К сожалению, приходится начинать с конца. В предыдущем обзоре мы порадовались за "НЛО", в сетевой версии которого отныне присутствуют примечания. Оказывается, нет единого устава даже в одном и том же монастыре. В последнем номере "НЗ" (той его части, что представлена в "Журнальном Зале") примечания снова отсутствуют: это, как правило, бросается в глаза там, где их много и где они - авторские, как в статье Владимира Успенского "Материалы для классификации цивилизаций", - она завершает номер в рубрике "Очерки нравов", полностью отвечает названию рубрики, продолжает - буквально - предыдущую статью этого автора в #1 "НЗ" "Лермонтов, Колмогоров, женская логика и политкорректность". Речь там о специфических особенностях разных культур-цивилизаций, о "цивилизации льда" и "цивилизации кипятка", "цивилизации дистанционной" и "цивилизации прикасательной", об антиподах, о надписях на корешках, о различных устройствах уборных etc. О цивилизации академических примечаний и их отсутствии там ничего не сказано.

Очевидно, "НЛО" как издательский дом собственное пребывание в сети некоторым образом "классифицирует": принципы такой "классификации" понятны не вполне, однако часть статей "НЛО" и "НЗ" появляются на собственном сайте "НЛО" (и там с примечаниями все в порядке, зато нет, между прочим, курсивов и прочих авторских выделений), часть - в "Журнальном Зале", и там текст подается "в черную" и "в разнос", часть - дублируется, и, наконец, некоторая часть в Сети не является вообще. Почему при всей этой запутанной дистрибуции нужно в одном случае давать авторские примечания, в другой - манкировать, непонятно. По крайней мере, дисциплинарных объяснений тому - нет.

Между тем, в сетевой версии "Журнального Зала" каждая из трех "тем" номера представлена, как правило, одной статьей из "ряда" (некоторые другие можно найти на сайте "НЛО"), то же - с разделами, хотя есть разделы ("Политика культуры", например), не представленные, кажется, вовсе.

Заявленные три "темы номера" - последовательно: "Новая книга Солженицына", "Восточная Европа: между Россией и Западом" и "90-е: новая повседневность". На самом деле темы не три, а по крайней мере 3+1. Главной темой спонтанно стала "Америка после 11-го сентября", она по всем разделам "размазана", или, как тактичнее выразился Андрей Немзер, "распылена". В обязательной заглавной рубрике "Либеральное наследие" давняя (1995-го года) статья Чарльза Тейлора "Неразложимо социальные блага" проходит под эпиграфом "Политическая теория до 11 сентября" (Александр Эткинд).

Затем об 11 сентября пишут последовательно Андрей Зорин ("Осень в Нью-Йорке" в "Мифах и символах"), Александр Звонкин и Алла Ярхо ("Глядя в окно") Владимир Левин ("Письмо из Бостона") и Джордж Блекер ("Записки из-под обломков") - это все в "Культуре политики", но разделения рубрик уж больно условны и искусственны. Суть в том, что все пишущие - непосредственные (или близкие) свидетели случившегося, первая реакция - эмоциональная. У некоторых она, правда, и последняя. Владимир Левин ("Письмо из Бостона") уверяет свою корреспондентку, что увиденные им "символы" "не артикулируются" и что писать об этом невозможно, как "невозможно писать об Освенциме". Между тем всякий символ риторичен, и Владимир Левин тоже риторичен, и все это - предмет Андрея Зорина, который после первых "свидетельств очевидца" переходит к своему непосредственному делу - анализу риторических практик:

На мой взгляд, анализ символических структур исключительно много дает для понимания того или иного события, когда эти структуры утоплены в прагматике.

Владимир Левин вместе со всей Америкой чрезвычайно доволен речью президента Буша:

...Слушая в синхронном переводе эту речь, я улавливал именно эту сплавленность высокого - Америка, нация, свобода... - с политически выверенной конкретностью. Нам предъявили хорошо нарисованный, соразмерный архитектурный проект жизни на много лет вперед...

Далее он разворачивает метафорическую фигуру про "крыс", которых следует "выкурить из их нор", что уже дословная цитата.

А вот Андрей Зорин:

Экзальтированная риторика выдавала растерянность, не сулившую ничего утешительного ни Америке, ни человечеству. Не говоря уже о некстати оброненном упоминании о "крестовом походе", вызвавшем всемирный скандал, формулы типа "абсолютное зло", "злодеи" (мои американские друзья объяснили мне, что английское "evildoers" не имеет того опереточного оттенка, который звучит в его русском переводе), "трусливое нападение", "сталь наших сердец" - свидетельствовали, что действия и мотивы противника воспринимаются как заведомо не поддающиеся рациональному анализу, а весь конфликт перемещается в метафизическую сферу.

В ту же сферу тянули появившиеся через пару дней охотничье-санитарные метафоры: "Мы выкурим их из их крысиных щелей, мы заставим их удирать". Риторика террора зеркально отражалась в риторике возмездия. Правда, на этом месте Буш слегка запнулся. Логика тропа требовала бы сказать что-нибудь вроде: "И мы передавим их всех до единого", - но пойти так далеко он не решился и закончил период совершенно неподходящим оборотом: "И мы приведем их к правосудию" ("we'll bring them to justice").

Прочие авторы если и пытаются анализировать, то скорее свое - и ближних - психологическое состояние и "парадоксы картинки", "эффект кинотеатра":

Вот так благодаря телевидению мы все более отчетливо осознаем, что то, что мы видим своими собственными глазами через окно, - это нам не мерещится, это реальность. Если раньше эмоции как-то так скользили по поверхности, то теперь они наконец-то начинают проникать под кожу. (Потом мы узнали, что во Франции в начальных школах решили провести с детьми специальные беседы, чтобы объяснить им, что это не кино, а "взаправду".)

Два телевизора включены в разных комнатах и настроены на две разные программы. Мы мечемся между ними и окном, и каждый спешит сообщить "свои" новости остальным... ("Глядя в окно").

Это была главная тема номера "11 сентября", "первая" же, напомним, называется "Новая книга Солженицына" (имеется в виду "Двести лет вместе"). Здесь у Солженицына один адвокат и два прокурора. Йоханан Петровский-Штерн ("Судьба средней линии"), кажется, винит Солженицына в том, что тот не гебраист - не специалист, однако же пишет о евреях. При этом ему не достает источников (основной - Еврейская энциклопедия, о чем писалось многократно), а с теми, что есть, он, не без пристрастия, манипулирует. Мариэтта Чудакова ("По лезвию ножа") "оправдывает" автора в том духе, что источников ему, возможно и не достает, но зато достает мужества:

Бывают исторические сюжеты, само обращение к которым (если оно совершается не с пропагандистскими или провокационными целями) - акт личной смелости... Замысел Солженицына вызывает у автора этой статьи восхищение и уважение как еще одно проявление личного мужества писателя (он и сам сознает, что идет "по лезвию ножа")...

Второе основное достоинство книги Солженицына - по Чудаковой - тон и стиль:

Нужен был большой и особый талант, поистине хозяйское владение бескрайними возможностями родной речи, чтобы взять верную ноту. Трудно представить, кому бы другому удалось. Нет уверенности, что будет оценено.

Третье, обстоятельно доказываемое (и так не доказанное в конечном счете!) достоинство солженицынского "исторического обзора" - авторская позиция: автор всякий раз пытается понять обе стороны, но (Чудакова оговаривается в самом начале): "преимущественная любовь к русскому народу очевидна". "Преимущественной любовью", что паче гордости, вероятно, продиктованы некоторые страницы, вызвавшие недоумение у самого доброжелательного из солженицынских рецензентов:

Когда Солженицын пишет о том, что к состязанию с "либеральной и радикальной прессой, столь обязанной в своей энергии и непрерывном развитии сотрудникам-евреям", русские силы и умы "совершенно не были готовы тогда (и уж тем более сегодня)" (с. 431), не могу не удивляться. Что, и сегодня (и почему, если уж на то пошло, "тем более сегодня"?.. - вовсе не понимаю) я должна то и дело задумываться - так кто же он по крови-то, такой-то публицист?.. Вы это серьезно, Александр Исаевич?..

Наконец, третья статья "солженицынской темы" "НЗ" называется "Проколы сиамских близнецов", ее автор, Сергей А.Иванов, поначалу, кажется, травестирует Чудакову:

Солженицына много раз обвиняли в антисемитизме - он всякий раз яростно это отрицал. При таком обостренном внимании критиков именно к данной теме написать о ней книгу - шаг безусловно отважный. Только такой человек, как Александр Исаевич, вечно идущий наперекор, всегда говорящий наособицу, - только он и мог такое удумать.

Потом становится очевидно, что травестирует он не Чудакову даже, но Солженицына, начинает с фарсово-провокационных заявлений, что антисемитизма в России нет и Солженицына как персонажа культового и исторического - тоже нет, что, наконец, евреев нету. И это последнее заявление затем пытается доказать вполне серьезно, и на нем, собственно, выстраивает свою оппозицию Солженицыну.

...Вопрос о еврейской идентичности в восприятии самих евреев и окружающих их "гоев" весьма интересен. С одной стороны, снижение роли религии, забвение идиша и прекращение в России политики государственного антисемитизма должны были бы привести к постепенному затуханию еврейского самосознания - однако такого не происходит. При этом люди, отождествляющие себя в качестве евреев, не связаны между собой ничем, кроме самого акта идентификации. Получается какая-то улыбка чеширского кота!

Тут - и далее по тексту - возникает другой вопрос, возможно не столь интересный, но существенный: насколько отождествляет себя этот автор в качестве носителя русского языка, и в каком качестве отождествляет себя редакция?

Это была "Тема 1". "Тема 2" называется "Восточная Европа: между Россией и Западом". Здесь Ярослав Шимов ("Средняя Европа: путь домой") с популярной в последнее время ностальгической апологией Австро-Венгрии Габсбургов, этого "инкубатора", в котором "зрели" культура и национальное самосознание чехов и словаков, хорватов и словенцев, сербов и румын. Статья Алексея Миллера, обращена, судя по заглавию, в противоположную сторону: "Восточная Европа: вообразить заново".

Наконец, последняя - третья тема 4-го "НЗ": "90-е: новая повседневность". Под "повседневностью" следует понимать "массовую культуру", соответственно здесь Павел Пепперштейн - "Глядя на водопад", то есть в телевизор, в котором телевизоре - MTV, и Пепперштейн - воспользуемся счастливым выражением другого автора "НЗ" - отождествляет себя в качестве Бивиса и Батт-Хеда. Илья Утехин плывет по эскалатору, делясь необязательными соображениями о встречных рекламных стикерах. Называется это, между тем, замысловато: "Анатомия ностальгии: к антропологии повседневности". Замечательно, что на собственном сайте "НЛО" все это зовется проще "На дуде игрец"! И Ольга Шевченко ("Кроссворд. Лекарство от одиночества из девяти букв"), тоже обретаясь в метро, через головы соседей заглядывает в сборники кроссвордов и делает на этом основании разные напрашивающиеся умозаключения, вроде того, что раньше и кроссворды лучше были!