Объявленная в "Круге чтения" "неделя про журналы" провоцирует.

А тут как раз и статья Инны Булкиной.

Мой коллега, размышляющий о феномене сегодняшних толстых журналов, приходит к выводу, что сегодня - время литературы факта, а не собственно художественной литературы. И соответственно, будущее обеспечено тем журналам, которые правильно сориентировались в нынешней ситуации. Скажем, НЗ или ИФ.

Короче, жизнеспособность традиционного толстого литературного журнала - под сомнением.

Для обоснования дается историческая справка:

"Журнал в настоящем своем состоянии - жанр сравнительно новый. Первые журналы явились английским изобретением, предваряли эпоху Просвещения, служили к воспитанию нравственности, литературой не занимались вовсе, выходили чуть ли не ежедневно и более всего походили на сатирические листки.

Первые русские журналы следовали английским образцам, но были все женского рода, в названиях чаще попадались слова вроде "всяко-разно-праздно", пока не явилась наконец сумароковская "Трудолюбивая пчела".

Журналы состояли на государственной службе, с одной стороны, но были жанром низко-утилитарным, воспитательно-познавательно-сатирическим - с другой.

Когда дидактическую эпоху сменила литературная, журналы стали литературными по преимуществу, но на альманахи не походили тем не менее (так какой-нибудь "Соло" тогда назвал бы себя альманахом), потому что предполагали все же исправлять нравы и направлять литературный процесс. Толстые журналы по привычке думают, что занимаются этим и по сей день".

То есть журнал следует рассматривать, как некий культурно-общественный институт, изначально состоявший на "государевой службе". Как нечто сугубо прикладное, функциональное, предназначенное для вразумления народа своего с помощью литературы, а попутно еще и "направляющее литературный процесс". Следы этих функций невытравимы из деятельности нынешних толстых журналов. Что и определяет некий налет архаичности на их деятельности сегодня.

Предложенная схема имеет, разумеется, отношение к феномену русского толстого журнала, но - по касательной. Здесь явление более сложное, никак не укладывающееся в предложенное определение. Поэтому я хотел бы предложить другое, неизбежно (по причинам места) схематичное описание истории возникновения и содержания феномена русского толстого журнала. На мой взгляд, эта схема все же ближе к реальностям русской литературно-журнальной жизни. А во-вторых, она имеет самое прямое отношение к современным толстым журналам и к месту, которое они занимают в сегодняшней России.

Итак:

1. Временем появления русского толстого литературного журнала следует считать начало ХIХ века. Не самым первым, но самым удачным был журнальный проект "Библиотека для чтения" О.Сенковского - тип издания, доведенный уже до уровня "базового" в 40-е годы ХIХ века "Отечественными записками". Последующее развитие русской журналистики ничего принципиально нового не внесло - сегодняшние "Знамя" или "Урал" воспроизводят всю ту же структуру.

2. Определяя общественную и литературную функцию толстого журнала, сошлюсь на мнение специалистов, констатирующих, что журнал был прежде всего точкой объединения читателей: "в условиях неразвитости политической жизни журнал способствовал формированию общественного мнения". "Объединение единомышленников осуществлялось журналом на основе неформальных связей, он воспроизводил традиционную для русской культуры структуру кружка... С расширением круга лиц, втянутых в культурную жизнь страны, в 1820-1830-е гг. распространился альманах, запечатлевавший в печатном виде структуру и жанровые образцы кружкового альбома, а в дальнейшем получил распространение журнал, рассчитанный на более широкую аудиторию. Он как бы расширил рамки кружка знакомых, заменив связь устную - печатной и письменной" (А. Рейтблат "От Бовы к Бальмонту", М., 1991). То есть журнал формировался не сверху вниз, для вразумления невразумленных, а наоборот - издатели следователи за сложившимися уже потребностями читательской аудитории. И структура русского толстого журнала просто оформила уже существующую культурную и общественную ситуацию. Говорить здесь о наличии в журнале даже остаточных следов "государевой службы", согласитесь, проблематично.

3. Более того, взаимоотношения журналов и государственных органов были на всем протяжении русской журналистики XIX века достаточно сложными - конфликты с властью были постоянными: порой дело доходило до временного прекращения издания или даже полного его закрытия.

4. Самый сложный вопрос - взаимоотношения журналов и литературы, то есть - кто кого формировал: журналы литературный процесс или литературный процесс определял облик журналов. Это такой же вопрос, как и "что было раньше, яйцо или курица?". Вопрос, неразрешимый в принципе. Что и правильно - потому как журналы были частью собственно литературного процесса, его персонификацией. Сам характер русской литературы - уж так сложилась ее жизнь - требовал именно таких форм бытования.

5. И наконец, пункт пятый, который редко почему-то упоминается в подобных разговорах, но для понимания самой природы русских толстых литературных журналов он исключительно важен: толстый журнал как коммерческое и культурное предприятие. В разговоре о феномене толстого журнала в России мы мало что поймем, если не будем учитывать:

а) необозримые просторы империи Российской, не так чтобы уж очень густо населенной, и естественную в такой ситуации неразвитость книжной торговли. Самым верным доставщиком литературы оставалась почта. Можно было выписать книгу, а можно - целую "Библиотеку для чтения", способную удовлетворить интересы всех членов семьи подписчика - Сенковский строил свою журнальную книжку так, что там было все - от высокой политики и новой повести до прикладной агрономии и мод;

б) в стране, только приучающейся к чтению, вкладывать деньги в издание книги без гарантий ее последующей реализации - финансовый риск. Издавать же заранее проплаченное издание (чем по сути и является подписка) - риск несравнимо меньший;

в) для потенциальной читательской аудитории, еще определяющейся в своих литературных пристрастиях, очень важна роль посредника (как сказали бы мы сегодня, рекламы); в этой роли выступала редакция, - прочитав пару интересных журнальных номеров, подписчик с легким сердцем передоверял ей выбор своего чтения.

И т. д.

Разумеется, предложенная мною схема справедлива в основном по отношению к русским журналам ХIХ века. ХХ век в России внес свои поправки, и существенные. В частности, в советские времена, когда литература стала частью "общепролетарского дела", заказчиком был уже не читатель, а власть. Возможно, наши представления о толстом журнале как раз и сбиваются памятью о недавнем периоде, когда журнал был органом не общественной и литературной жизни, а почти исключительно - идеологическим органом власти. (Разумеется, здесь необходимо уточнение: в 60-е годы, когда в России начала возрождаться общественная жизнь и общественная мысль, некоторые журналы ("Новый мир", "Юность", "Наш современник") вернули себе некоторые традиционные черты русского толстого журнала.) Но времена изменились. Общественная жизнь переместилась туда, где ей и полагается быть, - в газеты, на телевидение, в деятельность политических партий, общественных, религиозных, культурных и прочих организаций. Сегодня журнал, хочет он этого или нет, обречен быть прежде всего литературным явлением. А общественным явлением он может быть только в той степени, в какой общественным явлением может оказаться нынешняя литература.

То есть в журналах осталась собственно литература. Не больше. Но, простите, и не меньше. Потому как литература никогда не сводилась только к служению общественным идеям. Гражданское служение литературы было уже больше по части "прикладной науки", а не фундаментальной. Против кого или за кого писали, скажем, Толстой или Чехов? Против кого или за кого писали Трифонов или Битов? Понятно, против кого и за кого пишут, скажем, Проханов или Кабаков, ну а что нам делать с прозой Славниковой, Дмитриева, Ермакова, Бутова, с эссеистикой Ольги Шамборант, с поэзией Кушнера или Павловой? Список писателей, тексты которых сейчас являются стержневыми для книжек наших ведущих журналов, можно продолжать долго. Ну и в чем выражается их (и журналов, публикующих эти тексты) "наивно-дидактическая задача исправления нравов"? Нет, в определенном смысле слова, конечно, культура душевной, духовной и интеллектуальной жизни, развитая литературой, в конечном счете, определяет и нравственные установки. Но, согласитесь, сводить содержание современной литературы к "нраво-учению" было бы странно. Скорее как раз "НЗ" и "ИФ", которых мой коллега противопоставил толстым литературным журналам, ориентирующихся на fiction, и которые уже в силу этого как бы свободны от "наивно-дидактической задачи", как раз эти журналы и ориентированы - первый почти "программно", вполне отрефлектированно (почитайте хотя бы статьи Андрея Зорина), а второй в силу специфики той работы, которой занимается, - на задачу вразумления своего читателя. Но по отношению к этой их работе я бы не стал пользоваться иронической интонацией, с которой упоминаются "наивно-дидактические задачи" - это делается на очень даже достойном уровне.

Что же касается, претензий журналов на "руководство литературным процессом", то здесь повторяю: журнал не в состоянии вообще его определять, он может в той или иной степени отражать его. Это раз.

И второе: сама Булкина неожиданно, как бы даже вопреки логике (и тональности, в которой упоминаются в ее тексте толстые журналы), высказывает вполне здравые суждения:

"...литературные журналы никуда не денутся. Они останутся - в нынешнем своем количестве: от трех до пяти - памятниками самим себе. Но, кроме того, они будут работать на литературный процесс, как они это делают и делали. И бесконечные разговоры о том, что, дескать, литературные журналы не поспевают за издательствами и именно поэтому сходят со сцены, кажется, все же легкомысленны и безосновательны. Литературные журналы в принципе не призваны составлять конкуренцию издательствам. Они скорее помогают: предваряют, анонсируют и пытаются обозначить ситуацию - для тех издателей, которые относятся к этим вещам сознательно. Те есть литературные журналы переходят в лабораторный режим (как ни парадоксально это звучит)".

Абсолютно согласен с моим коллегой, хотя и не могу удержаться от одного уже частного вопроса относительно самой логики процитированного пассажа: так все-таки - журналы останутся "памятниками самим себе" или литературными работниками?

С пафосом Булкиной, обличающей сами претензии на водительство, открытое учительство в жизни и литературе толстых журналов, согласен на все сто процентов. Я - за равноправные взаимоотношения читателя и писателя (читателя и журнала), за взаимоотношения двух собеседников, размышляющих об одном, а никак не за взаимоотношения учителя (писателя, журнала) и ученика (читателя). Тут мы, видимо, расходимся с Булкиной в оценке самих литературных фактов. Для меня, например, художественная убедительность текста, увлекающая читателя и уже тем самым воздействующая на него, не является актом водительства. И соответственно, никаких претензий на менторство в деятельности толстого журнала, сумевшего самим уровнем публикуемых текстов собрать вокруг себя аудиторию, я не вижу.

А что касается толстых литературных журналов вообще, то они, видимо, будут существовать в России столько, сколько существует в ней литература.

И в качестве P.S.

Последнее десятилетие с какой-то непонятной радостью и воодушевлением многие мои коллеги объявляют смерть толстых журналов.

Не могу разделить этой радости.

Дело в том, что другого места для литературы и литературной жизни у нас уже почти нет. Посмотрите, как стремительно сократились литературно-критические разделы газет. Там, даже в самых культурных из них ("Время новостей", "Время МН", "Известия", "Газета" и т.п.), литература оттеснена премьерами музыкальными, театральными, антикварными аукционами, показами мод и т.д. Литературная жизнь представлена краткими полуаннотационными заметками и сюжетами премиально-банкетными. То есть литература значима для СМИ только в той степени, в какой она, литература, является частью светской жизни. Не более того. Развернутая аналитическая рецензия на роман или книгу - почти экзотика.

Надежды на то, что эти потери может возместить Интернет, пока слабы. Слишком специфическое пространство. Максимум, который может дать Интернет, - это оперативное оповещение о появлении и характере того или иного текста. Не более того. Для сосредоточенного чтения Интернет мало приспособлен.

Сегодняшняя же реальность такова: нравится нам это или не нравится, а основной вес, основная работа по обеспечению существования литературы и литературной жизни, по-прежнему - на толстых литературных журналах. Попытки, которым я очень сочувствую, некоторых издательств ("Амфора", "ОЛМА-Пресс", "ЭКСМО-Пресс") наладить издание "не обкатанной" в журналах новейшей литературы внушают оптимизм. Но - осторожный. Как правило, на книжном рынке лидируют писатели, имена которых известными и популярны стали опять же благодаря журналам (Т.Толстая, В.Пелевин и т. д.).

И потому энтузиазм, с которым некоторые мои коллеги хоронят толстые журналы, кажется мне самоубийственным.

Если, конечно, не считать его за вот такую парадоксально выражаемую глубинную непоколебимую уверенность в несокрушимости толстых литературных журналов, то есть - как бы их ни гнобили, ничего с ними не сделается.

• Инна Булкина. О "литературе факта" и критических фантазиях