошлого и будущего, то все гораздо сложнее, - полагает этот автор, однако объясняет, чего стоит "терминологическая сетка" на простом историческом примере:

Некогда в петровской армии новобранцам дабы не забивать им головы мудреными понятиями "налево" и "направо" привязывали к коленям пучки сена и соломы и использовали для соответствующих команд названия этих несомненно более знакомых им субстанций. Как показала Полтавская баталия, результат получился более чем удовлетворительный.

Последняя "Тема 3" называется "Национализм и национальная идентификация: Россия". Авторы "Неприкосновенного запаса" сходятся на том, что националистическая идеология в России бесперспективна (что предсказуемо):

Борис Дубин ("Запад, граница, особый путь: символика "другого" в политической мифологии России") показывает как российская "национальная идентичность" формируется через "образ врага", который приходит с Запада, Николай Митрохин ("Кровь или Библия...") не видит смысла в "этноконфессиональном национализме", Ричард Вортман ("Национализм, народность и российское государство") говорит о "суверенитете", который возникает в процессе "мобилизации" на борьбу с внутренним врагом (властью). Наконец, Игорь Алексеев представляет исторические попытки "поисков национальной идентичности" не через "западное", но через "восточное" самоописание ("Ислам и поиски российской идентичности...").

Между тем примечаний-сносок в сетевой версии по-прежнему нет. Кто виноват и что делать?


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 58 /29.10/
Ницше, греки и филологи в зеркале "НЛО": неужели вон тот - это я?
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 57 /22.10/
Очередное пришествие дьявола в Москву; Александр Генис и "Голова профессора Доуэля"; стихи для "Мыльно-эпистолярной оперы".
Сергей Костырко, WWW-обозрение С.К. /15.10/
"Возвращение желаний" Хургина; "Крестьянские поэты" в Интернете; разрушение тартуского мифа на сайте Евгения Горного.
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 56 /15.10/
Западный роман с русским драйвом; мемуары лиц и мемуары о лицах; Бахтин и Безенчук
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 55 /08.10/
Путешествие в обратно; средиземноморские дачники и ханаанские казаки; Не Лаканом единым и строительство коммунизма в одном отдельно взятом "ХЖ"
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru