Сначала вдогонку последнему сетевому "НЗ" то, что в бумажном остатке. В бумажном остатке, как правило, "НЛО" придерживает не самые плохие тексты. Как раз наоборот.

В Сеть не попала "Социологическая лирика" Алексея Левинсона, которая в #21 имела непосредственное отношение к "Теме 1" - то есть к т.н. "среднему классу". Кажется, это единственная социологически вменяемая точка зрения на то, что в этих широтах следует понимать под "средним классом" (а не то, что, исходя из западных стандартов, в него пытаются "вписать"). Традиционный средний класс, "опора режима" и т.д., - это обыватель. И вот этот среднестатистический обыватель находится между маргиналом-неудачником, с одной стороны, и успешным "молодым профессионалом", "бизнесменом средней руки", короче говоря, тем, кого все прочие авторы "НЗ" объявляют "средним классом", - с другой. Он живет лучше первого и хуже второго, он продукт лужковско-путинской стабилизации, он "средненький". Но у нас он - средний.

С детской литературой получилось и вовсе обидно. В Сеть попала самая скучная статья из всего блока под названием "Астрид Линдгрен и шведское общество", а за бортом остались Джамиля Мамедова ("Наша книга детская, детская, советская") и Екатерина Марголис с "Литературой маленького человека", где замечательные цитаты из Корнея Чуковского и Мирона Петровского (который, кстати говоря, совсем недавно подготовил и откомментировал том сочинений Чуковского в "Библиотеке поэта"), а кроме того - оригинальные соображения о том, какова должна быть "литература маленького человека" в идеале, и вполне предсказуемые, но все равно обидные и справедливые сетования на убогую во всех отношениях (кроме дорогой полиграфии, разумеется) продукцию монополизировавшего "детскую" нишу "Россмена". В силу известных причин советская детская книга имела счастливую судьбу: здесь работали не самые худшие писатели, и, как теперь понятно, лучшие художники. Золотой век кончился, "Россмен" снимает узоры с чужих и третьестепенных образцов. Но, кажется, Екатерина Марголис не совсем права, списывая все беды на отсутствие "детской критики". Наличие "взрослой критики" нимало не сказывается на продукции какого-нибудь "АСТ" или "ЭКСМО". Просто взрослых издательств много и потому они разные. А "Россмен" в своей нише и царь и бог, и нет ему закона.

Джамиля Мамедова, в свою очередь, расценивает "книги нашего детства" как чуть ли не единственную возможность передать свой детский опыт ребенку. При том, что этот ребенок не знает очевидных для нас реалий "советского образа жизни", и не исключено, что каких-нибудь "Красных дьяволят" он воспринимает сегодня как литературу фэнтази.

Между тем "Красные дьяволята" заслуживают отдельного разговора, ибо сюжет, что называется, семиотический. Сочинение П.Бляхина, что легло в основу легендарного советского блокбастера "Неуловимые мстители", имеет от фильма несколько принципиальных отличий. Вот, например, роль Цыгана в оригинале исполняет китаец Ю-ю. Но это понятно. Меня больше увлекает другая коллизия: все второстепенные персонажи "Красных дьяволят" говорят по-украински. А главные, включая батьку Махно, - по-русски. Такой вот Коминтерн.

То был бумажный "НЗ", теперь сетевой "Октябрь".

Апрельский номер открывается безразмерным "Мастером Хаосом" Евгения Попова с замысловатым подзаголовком: "Открытая мультиагентная литературная система с послесловием ученого человека". Послесловие имеет место быть, и учености там хоть отбавляй. Называется ученое послесловие "Целое больше суммы своих частей", и смысла там столько же, сколько в известных литературным теоретикам книжках о пресловутой "целостности", которые книжки с успехом воспроизводятся в Твери, Воронеже, Донецке и Институте мировой литературы. Надо думать, в случае "Мастера Хаоса" - это пародия. Выглядит приблизительно так:

Целостные системы, к числу которых относятся живые и социальные системы, принципиально отличаются от "аддитивных" (например, механических) систем, в которых целое равно сумме своих частей, то есть результирующее поведение системы прогнозируемо на основе изучения свойств ее частей. Поскольку открытые целостные системы обладают способностью к самоорганизации, писатели холистического (целостного) направления в своем творчестве исходят из того, что порядок может возникать из хаоса, т. е. из локальных, в значительной степени случайных взаимодействий. Это и определяет специфику их творчества, столь чутко реагирующего на те изменения, которые произошли в мире к концу XX века, когда человечество мучительно ищет выхода из множества тупиковых ситуаций.

Короткий смысл длинной речи в том, что очередное хаотическое построение писателя П. из города К., стоящего на великой сибирской реке Е., следует понимать как открытую целостную систему, обладающую способностью к самоорганизации. Пусть так. Вся эта шаткая конструкция из вклеенных газет, вставных новелл, неминуемых списков и бородатых анекдотов в самом деле держится неким общим ощущением или воспоминанием - общим советским прошлым и постсоветским настоящим. Это беспорядочное и "самоорганизующееся" построение столь же громоздкое и хаотичное, как, собственно, предмет его - Империя, включающая в себя Туркмению и Эстонию, Чехию и Финляндию и город К., стоящий на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, и даже шведский остров Готланд, прекрасный, как мечта о бесклассовом обществе. Скоморошеская интонация, которую мы уже привыкли принимать как должное, здесь получает даже некоторое концептуальное обоснование: Империя зла, полюбишь и козла. И это был девиз.

Андрей Немзер полагает "мультиагентный роман" лучшей толстожурнальной прозой месяца апреля, добавляя впрочем, что "похвала еще не большая". Так и есть, особенно на фоне прочей прозы апрельского "Октября", о которой здесь умолчим, чтоб не делать дурной рекламы длинному-длинному роману Вацлава Михальского "Весна в Карфагене", который "Октябрь" предлагает купить своим читателям по "оптовой цене".

Кажется, все же лучшая позиция апрельского номера - стихотворная подборка Владимира Салимона ("Колючая вода") с парадоксальными, одушевленно-застывшими (но не барочными при том!) пейзажами, за которыми не столько аллегория, сколько заведомый абсурд наших дней:

Не в силах уследить за смыслом,
не разобрав отдельных слов,
о нашем времени некислом
кто походя судить готов?

Солдат, от поезда отставший?
Сошедший на берег матрос?
Иль в церкви службу отстоявший,
сребробородый Дед Мороз?

В майском "Октябре" обнаруживаем сочинение Романа Солнцева о злоключениях ученых из Новосибирского Академгородка ("Полураспад"), главного героя звать А.А.Левушкин-Александров, ему тяжело, жена - стерва, и жизнь не удалась:

Ни один эксперимент, еще недавно радовавший его, не казался интересным - ни управляемое культивирование биомассы на огромных скоростях, о чем писал даже западный журнал "Science", ни создание светящейся кишечной палочки (как воскликнул залетный итальянец из Миланского университета: "Мам-ма миа! Скоро и наше дерьмо будет светиться?!"), ни выращивание особых бактерий, питающихся электричеством (для обогащения бедных руд), - ничто...

Тут приезжает искуситель из-за океана, дальше можно не читать. Мораль - в Н-ске работают самоотверженные патриоты.

В качестве "стихов" в 5-м номере "летние записи" Людмилы Петрушевской. Андрей Немзер обозвал их верлибрами, но это не совсем так. Там иногда вроде даже какая-то рифма имеется:

вдруг да сяду
опять рисовать
вдруг да получится
этот свет голубой и лиловый
столько дней пропустила
депрессия так сказать
теперь спасибо Тебе
начну снова

Вдруг да надолго рифмы не хватает, дальше там все как обычно, под ту же сурдинку:

нет ни радио в этой
московской больнице для диабетиков
ни телевизора
в туалет не войти
санитарок не ищи
и вдруг окончательное событие
кто-то украл
все припасы
из единственного холодильника
а тут люди под инсулином
должны есть
а то будет кома

Неведомо зачем это все называется "Карамзиндеревенский дневник".

По контрасту с надоевшими имитациями надоевших страшилок от Петрушевской в том же номере стремительно входящий в моду Андрей Геласимов ("Жажда"). Здесь все как в страшилке (герой - Франкенштейн, которого боятся дети, на лицо ужасный и добрый внутри, рисует как Гойя, а кроме - чеченские перипетии, детские комплексы, бизнес-разборки, много водки, свет в конце туннеля, в общем - игра на грани фола. Однако проза. В прежние времена сказали бы: "крепкая проза". Чернухи как таковой нету, зато есть ритм.

Что же до не-литературы в "Октябре", то самая большая (громоздкая и развесистая, скажем так) позиция - "Путевой дневник" из #4. В РЖ о нем уже писалось, так что мы здесь не будем останавливаться подробно на проекте как таковом. Тексты там более чем неровные: пестрое собрание переводов из Кеннета Уайта, оригинальных "междисциплинарных" откровений, эссеистических красот и пошлостей вроде:

Звук - это пустое место бытия.

Для голой глотки звуки опасны, токсичны, их лучше обезопасить, увидеть письмом.

Текст: смысления-размещения.

Смысл как вмещенная, уместная мысль, мысль-место; языковая точка или языковый узел ... и т.д.

Безотносительно к "геопоэтике" как измышленному проекту выделим тексты Владимира Березина и Рустама Рахматуллина. И относительно проекта - первое, что здесь бросается в глаза: во всех этих умозрительных "гео-поэтических" построениях не достает неумозрительной истории (с Крымом просто полный провал).

"Литературной критикой" в сетевом "Октябре" #4 одинаково поименованы многословные соображения Валерия Мильдона "Лермонтов и Киркегор: феномен Печорина" и "Русское поле" Павла Басинского - короткие аннотации провинциальных книжек. Выглядит это таким образом:

Тонкие, лиричные, порой философские рассказы и эссе. Иногда переходят в прямую лирику.

Это про книгу калининградца Олега Глушкина "Пути паромов". "Прямая лирика" проиллюстрирована цитатой:

"Ты высовываешься в окно. Пронзительный свет луны вырывает из темноты твою седеющую голову. Ветер перебирает листву, и тени деревьев со всех сторон набегают на стены отеля. Никого ты не решаешься искать. Ты хочешь, чтобы она сама тебя позвала...".

В #5 вместо "Русского поля" "Панорама" - рецензии на книжки, чьи авторы "из других пространств" - израильский поэт, австрийский модернист, крымский краевед-мифотворец и т.д.

И "Литературной критикой" в майском номере называется в самом деле литературная критика: здесь статья Марии Ремизовой "Кризис жанра: литературные прения как способ уйти от ответственности". Речь о "прениях" в "Литературной газете", кажется, смысл в том, что от ответственности пытаются уйти все, кто в них принял участие (от Аллы Латыниной до Владимира Бондаренко). Они говорят, что литературы нет (или есть та, которая им нравится, а другое - обман и подделка). А Ремизова им в ответ - что литература есть, а они сами обман и подделка.

Литературные прения non-stop.