Русский Журнал / Круг чтения / Периодика
www.russ.ru/krug/period/20011219_sk.html

Обозрение С.К.
#7 (86)

Сергей Костырко

Дата публикации:  19 Декабря 2001

О журнале "Новая Юность"

Событие, подвигшее меня на написание нижеследующего текста, - выход пятидесятого номера "Новой Юности". И потому речь пойдет не столько о горячих новинках, сколько о сегодняшнем имидже этого журнала вообще.

(Горячих новинок, кстати, в только что вышедшем номере (# 50) нет, номер подчеркнуто неюбилейный - основу его составили первоначальная редакция начала раннего романа Бальзака "Столетний старец, или Два Беренгельда" и очередные главы из романа Евгения Лапутина "Стихи по-японски". Наверно можно было специально собрать своих уже именитых авторов (Б.Акунина, Глеба Шульпякова, Константина Плешакова, Рустама Рахматуллина, Андрея Левкина, Владимира Березина, Игорь Клеха и т.д.) и составить, так сказать, реперезентативно-юбилейный номер, но редакция предпочла работать в обычном для себя ритме.)

Удивительно, но "Новая Юность" уже имеет свою, и именно √ журнальную, репутацию. С самого рождения "Новая Юность", противопоставила себя - хотели этого или нет ее создатели - "старой" "Юности", популярнейшему журналу, к тому же - что очень важно здесь - имевшему фантастические, даже по советским меркам, тиражи. В той ситуации (экономической, общественной, литературной и проч.), когда "Новая юность" становилась на собственные ноги, ни о чем подобном говорить уже было нельзя. Новое издание было почти обречено на роль малотиражного - с узким кругом своих подписчиков и читателей - то ли журнальчика, то ли альманаха - тем более, что и формат, который они выбрали, больше альманашный, чем журнальный, и периодичность изменилась - не двенадцать номеров в год, а шесть, да и, наконец, сам макет "Новой Юности", деливший журнальную книжку на почти изолированные друг от друга отсеки, нес на себе знаки как раз культурного малотиражного альманаха для узкого круга.

И в какой-то степени эти вот черты "альманаха для узкого круга" остались, но они-то как раз и определили лицо журнала.

"Новой юности" удалось самое сложное - найти свою нишу.

Редакция начала с попытки обозначить себя как явление поколенческое. Какое-то время под названием журнала значилось: "Журнал для тридцатилетних". Потом это определение было снято, но метка осталась, и сегодня, в контекст уже вышедших номеров, само понятие "тридцатилетний" читается как возраст творческого (писательского, в частности) и - шире - личностного становления. Вхождения в зрелость. То есть изначально - это журнал ориентированный на молодежь, но не замыкающий себя в рамках молодежных субкультур.

Соответственно, следование этой установке почти обрекает журнал на малотиражность и элитарность. Никаких громких идеологических акций, широкозахватных обращений к поколению или деклараций от имени поколения, короче, ничего от того, боевого и кипучего, пионерско-комсомольского, антиглобалистского, антисемитского, антиэстетического и прочего клокотания и захлеба, искрящимися пузырями которого "новые интеллектуалы" пытаются создать имидж супер-продвинутых, супер-молодых и супер-новых своим изданиям, здесь нет. Это журнал для сосредоточенного чтения. Не скажу - легкого, расслабляющего. Журнал, позволивший себе роскошь заниматься собственно культурой.

Изданий, особенно среди недавно созданных, претендующих на элитарность, более чем достаточно. Имидж "не для всех, а только для самых-самых" притягателен для всех. Очень напрягаются в этом направлении бумажные и интернетовские издания, декларирующие новейшие "экстремальные литературные стилистики" и "альтернативные эстетики". При этом много сил тратят, чтобы оповестить как можно более широкую читательскую аудиторию, что "они не для всех ".

Для "Новой Юности" достаточно высокий уровень предлагаемый ею литературы это не вопрос имиджа, а - теперь уже, имея возможность, пусть бегло, перелистать пять десятков журнальных книжек, можно сказать - органика. Не буду гадать, почему? √ может, малотиражность на корню давит честолюбивые порывы посоперничать с громкими изданиями, а может, редакторов эстетство заело - такая вот литературная дворянская спесь (и если так, то дай бог им здоровья и упорства, потому как чем дальше, тем все меньше и меньше этой вот эстетической спеси остается даже у ведущих журналов).

Выполнение такой задачи - если она и была выбрана сознательно - ставит журнал в условия очень трудные. Это я уже могу сказать, исходя из собственно опыта редакционной работы. Первая же и, увы, почти неразрешимая проблема - дефицит хорошей современной прозы. Со стихами проще - хорошей поэзии, как ни странно, сейчас больше, чем хорошей прозы. Да и среди поэтов все настолько разные, что найти эстетически "своего" автора легче, чем найти близкого по духу прозаика. Да и пространство, где можно искать, поделено коллегами-конкурентами ("Знамя", "Новый мир", "Дружба народов" и "Октябрь"). И редакция пошла на рискованный шаг - место, отведенное для прозы, "Новая юность" заполняет сейчас в основном переводной прозой и архивными публикациями. Из переводной прозы выбирается та проза, стилистика и темы которой наиболее активно разрабатывается и в России. То есть - употреблю использованную в прошлом обзоре домодельную свою классификацию: речь идет о "русской зарубежной прозе" в отличие от "зарубежной зарубежной", то есть эстетически актуальной у нас, а не только у "них".

Для конкретизации своих достаточно расплывчатых определений приведу полуаннотационный обзор пяти последних номеров журнала.

В ## 46, 47, 48 - новая для нас проза культового в сегодняшней читательской России японца Харуки Мураками, роман "Хроника заводной птицы" (таким, наверно, был бы у нас Аксенов, начни он писать не в шестидесятые, а начале восьмидесятых годов - подробнее см. у Бавильского, который, кстати, считает, что вот это публикация пока - лучший текст Мураками на русском языке).

В # 49 пост-постмодернистский роман англичанина Алана Джадда "Дело рук дьявола", философская притча о писателе, заплатившем за талант и славу собственной непрожитой жизнью и невоплотившейся индивидуальностью, - герой принял из рук предшественника, культового писателя Тиррела (наделенного чертами реального Лоренса Даррелла), некую магическую рукопись, под страшной властью которой сам Террил находился всю жизнь.

Живые, энергичные, читаемые как часть нашей сегодняшней актуальной культурологической эссеистики, размышления Эзры Паунда в # 46 ("Я верю в абсолютный ритм").

Ну а собственно русская проза в последних номерах полноценно представлена публикацией романа Владимира Жаботинского "Пятеро" (# 46, 47), ставшего для меня, например, открытием замечательного русского писателя. Хотя читать я начинал с некоторой опаской - трудно предположить художника в одном из самых ярких публицистов начала ХХ века, жизнь положившего на пропаганду сионистских идей в России. И тем не менее, это так. Роман "Пятеро" - это пластичное, без капли литературной архаики (автор - современник Горького и Короленко), без риторики, без мелодраматизма, художественное исследование судеб русского еврейства (логическим завершением которого, по мнению автора, должен стать новый исход; выходом могла бы стать ассимиляция, да кто ж ее позволит, в стране Достоевского и Розанова, - но это уже мой комментарий, выходящий за рамки текста Жаботинского). Лиричная, ироничная, ностальгическая, как бы неприхотливая - и при этом жестко прописанная - психологически проза умного, мужественного и сильного человека, способного видеть реальность не вбитой в двухмерные идеологические схемы. Самой близкой литературной ассоциацией у меня, например, был не Бабель, упомянутый публикатором романа Евгением Голубовским, а Катаев - от "Паруса" и "Хуторка" до позднего трезвого и жесткого "Вертера". Кстати, все эти одесские мотивы раннего и позднего Катаева Жаботинский смог вместить в достаточно компактный роман. И с фразой публикатора об еще одном тексте на "золотую полку" русской литературы, которую (фразу) я поначалу воспринял как издержки публикаторского энтузиазма, по прочтению согласен полностью.

Естественно, что уровень, задаваемый хотя бы вот этими перечисленными выше произведениями, создает достаточно проблематичный контекст для появления здесь прозы сегодняшних молодых писателей. Может, поэтому так скупо в последних номерах представлена собственно наша проза, но уж зато отобранное редакцией действительно держится, - скажем, небольшая подборка рассказов кемеровского прозаика Виталия Снежина (# 49) или коротенький рассказ Анны Матвеевой "Писательница" (# 48). Я не хочу здесь пересказывать и комментировать - тексты действительно невелики и достаточно выразительны, поэтому лучше, если вы просто откроете их на соседних с этим обзором страницах РЖ.

Ограничив себя последними пятью номерами журнала, я лишил себя возможности упомянуть одну из самых замечательных публикаций журнала современной отечественной прозы - роман Ивана Громова "На перекрестке времен", "подготовленный к печати" Василием Головановым (# 24), "жизнеописание" старинного московского особняка, пережившего несколько исторических эпох. Кроме того, что это была великолепная проза, обратившая на себя внимание критики (сошлюсь хотя бы на рецензию в "Новом мире"), блок материалов, в котором повесть эта появилась, обладал достаточно высокой культурой исторического и топографического эссе. Для меня как читателя уровень этой эссеистики определяли тексты Рустама Рахматуллина. Планка была поставлена достаточно высоко, и, может, потому публикуемые сегодня исторические очерки Александра Крылова выглядят некоторым снижением уже достигнутого уровня. Крылов пишет занимательно, предлагает массу неожиданных сведений про казалось бы хорошо знакомые нам явления, но тексты его - чтение познавательное, до уровня эссе, к которому читателя приохотила поначалу "Новая юность", они не дотягивают. Не тот уровень осмысления. Забавен, например, разоблачительный пафос, с которым Крылов пишет очерк о Н.А.Некрасове (# 49), где Некрасов, так сказать, навыворот - крепостник, развратник, картежник, пьяница и, соответственно, поэт вполне посредственный. Такая вот отроческая непримиримость, не ведающая о существовании реальной человеческой сложности, не допускающая мысли, что замечательные стихи может писать и человек, не обладающий образцово-показательными качествами.

Но, возможно, здесь я просто стараюсь удержать свое "обозревательское равновесие" - очень уж высокую ноту взял в начале текста. Заходиться в восторге от всего, что делает этот журнал, может, и не стоит, но и не оценить реальный уровень сделанного и упорство и постоянство журнала в его по-настоящему культурной работе - тоже было бы несправедливым.