Второй номер "Иностранной литературы" я взял, чтобы прочитать роман Фредерика Бегбедера "99 франков", представленный критикой как чуть ли не интеллектуальный бестселлер, роман "бунтовщика номер один во Франции", "исповедь сына тысячелетия" и т.д. Начинал, естественно, с интересом: написано о больном, о том, что (почти в буквальном смысле слова) бельмом торчит на глазу - пиар, реклама, бренды и их создатели, профессионалы, работа которых - преобразовывать нас в стадо потребителей. Но дочитывал роман только по обозревательской повинности. Героя-повествователя, знаменитого и высокооплачиваемого пиарщика, тошнит от того, что он делает, и он издевается над своей профессией и над толпой, следующей за своими новыми поводырями. Вот на этой, так сказать, саморазоблачительной издевательской тональности, как на чем-то как бы оригинальном, бунтарском, и пытается автор удержать свое вяло текущее повествование. И самому ему, похоже, скучно пережевывать не раз и не два жеванное другими, ну а уж читателю и подавно. Будь это отечественный автор, его можно было бы назвать среднеодаренным эпигоном Пелевина. Я уж не вспоминаю здесь действительно острую и глубокую эссеистику Татьяны Чередниченко.

Предложенный журналом далее "роман в письмах" Джейн Остин "Леди Сьюзен" - это чтение хорошее, но, так сказать, общекультурное, факультативное. Разбуженной Бегбедером потребности в современной прозе на современной тематике этим не утолить. И вот, совершенно неожиданно, как раз таким современным, освежающим чтением оказались главы из книги Себастиана Хафнера "Биография одного немца. Воспоминания 1914-1933 годов" в переводе с немецкого Е.Колесова. Тут все удивительно.

Первое, сам автор. Немец 1907 года рождения, мальчиком переживший Первую мировую войну, формировавшийся в условиях перманентного немецкого кризиса 20-х, в годы нацизма эмигрировавшего в Англию. 17 лет прожил в Лондоне, занимаясь журналистикой, в 1954-м вернулся на родину, написанные им в это время книги "Черчилль", "Заметки о Гитлере", "От Бисмарка до Гитлера" сделали его имя известным. И оказывается, все эти годы он держал в столе еще одну книгу, вот этот "Дневник", написанный на материале своих юношеских дневников в 1939 году. Впервые книга вышла в 2000 году, через год после смерти автора, и стала для немецкого читателя событием.

Жанр ее определить трудно. Это не дневники в прямом значении, это скорее лирически-философское автобиографическое повествование, написанное на материале дневников. И одновременно, это жестко (по мысли) прописанный очерк тех процессов в истории Германии 1910-30-х годов, которые сделали неизбежным появление фашизма.

Удивляет и завораживает тональность и стилистика повествования. Пишет человек с живым умом, наблюдательностью, легко и непринужденно переходя от изображения детских переживаний к хронике политической жизни Германии. Тип повествования заставляет вспомнить герценовские "Былое и думы". Та же внятность и выразительность материала и та же "прожаренность" его мыслью.

Стилистика повествования Хафнера исключает лобовые философские и публицистические обращения к читателю, назидательность, риторику и проч. Он пишет не только историю Германии, но и себя в этой истории. И естественно, что ничего "детского", например, в детских эпизодах его книги нет. Для Хафнера внутренняя жизнь началась достаточно рано, те мысли, которые автор продумывает в зрелости, начались для него в детстве на уровне их непосредственного переживания. Толчком стало поражение Германии в Первой мировой войне, за ходом которой мальчик представлял исключительно по немецкой прессе: "Оказалось, что у моей большой игры были не только увлекательные, хорошо известные мне правила, но и свои тайные законы, в которые меня никто и не думал посвящать... где искать опору, поддержку, уверенность и веру... если бесчисленные победы в конце концов оборачиваются окончательным поражением, а истинных правил игры тебе нарочно не говорят, чтобы ты понял их, только когда проиграешь..."

Формулировка эта, повторяю, принадлежит уже зрелому человеку. Но непосредственное переживание этой мысли пришлось на детство. И пережитое мальчиком потрясение уже тогда избавило его от стадных эмоций и наделило способностью, будучи непосредственно включенным в жизнь, видеть ее.

Для Хафнера уже в 1939 году было очевидным, что Гитлер не какой-то выродок, надругавшийся над нацией, извратившей ее моральные установки. Нет, Гитлеру не пришлось что-то изобретать, он пришел на готовое. Основные слагаемые нацизма в Германии существовали в ее жизни уже к концу 23 года, который автор считает роковым для страны.

Хафнер перечисляет эти составные.

Воспаленный патриотизм, органичной частью которого является ксенофобия (свастику автор впервые увидел школьником у своего приятеля, это антиеврейский значок, объяснил ему одноклассник).

Культ спорта и здорового тела как абсолютный синоним понятия "здоровье нации".

Мечты о величии нации, в которых величие измеряется исключительно способностью устрашать.

Согласие общества с цинизмом правителей и политиков, молчаливое признание их права на грубую силу как главный аргумент, признания права властителя на внесудебные расправы (автор вспоминает, как возникла впервые формулировка "расстреляны при попытке к бегству").

Вспоминая о детских спортивных и прочих "объединениях" и "союзах", автор показывает, что уже тогда они - ни по структуре, ни по идеологии - ничем в сущности не отличались от гитлерюгента.

И так далее.

И наконец, одно из самых интересных наблюдений Хафнера. К уже перечисленным составным внутреннего кризиса он добавляет гипертрофированный "общественный темперамент" молодых немцев, воспитанных войной, разрухой и смутными временами: "Молодые же не знали и не хотели знать ничего, кроме общественной шумихи, сенсаций, анархии и опасной эйфории рискованных игр в числа. Они ждали лишь возможности самим устроить опять все то, во что их так усиленно вовлекали когда-то, только с еще большим размахом, а вся эта частная жизнь была для них "скучной", "буржуазной" и "позавчерашней". Вот это неумение жить собственной жизнью, а только стадной, было для автора ясно уже тогда в конце тридцатых. Именно здесь он видит истоки фашизма.

Перед автором неизбежно встал вопрос, как дальше жить в этой стране. Противостояние с государством было неизбежным. Проблема была только в выборе формы. Хафнер выбрал противостояние в качестве частного лица.

Борьба с преступными установлениями государства для него не являлась, строго говоря, антигосударственным актом. Участие в общественной и политической жизни является также формой государственной жизни. Тут, как говорится, хрен редьки не слаще: просто одному политику противостоит другой политик. Разница в идеологиях. Но политическая идеология, любая, сама по себе предполагает усечение живой жизни. По большому счету политику может противостоять только частное лицо, таковым себя осознающее.

В самом начале книги Хафнер определяет ее основной сюжет - историю дуэли "между двумя слишком неравными противниками: мощным, всесильным и безжалостным государством, с одной стороны, и маленьким, никому не известным и ничем не выдающимся человечком - с другой. И дуэль эта происходила не на том игровом поле, которое обычно считают политикой: мой человечек не занимался политикой и уж тем более не был оппозиционером или "террористом". Просто он все время отступал в тень. Ему ничего не надо было, кроме как оставить за собой - хотя бы чуточку - право быть собой, жить своей жизнью и радоваться своим радостям. /.../ И он отваживается на дуэль - без энтузиазма, скорее от безысходности; но тем не менее с решимостью не сдаваться. Конечно, он стократ слабее своего противника, зато намного гибче его". И в наступивших временах - повторяю, писалось это в 1939 году - те немцы, "которые пытаются отстоять свой личный мир и свою личную свободу, на самом деле, не зная того, отстаивают мир и свободу во всем мире".

P.S.

Цитата:

"Было вдоволь свободы, покоя, порядка, доброжелательнейшего либерализма всюду и везде, были хорошие зарплаты, хорошая еда и немного общественной скуки. Каждому предлагалось спокойно и безмятежно заниматься своей частной жизнью, устраивая ее по своему вкусу и фасону.

Но тут опять произошло нечто странное... Оказалось, что целое поколение в Германии не знает, что делать со столь щедро подаренной ему частной жизнью. Очень молодые и совсем юные немцы примерно двадцати следовавших друг за другом годов рождения привыкли черпать все сколько-нибудь важные события, все поводы для глубоких эмоций, все объекты любви и ненависти, ликования и траура, все сенсации и острые ощущения извне, из общественной сферы, охотно беря их, так сказать, бесплатно, даже если к ним прилагались такие вещи, как бедность, голод, смерть, неразбериха и риск. Когда же поставки этого бесплатного продукта прекратились, они оказались беспомощными, чувствуя, что их ограбили, обделили, приговорив к разочарованию и скуке. Жить своей жизнью, делать эту свою маленькую частную жизнь великой, прекрасной и достойной, наслаждаться ею и находить в ней интерес - этому их никто никогда не учил. Поэтому спад общественной напряженности и возвращение частных свобод были восприняты ими не как подарок, а как самый бессовестный грабеж. Они скучали, постепенно дурея от этой скуки, роптали потихоньку - и чуть ли не с жадностью хватались за каждый промах властей, за каждую неудачу или инцидент в надежде на скорый конец мирного времени и начало новых коллективных авантюр.

Чтобы уж быть точным - а эта проблема требует точности анализа, потому что именно она, по-моему, и является ключом ко всему тому этапу всемирной истории, который сейчас переживаем мы все, - добавлю: так реагировали не все и далеко не каждый из того поколения юных немцев. Были и такие, кто, пусть неумело и с опозданием, в это время, можно сказать, учились жить, находя вкус в своей собственной частной жизни, постепенно отвыкая от сивухи военно-революционных игрищ, и начинали становиться личностями. Именно тогда, невидимо и незаметно, образовалась и начала расширяться та бездонная пропасть, которая разделила потом немецкий народ на нацистов и ненацистов".