Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Обозрение С.К. #94
Сегодняшняя военная, городская и дачно-деревенская жизнь на страницах февральского "Нового мира"

Дата публикации:  26 Февраля 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Солдат на войне - он кто: Человек, Недо-Человек или Сверх-Человек? Вопрос, над которым (кто ежась и конфузясь от циничной его прямоты, а кто - жестко и бестрепетно, как Толстой всегда размышляли философы и писатели. В русской литературе последняя всерьез написанная проза об этом называлась "Знак зверя". Ермаков писал свой роман, пройдя афганскую войну. Сегодня идет - чеченская.

И вот первая полноценная художественная проза уже об этой войне - повесть Аркадия Бабченко "Алхан-Юрт" в февральском номере "Нового мира". Автор, еще совсем молодой человек, но к своим 25 годам он успел повоевать в Чечне дважды - восемнадцатилетним мальчишкой, солдатом-срочником, а затем, на вторую, времен Путина, войну пошел контрактником.

Поначалу повесть читается как физиологический очерк. Писатель не торопится создавать сюжетное напряжение - он как бы полностью сосредоточен на изображении самих реалий "обыкновенной войны". Автор начинает с ее пейзажа: осенняя полумерзлая грязь, бесконечный дождь, серый лесок и поле, ночевка в холодном битком набитом солдатами бэтээре, поиски еды и воды и т.д. Описываются взаимоотношения между солдатами, солдатами и офицерами, контрактниками и "срочниками". И наконец, следует описание собственно военных действий и восприятия их героем-участником, от психомоторных реакций: страх, злоба, возбуждение боя, смертельная усталость - до попыток самоосознания героя: "У него совсем другая жизнь, в которой не стреляют, не убивают, где нет необходимости жить в болотах, есть собачатину и сдыхать от холода. И такая жизнь у него должна быть всегда. Потому что к Чечне он не имеет никакого отношения и ему глубоко по барабану эта Чечня. Потому что ее нет. Потому что тут живут совсем другие люди, и они говорят на другом языке, думают по-другому и по-другому дышат... Зачем ему тогда быть здесь? Смысл какой, ради какого закона? Что изменится у него дома, в его нормальной жизни оттого, что он находится здесь?"

При всем этом автор как бы не торопится "впускать мысль". В изображаемом им вполне достаточно материала для, скажем, хлесткой публицистики или идеологической повести. Но автор удерживается от сведения многомерной картины реальной жизни к иллюстрации публицистического и моралистического тезиса. Автору важней мысль, которая сама растет из текста. Он не публицист, не идеолог, не моралист. Он - художник.

И сама степень "художественной разогретости" материала у Бабченко такова, что сюжет этой повести возникает как бы ниоткуда, как бы сам собой, не нарушая естественной логики изображаемой жизни, - во время боя, в котором солдаты оказались под обстрелом невидимых боевиков, герою почудилось движение в одном из окон. Кажется там, сказал он, и дом разнесли из гранатомета. А через несколько часов он узнал, что, предположительно, в этом доме погибли старик и восьмилетняя девочка. Герой осознает, что стал убийцей ребенка. Единственный для него, как полноценного человека, выход из этой ситуации: "Он снял автомат с предохранителя, передернул затвор и вставил ствол в рот". Далее в тексте отточие. Герой остается жить - финальные абзацы коротко информируют о последующей судьбе героя. У него был еще один выход, и он выбрал его: "Умер он здесь. Человек в нем умер... И родился солдат. Хороший солдат - пустой и бездумный, с холодом внутри и ненавистью на весь мир. Без прошлого и будущего".

Повесть Бабченко заставляет вспомнить молодого Толстого, я здесь - не об уровне и масштабах, я - о внутренней авторской установке: "Вот я и сказал то, что хотел сказать на этот раз. Но тяжелое раздумье одолевает меня. Может, не надо было говорить этого. Может быть, слова, что я сказал, бессознательно таясь в душе каждого, не должны быть высказываемы, чтобы не сделаться вредными, как осадок вина, который не надо взбалтывать, чтобы не испортить его. Где выражение зла, которого должно избегать? Где выражение добра, которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто герой ее? Все хороши и все дурны. /.../ Герой же моей повести... который всегда был, есть и будет прекрасен, - правда".

Очень грустно будет, если выяснится, что автор писал эту повесть (в отличие от Толстого, к "Севастопольским рассказам" уже имевшего написанными "Детство. Отрочество. Юность" только на горючем своего военного опыта - на ожоге, потрясении, боли, недоумении. Хотелось бы надеяться, что у молодого писателя хватит душевных сил и культуры не впасть в следующих вещах в уплощенность черно-белых идеологем, в дурную публицистичность.

Повесть "Алхан-Юрт" открывает журнальную книжку и, соответственно, создает определенный контекст для восприятия остальной прозы номера.

Коротко о ней.

Рассказ Евы Датновой "Война дворцам", очень симпатичный, написанный умело, изощренно даже, тем не менее, оставляет впечатление демонстрации наработанной молодым автором профессиональной оснащенности - и только. Почти неразличима точка приложения сил.

Два рассказа - Нины Горлановой и Вячеслава Букура: "Елена Прекрасная" и "ВБ", читаются как очередная глава некоего, уже хорошо знакомого нам, но не теряющего от этого привлекательности, повествования.

И наконец, лирическая проза Алексея Варламова "Падчевары" о дачно-деревенской жизни в вологодской деревне, где автор купил несколько лет назад дом. Картинки деревенской жизни. Типы, персонажи. Написано добротно. Даже - истово, с эмоциональным напором. Но разделить эмоции автора, мне, например, мешала излишняя важность и торжественность, с которой он повествует о характере своих взаимоотношениях с деревенской жизнью. Останавливает уже сама лексика: "привыкнув совершать долгий путь", "я удивленно... взирал", "крестьянин Василий Федорович Малахов, которому я обязан... любовью к лесистым глухим местам" и т.д. - все это пишется без капли самоиронии. К себе повествователь относится с очень большим уважением. Настолько, что может употребить такой, например, оборот: моя "приемная деревенская родина". Похоже, автор не чувствует, сколько в этом словосочетании любовного снисхождения: была, так сказать, сиротой, и вот он я - явился и удочерил, облагодетельствовал. Читая "Подчевары", трудно избавиться от воспоминаний о - казалось бы, забытых уже - интонациях наших чиновных совписовсцев с их барской умиленностью перед собственной любовью к "простым людям" и "деревенской жизни". Внимание читателя здесь постоянно переключается с собственно деревенской жизни на внутренние взаимоотношения автора и "деревенской жизни". И - соответственно - с жизнью. Это нормально, но здесь важны критерии, внутренняя мера вещей. С этим сложнее. Вот еще пассаж: "...приезд на чужеземном автомобиле в глухие края невольно бросал тень на мою гордую и опрятную бедность, с которой, находясь в дальних странах, я опрометчиво полагал, что навсегда расстался, но очень скоро заработанное и накопленное сгинуло, а я, видно, был повязан с нуждой". Да, нужда есть нужда. Но, боюсь, что нужда горлановских героев, для которых уже покупка еды и лекарства - проблема, или иерархия жизненных ценностей, заданная в повести Бабченко, помешают читателю отнестись сочувственно к "нужде" повествователя "Подчевар".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 72 /26.02/
"Новая русская книга" #3-4 (2001). "История телевидения" и "Записки скотовода"; русская история глазами американцев: "тюрьма народов" или светлая мечта сибирских цирюльников.
Сергей Костырко, Обозрение С.К. #93 /21.02/
О записках "экскурсовода-дальнобойщика", или Наше прощание с Европой в рассказе Юрия Малецкого "Копченое пиво"; о Лондоне Зиновия Зинника и России Вячеслава Пьецуха. - Вестник Европы. Том III.
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 71 /18.02/
"Роман с героиней" и "Роман с Героем"; Пушкин, Тютчев, Кушнер и "Поэма без героя"; писатель Z. и его "НРЗБ".
Сергей Костырко, Обозрение С.К. #92 /12.02/
О романе Сергея Гандлевского "[НРЗБ]". К роману следует, видимо, отнестись как к "роману-комментарию" о судьбе литературного поколения автора. Портрет поколения дан в его силе и в его слабостях: ежишься, вчитываясь и примеряя. А никуда не деться. Похоже.
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 70 /11.02/
Неразборчивый портрет поколения; "аналитические опрощенцы"; "раскол в либералах" или "рынок интеллектуалов".
предыдущая в начало следующая
Сергей Костырко
Сергей
КОСТЫРКО
sk@russ.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru