Русский Журнал / Круг чтения / Периодика
www.russ.ru/krug/period/20020514_kost.html

Обозрение С.К. #105
О новой прозе Маканина - про "лунную любовь" и "большую жизнь" ("Новый мир", #5)

Сергей Костырко

Дата публикации:  14 Мая 2002

Главная (для меня, по крайней мере) публикация в пятом номере "Нового мира" - два рассказа Владимира Маканина, образующие "двучастную" повесть, "Неадекватен" и "За кого проголосует маленький человек".

После нагруженной философскими и историко-философскими символами прозы последнего десятилетия - повестей "Буква А", антиутопии "Однодневная война", после монументального, писавшегося, возможно, в качестве некоего творческого итога романа "Андерграунд" - эти рассказы могут создать ощущение, что Маканин вернулся назад, к своей стилистике времен "Антилидера". То есть опора делается на психологический гротеск, вырастающий из жестко и убедительно написанной реальности, с некой мерцающей изнутри добротной реалистической картинки многоуровневой философской метафоры. Действительно, внешне проза выглядит почти безыскусной, почти простодушной. Предлагающей проживать мысль, не отрываясь от вполне земных реалий подмосковной дачной жизни. Рассказы про старика с дачной фамилией Алабин (есть под Москвой такое дачное местечко - поселок), обуреваемого в лунные ночи любовным томлением.

В первом рассказе ("Неадекватен") история его любви к молодой красавице Анне, жене нового русского, снявшего дачу по соседству. Понятие "любовь" здесь появляется и формулируется не сразу. Все начинается со странного приключения, в котором герой предстает перед читателем то ли сексуальным маньяком, то ли обессилевшим от старости Казановой: в полнолуние старик Алабин пробирается в спальню к Анне и присаживается на край кровати. Женщина как бы в полусне подает голос, зовет мужа, и тогда старик уходит "как тень". Днем старик вполне владеет собой, это только по ночам, при полной луне на небе, его сладко корежит. Это его тайна. Однако на следующее утро случайно задремавший на стульчаке уборной в саду старик просыпается от голосов за забором и узнает, что его приключение уже обсуждается, что выводы уже сделаны и старика намерены уложить на обследование в больницу.

Конфузность ситуации почти гоголевская, из "Коляски", более того, над стариком нависает опасность прослыть сексуальным маньяком. Однако старик не конфузится. Старик оказывается на редкость "бесстыжим". Абсолютно безнадежную ситуацию он намерен использовать для максимального сближения с Анной. Помогает опыт, авантюрная жилка "бывалого ходока" и спортивная злость. Старик начинает подыгрывать окружающим, выставляя свои условия. А оказавшись в больнице, тут же начинает сложную игру с медсестрой Раечкой, завлекая ее легендой о своем появлении в больнице и тщательно режиссируя для нее сцены своих встреч с навещающей старика сострадательной Анной. Одновременно старик ведет свою игру с психиатрами. В больничных эпизодах рассказа перед читателем почти авантюрная повесть о победительном ловеласе. У Алабина получается все. Он "сделал" и Раечку, и психиатров. Более того, через несколько дней после возвращения из больницы он снова оказывается ночью в спальне Анны, но уже не воровато, "как тень", а услышав от нее сквозь дверь тихое "идите ко мне". Этот внешний сюжет написан жестко, с некоторым как бы шокирующим изображением мужской брутальности и особенностей старческой физиологии. Писатель в полной мере использует экзотичность ситуации - контраст молодости, красоты и циничной настырности "старого вонючего козла".

Именно этот контраст и высвечивает внутренний сюжет рассказа. Старик далеко не так победителен. Старик скорее бессилен перед тем, что происходит с ним. За всю свою жизнь он так и не смог обрести защиты от лунного света и томления по жизни, по женщине.

В медицинском заключении, полученном в больнице, было сказано "неадекватен". Но и сам психиатр хорошо знал, что на самом деле стоит это определение:

- Как не понять... Как не понять! Высокая луна-лунища. И бабец спящий. Сидите, сидите, Петр Петрович! И перистые облака. Да?..

При слове "перистые" он нервно хохотнул:

- Перистые! Перистые при высокой луне, Петр Петрович! Они особенны! Вы, конечно, замечали, что в такую ночь луна захватывает полнеба! Полнеба... однако же оставляя место для нежных перистых облаков! Но как можно в такую ночь спать? Или пить? Или жрать?.. Водка! Колбаса! Телевизор! Невозможно! Невыносимо! Омерзительно! Чего стоит тогда вся жизнь? Рупь рваный? Кусок гывна?

Слово "неадекватен" в этой ситуации не значит ничего. И приглашение писателя слегка поволноваться вместе с героем, читающим окончательное заключение: так, все-таки, что со мной происходит, я болен или здоров, - обманка для читателя:

Я был совершенно здоров! Единственное, что в профессорских каракулях настораживало, так это их каменное слово НЕАДЕКВАТЕН. Я раздумывал над ним, жуя котлету за котлетой. То есть как это теперь понимать?.. Психика в норме (записано!). Никакой патологии нет (записано!). Однако временами неадекватен по отношению к реалиям жизни.

Вот как виделось это игривое профессорское НЕАДЕКВАТЕН - камень, и тропинка моя у камня временами вдруг круто раздваивалась: туда? или сюда?..

Обманка - потому, что с самого начала старик твердо знает, что он абсолютно здоров. И что сила его не в петушином старческом задоре. Не поздняя сексуальная озабоченность мучит его, а - любовь. Вернувшись от Анны, "умиротворенным, тихим" с покоем в душе и счастливой слабостью в теле, он не долго блаженствовал - его изводит мысль о том, что же там все-таки было - совокупление только (пожалели больного) или любовь. Потому что ему любовь нужна. Полнота жизни. Сцены, когда томящийся от лунного ночного света и близости - рядом, на соседних дачах - любимой женщины, Алабин спускает из надрезанных у запястья жил кровь, чтобы утихомирить себя, отсылают читателя чуть ли не к рыцарским романам, в которых любовная лихорадка физически истощала героев. Владение Алабиным ситуацией с самого начала, в самом проигрышном своем положении, объясняется не только его гонором и гордыней, а силой и подлинностью жизни, клокочущей в нем. Он защищает в себе то, что обязан защищать. Он моложе и сильнее, полнокровнее своего крутоплечего молодца-племянника, посмеивающегося над старпером, которому про место на кладбище думать бы надо, а не таскаться при луне под окнами молодых женщин.

Тут не маркесовский мотив "Полковника...", когда старик живет только своим упрямством, только волевым усилием. Старика Алабина мучит не иссякание в нем жизни, а счастливая полнота ее.

Второй рассказ "За кого проголосует маленький человек" поначалу прочитывается только как некое дополнение к первому. Опять тот же старик и три небольших дачных эпизода: разговор со стариком-приятелем про выборы, недолгое гостевание у соседей под водочку и семейную перебранку хозяев и, наконец, сцена свидания с подругой (молодой бухгалтершей Лидусей). Почти дачные экзерсисы, по сравнению с крепко сложенным сюжетом "Неодекватного", - тем ценнее изощренность, с которой выстраивает на этом материале писатель свой сюжет. Речь идет о соотношении "лунной любви" и "большой жизни". Старики говорят про выборы, и герой удивляется некоторой странности: когда идешь на выборы, есть ощущение значимости происходящего, есть ощущение твоего присутствия в мире, а как только листок скользнет в прорезь урны, возникает ощущение обмана, точнее - самообмана. Внезапной пустоты.

Тему выборов старики продолжают, сидя в гостях. Гостевание это своеобразное - тихие мирные дачные старики-выпивохи востребованы супружеской парой Машей и Толиком, переживающими очередной семейный кризис. Гости необходимы супругам, чтобы выполнять ритуал семейной жизни, чтобы слышать себя со стороны и вовремя остановить те последние слова, после которых уже ничего не поправить.

Два этих как бы несвязанных внутренне эпизода - перетекают в третий. Герой рассказа спешно покидает застолье, он торопится к своей молодой подруге. Последняя сцена рассказа - любовная сцена: герой и его молодая подруга в постели при включенном телевизоре. На экране предвыборные дебаты. Претенденты на президентство доказывают свои права. Там на экране "большая жизнь", "большая политика". Для оценки места ее в реальности и используется в рассказе "очередная лунная любовь старика". Мельтешащие на экране телеголовы, раскрывающие, как в аквариуме, рты (звук выключен), - это на самом деле просители. Они, по сути, некий телеморок, выпрашивающий свою "большую жизнь" вот у этой пары. Их зависимость от старика и его подруги неизмеримо большая, нежели зависимость от гостей двух несчастных супругов. Маканин обозначает это предельно лаконично, не без своеобразного стилистического щегольства: "Понимаешь, - говорит герою его подруга. - Я загадала. На ком ты кончишь, за того проголосую".

И в заключение еще одна цитата с картинкой, при помощи которой повествователь выстраивает свою иерархию ценностей и место в ней для "просто жизни" и "большой жизни":

...У нас здесь сложился свой очень изысканный "круглый стол". Я вникал - я отслеживал взгляды: этакую вязь четырех взаимно сплетенных и потаенных переглядываний (или даже подглядываний). Это был наш интим:

экран (знаменитыми лицами) уставился и безусловно смотрел (в обход моей спины) на нагую Лиду -

нагая Лидуся смотрела в основном на меня (на мое медлительно подвижное плечо) -

нагой я - на луну -

а нагая луна, завершая круг, уставилась прямо в голубеющий экран ящика - на мельканье там знаменитых лиц (обнажавших, по полной, свои души).

А лунный свет так и лился! Лил себя. (Глаза охотно свыкались с колдовским сиянием.)

Все как бы очень просто, но простое в искусстве как раз и бывает самым неподъемным.