"Вопросы литературы" (Владимир Порудоминский, "Из заметок далеведа" - # 6, 2001, выставлен в ЖЗ 15.02) вспомнили об одной старинной дискуссии. В 1856 году Владимир Даль позволил себе усомниться в полезности поголовной грамотности для крестьян. Заботиться надо об умственном и нравственном просвещении крестьян, заявил Даль, и грамотность здесь не главное. Чем безнадежно порушил свою репутацию в глазах прогрессивно настроенных современников. Единомышленником оказался только Толстой.

Спор этот, по сути, продолжается и сегодня. Поменялся дискурс, а сюжет все тот же. Если перевести разговор на язык философской традиции, идущей еще от Канта, то речь идет о противостоянии культуры и цивилизованности.

Смешно было бы мне вмешиваться в этот разговор в коротком отзыве на историко-литературную публикацию. Но и удержаться от нескольких реплик трудно. Очень уж неожиданный эффект производит чтение историко-культурных очерков Порудоминского - с одной стороны, архаика, а с другой - увы, предельная актуальность. Во всем, даже в языке и образных рядах, задействованных когда-то оппонентами. Это при том, что в обращении с историческим материалом Порудоминский корректен, он никак не пытается осовременить его. Напротив - тщательно воспроизводит исторический контекст. Как раз поэтому тексты и производят впечатление.

...Первое и печальное наблюдение - минуло полтора века, произошли две революции, несколько войн, общество уже совсем другое, но в нашей отечественной литературе дискурс, в котором рассматривали эти вопросы Даль и Толстой, практически не изменился. Писательская общественность наша осталась там же - на стадии констатации самого существования проблемы. То, что было нормально и естественно в середине XIX века, когда кощунственной казалась сама постановка вопроса, сегодня производит удручающее впечатление - говорение на темы противостояния чумной цивилизации (городской культуры) и чистой естественной деревни стало ритуалом. Ритуалом, исключающим собственно мысль.

Порудоминский восстанавливает хронологию - язык, на котором пытаются говорить нынешние писатели-"патриоты", оформлял в свое время Толстой, задававшийся вопросом: что именовать прогрессом, "улучшение ли путей сообщения, распространение книгопечатания, освещения улиц газом, расположение домов призрения бедных, бордели и т.п., или первобытное богатство природы - леса, дичь, рыбу, сильное физическое развитие, чистоту нравов"?

Вот в этом кругу образов размышляют и сегодняшние ревнители чистоты народных нравов, защищающие их от растлевающего влияния города. И сегодня они обращаются к понятиям "простая деревенская жизнь", "простой человек", а пафос противостояния города и деревни, человека "городской культуры" и человека деревенского/таежного, "натурального" им по-прежнему кажется актуальным (я имею в виду современную литературу - от Белова и Распутина до сегодняшних Варламова и Михаила Тарковского). Удивительно, но, похоже, никто из них не чувствует, насколько сомнительным в нравственном отношении выглядит их пафос, в основании которого непоколебимая уверенность в том, что есть мы, сложные, и они, простые. Можно сколько угодно умиляться и восхищаться ими, простыми и непосредственными, деревенско-таежными, но направленность взгляда сверху вниз, от "нас" к "ним" остается. И уже без разницы, чем наполнена эта дистанция: завистью, восхищением, умилением (Варламов, М.Тарковский) или пошлыми самодовольством и глумливостью, идущими от булгаковского "Собачьего сердца", где разделение на "нас" и на "них" проведено уже на уровне физиологическом, - суть остается одна. Как будто люди проспали полтора столетия, проморгали все наши революции, и еще одну - всемирную, самую убойную для подобных оппозиций, названную когда-то "восстанием масс" (Ортега-и-Гассет).

Речь здесь не столько о нравственности наших писателей, но - об уровне их мышления.

На мой взгляд, тупик, в который загоняют себя воспеватели "натурального" деревенско-таежного человека, идет от слепого следования за системой знаков, сложившейся в другую эпоху.

Для примера - только одна (но - "генеральная") составная из комплекса "идей", за которую упорно держатся наши писатели-"патриоты" - обличение города и городской культуры.

Поддадимся на провокацию. Попробуем на зубок продуктивность предложенной оппозиции.

Да, город бывает ужасен. Ну а чем, собственно, он так ужасен? Да нами, больше ничем. Город - это развитое в полноте своей все то, что сидит в нас, и только.

Один из самых внятных сегодня и широко обсуждаемых знаков ложной "городской" культуры - телереклама. Телереклама как воплощение потребительских утробных извращенных вкусов и жизненных ориентаций. Ну и, соответственно, до исполинских размеров вырастает в обличительной литературе фигура рекламщика, пиаровца, как главного "растлителя" народа. Согласен, не самый симпатичный персонаж. Но давайте подумаем. Ведь ясно же, что рекламу из воздуха не делают. Что-либо "впарить потребителю" можно только опираясь на некие реальности. Иными словами, искусство рекламщика в том, чтобы знать, с кем имеешь дело. Чем профессиональнее работает реклама, тем в большей полноте "выкладываются на экран" наши с вами потаенные "чаяния" и вожделения, и именно в тех формах, в той эстетике, которая реально наша. А десятилетний опыт нашего телевидения показал, что самая близкая массам эстетика (и, соответственно, комплекс нравственных и поведенческих стереотипов, ценностных ориентаций) - это эстетика мексиканской мыльной оперы с девицами и интерьерами из рекламных каталогов (потрясающий рекламный слоган висел одно время в метро Тверская: "Санта Барбара" - дешевая мебель для красивой жизни!"). Можно сказать, что реклама, эксплуатирующая наши реальные желания и устремления, оказывает обществу неоцененную им до сих пор услугу - это что-то вроде постоянно длящегося рентгеновского обследования. Неприятно, конечно, наблюдать нашу гипертрофированную похотливость, жадность к вещам, к еде и к развлечениям, нашу лень. Но куда деваться. Вспомните все эти финансовые пирамиды, уж какое отрезвляющее зрелище нам прокатили, какой сверхназидательный сюжет получился в конце концов, но как-то никто не обратил внимания на то, что про Леню Голубкова и про "Хопра", - это все про нас. Далеко не самый хороший человек, но трезвый и мужественный написал в свое время: "Вот русский - лежит и мечтает. О чем мечтает? А как бы вот так все устроилось, чтоб я ничего не делал и был богатым". Потрясающе, как наше время воплотило этот образ, почти буквально - пол-России каждое воскресное утро лежат у телевизора, завороженные нагловатыми ухватками ведущего лотерею Бинго или Русское Лото, и грезят, что вот сейчас выскочит циферка и все - он богат.

Так что неча на зеркало пенять...

Пользуясь толстовско-далевским образным рядом, мы постоянно будем попадать вот в такие ловушки. В размышлениях о сегодняшних проблемах противостояния грамотности и просвещения (цивилизованности и культуры) оппозиция "город-деревня" уже не работает.

Если внимательно прочитать процитированное Порудоминским высказывание Толстого, то мы легко обнаружим в нем еще одну оппозицию, на мой взгляд, более продуктивную сегодня: "распространение книгопечатания, освещения улиц газом... или первобытное богатство природы - леса, дичь, рыбу, сильное физическое развитие". Ключевое здесь слово "первобытное". Да, крестьянская жизнь была частью природной жизни, и крестьянин изначально был лишен рефлексии по отношению с самому себе как крестьянину. Для него, повторяю, была естественной его неотделенность от жизни природы - он жил в ритме наливающегося колоса, смены дождей и засух, сокодвижения в яблоне и набухания вымени у коровы. Он не знал другой жизни и потому не хотел ее. Другими были отношения крестьянина с деньгами (сошлюсь на свои воспоминания): деньги как эквивалент затраченного времени и сил, деньги как что-то вроде сена на зиму, уложенного в сарай, или семенной картошки в подполе.

Нравственная чистота и здоровье крестьянина - это здоровье природы, от которой он еще не оторвался. Чистота нравов и помыслов, благообразие крестьянина были не чистотой его рефлексии, а отсутствием оной.

Сегодня вернуть человека назад, в те буколические времена, уже невозможно. Времена те кончились. Он уже оторвался от природного круговорота деревенской жизни. И, вступив на путь рефлексии, он должен будет пройти его до конца, воплотив уже в других формах, на другом уровне ту же чистоту и нравственное здоровье. Другого пути нет. Мы все - и "городские", и "деревенские" - давно живем "городской жизнью", и исходить нужно из этого.

Возможно, и был когда-то нормальный путь к естественному воплощению вот этих жизненных естественных начал крестьянской жизни далее в городскую (не одного меня, воспитанника советской страны, ошеломлял вид европейских городов и городков, печать трудовой - в данном случае, протестантской - этики, лежащей на их облике; и это была трудовая этика уже не деревенской, а именно городской жизни). Но от этого пути мы отказались еще в 1917 году. Большевики предложили народу грамотность взамен просвещения. Порудоминский приводит очень выразительные высказывания по этому поводу Ленина.

...Извивы нашей сегодняшней цивилизованности помогают понять тот холодок, который испытывали Даль и Толстой, пытаясь заглянуть в будущее "поголовной грамотности". Проблема осталась, более того, техническая вооруженность "поголовной грамотности" сделала ее более жесткой. И прятаться от нее в нынешнюю "патриотическую" риторику - это, так сказать, капитулировать с гордо поднятой головой.