Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво: выпуск 88
"Уральская новь" #12, 2002; "Урал" #5, 2002; "Новая Юность" #1(52), 2002

Дата публикации:  1 Июля 2002

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Прошлый выпуск "Журнального чтива" оказался "пермским" отчасти, хоть речь там шла о столичных "Знамени" и "НМ". Однако последний раз уральские журналы мы читали страшно сказать когда - полгода назад, и тогда была зима. И были, помнится, сюжеты о вурдалаках и беспросветная "Книга жизни города Мудоева". Теперь все иначе. Теперь мы имеем дневники разного рода морских путешествий, астральных странствий и просто дневники. Но с уклоном в профессионализацию (не в смысле литературного профессионализма, к сожалению, а в смысле рабкоровском, репортерском). В 5-м "Урале" утомительно-длинное √ под стать жанру - морское путешествие Евгения Пинаева под замысловатым названием "Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца". У пароплавов сплошь литературные имена ("Грибоедов", "Тургенев", "Лермонтов"), назначение у них откровенно утилитарное - траулеры, эпиграфы-цитаты - из "Доктора Айболита" и бл. Августина. А в целом скучно.

Слегка поживее "Средиземноморский роман" Андрея Матвеева в последней "Уральской нови". Этот испанский путешественник - поклонник Вайля ... со всеми вытекающими: самоупоительные измышления о "психогеографии", смакование архитектурно-гастрономических подробностей, рецепты приготовления кофе etc. Гурмана Андрея Матвеева в том же номере сменяет смакователь иного порядка подробностей - Владимир Приданников, "Путь самоотверженного". Этот персонаж - один из бесчисленных пост-ерофеевских похмельных путешественников, то есть опять имеем рецепты всякого рода напитков, соответствующего порядка философию и красоты стиля. Эпиграфы из Гаутамы и Аллы Пугачевой. Плюс - запоздалый в этих широтах Керуак с откровениями пьяного бодхисаттвы:

Я пришел в себя на улице. Было совсем светло. Утренняя свежесть подхватила меня, легко оторвала от земли и понесла вверх. Рядом летел Филолог. В рваных джинсах и засаленном пуховике он был похож на последнего бодхисаттву. В одной руке он держал пустую авоську, в другой - несколько смятых купюр. Он тихо, как молитву, шептал: "Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах. Кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот знает. Это знает уставший".

По контрасту (или по смежности?) "Монастырский дневник" Ларисы Ванеевой.

И в том же номере фронтовые мемуары Леонида Гаряева ("Мои надежные товарищи") и "Война глазами ребенка" Юрия Владимирова. В "Урале", в принципе, как нигде много откровенно газетной очеркистики, - даже тогда, когда оговаривается большой жанр, профессиональная стилистика старых газетчиков срабатывает. Соответственно, - "документальная повесть" Владимира Голдина "Узорщики слова и проба пера" - серия очерков об уральских писателях-...очеркистах. А вот и в "Уральской нови" журналистско-комсомольские очерки-мемуары Ирины Моргулес ("Записки обжоры"). Для какой-нибудь грядущей истории нравов этот стиль комсомольской журналистики 60-х - как чистый стиль - должно быть, будет любопытен. Там космонавты, кукуруза, командировки по стране и загранкомандировки в страны народной демократии, все с приличествующим упоением, возмущением и здоровым оптимизмом.

Со стихами в уральских журналах на этот раз все не так однообразно, хотя с предсказуемыми совпадениями. "Урал" открывается "Венком Борису Рыжему" - из "домашних" в большинстве своем стихов. Но, кажется, "юбилейно-поминальная" кружковая поэзия другой быть не должна, все так и было задумано. Такой себе семейный альбом и ... тоже в своем роде картина нравов. Однако вот посвященные Борису Рыжему стихи ушедшего прежде него Романа Тягунова:

Запрещенные книги читаем,
Задушевные песни поем,
Дружим с официальным Китаем
И с Тибетским играем огнем.

Вкусы публики ярче клубники,
В высшей лиге ворота узки:
Мы свои запрещенные книги
Переводим на все языки.

Мастерство проверяется сказкой,
Сказка былью, а быль - пацаном,
Что листает ее перед сном,
Типографской испачкавшись краской.

А эти стихи Максима Анкудинова открывают поминальный "Венок":

Прочитал вчера старые слова
Курицына о Рыжем
"Борька за Ромкой"
как просто
"мышка - за бабкой"
Курицын - за бутылкой
непроизносимо
самоцензура

Вот ведь как просто
умер отозвался
слава пришла
на то ты и критик ...

Составители признаются, что часть стихов из подборки уже была однажды напечатана. В питерской "Звезде". И кстати, в той же самой "Звезде" однажды читали мы стихи Сергея Слепухина, те самые, которые открывают 12-й номер "УН". И в питерском журнале они были на месте:

от монферрана к фальконе
чей всадник мчится на коне
два шага равные столетьям
повержен змей герой в седле
он машет ручкой гоп-алле
и ветер сносит междометья

Другим местам пристали другие картины, но все в том же марше гоп-алле:

на плотинке на исети
тети дяди малы дети
на скамеечке пивко
распивается легко

там где клены и березки
на трех лапах псы-барбоски
там сержант навеселе
бьет козырным гоп-алле

в узкой юбке буби-даму
чью-то дочь и чью-то маму
а толпа гогочет всласть
негде яблоку упасть

реют флаги полосаты
злобно фыркают пассаты
ну задай ей трепака
за подарок трипака ...и т.д.

Но стоит отдать стихотворцу должное: ветер тут не всегда сносит междометья вместе со знаками препинания, случаются и другие ритмы.

Подборка, между тем, называется "Вот и все, и все такое...", и это из стихов "На смерть Б.Рыжего". К "Венку" из соседнего "Урала" эти стихи отношения не имеют, и не потому лишь, что, как здесь сказано, "я не знал его живого". Стихи все же не "домашнего" качества, вполне литературного, и, что характерно, содержат в себе краткий конспект всего, что было в кружковом любительском "Венке":

...Книжка, пара публикаций,
Пять разборок, семь хренаций,
Заморочки, пьянка, бабы,
Юность -- рытвины, ухабы.
Танцы-манцы, спирт, общага,
Сотрясение, бодяга,
РТИ и Вторчермет -
Пара-тройка злых примет.
Я не знал его живого.
Что тут, скажете, такого?
Был поэт, да вышел вон...
Да, все так, но этот шмон,
Кавардак и неотложка,
Из Есенина немножко
Не дают душе покоя.
Вот и все, и все такое...

В том же номере "УН" подборка под названием "Нижнетагильский ренессанс": пять дам из г.Нижний Тагил пишут стихи с разной степенью оригинальности.

Вот манерно-богемно-изобретательная Наталья Стародубцева:

Она не пишет. Думаю, что ей
Такая скука извращаться трелью,
Она: синеет вечер акварелью
Высокопарно? курит. Между ней
И миром: 3-4 этажа,
Сабо из кожи дикого жирафа,
Эссенция гекзаметра, прерафа-
Элиты, соблазнения ножа
Для веночки, спасения углом,
Мои художества, мои осколки
Стеклянных пепельниц, мой тон, мой дом
И шпилечки: и зубки, и заколки.

Вот еще более манерная и еще более изобретательная (и традиционно банальная, как всякая рефлексия на авангард) Елена Сунцова:

мин облака буль
переплыву ров
стану тянитолкай
авва и бармалей
грабящий антарктид
сыплющийся сок
переверну нил
опустошив чувств

И, очевидно, из тех же хрестоматий упражнения:

Лимон тонко плавился, она удивлялась,
Потом посмотрела в его веера,
Колеса придумала; долго смеялась,
Когда оглянулась: это была не я.

То была Ольга Мехоношина.

Одна из лучших позиций в "УН" - "Маргиналы" Анны Сидякиной, история пермского (отчасти - свердловского) андерграунда 1970-х, хроника + Oral's History. "УН" публикует главы из будущей книги. Автор предисловия и едва ли не главный персонаж "маргинальной хроники" Виталий Кальпиди формулирует так:

Книга "Маргиналы" - это живые лики погибшей литературы. И данный культурологический нонсенс через некоторое время будет-таки воплощен в жесткой полиграфической копии, что само по себе изумительно и невероятно.

То есть речь идет о "погибшей литературе", - погибшей цивилизации. Даже если сказано слишком сильно, для истории одного отдельно взятого уральского андерграунда это в самом деле исключительно полезно и поучительно. По крайней мере, важно знать для характеристики этого - отдельно взятого андерграунда, что "особенно важным <для него> оказалось восприятие творческого опыта А.Вознесенского и Ю.Кузнецова". Забавно, что знакомство главных героев происходит ... на лестничной клетке кумира:

<Апрель, 1974> Первая поездка молодых поэтов (В.Кальпиди с В.Дрожащих и Ю.Беликова) в Москву.
Ю.Беликов: "Однажды мы с моим другом, поэтом Толей Култышевым, /.../ поехали к Вознесенскому. Тогда вообще была мания ездить к Вознесенскому. Поехали мы... Он жил в высотном доме на Котельнической. /.../ А я еще никогда в лифте не ездил. И я говорю Толе: пойдем пешком. Идем мы, идем, и вдруг - на одной из лестничных площадок встречаем Дрожащих и Кальпиди. Основное наше знакомство произошло там".

А в "Урале" отметим тамошнего постоянного кинообозревателя Георгия Циплакова. В принципе, ничего там такого особенного нет, человек в литературном журнале о кино пишет (в последнем номере - о "Гладиаторе"). Но о кино, а не о том, что в здоровом теле здоровый дух, как это обычно происходит в тех удивительных текстах, которые в иных столичных журналах выдаются нам за "Кинообозрения".

А напоследок - в качестве бонуса - "Новая Юность", которую мы читаем еще реже, чем уральские журналы, но это ничего. Никто не в обиде, потому как главный редактор "НЮ" однажды произнес следующее:

"Сначала невнимание нас задевало и обижало - все-таки мы стараемся не только для себя. Но затем вдруг пришло озарение - наши материалы требуют от читателей и главным образом от критиков и интерпретаторов не какой-нибудь полулегальной, дилетантской и поверхностной подготовки, а серьезного творческого образования, настоящей духовности и высокого IQ".

Здесь слишком много всего требуется: и творческое образование, и настоящая духовность, и - главное - высокий IQ. Похоже, главный редактор "НЮ" запугал и распугал всех, кого можно и нельзя. И тем не менее... если очень редко и очень быстро, то стоит попробовать.

Последний сетевой номер "НЮ" открывает писатель из Барнаула Владимир Токмаков. Его роман называется "Детдом для престарелых убийц". Это не похоже на фильм ужасов, совсем наоборот. Это очень похоже на наши уральские журналы. И даже более того. Главный герой умеет спать только в кино, а работает он в газете "Вечерний Волопуйск", и такой у него происходит поучительный разговор при поступлении на службу:

- ...Ну, так чему можно научиться в газете, а, молодой человек?

- Не знаю, - немного растерялся я.

- А вот я специально для вас перечисляю: писать простые повествовательные предложения - раз и правильно пить водку, чтобы быстро не спиться, - два. Это очень важно, особенно для начинающего.

- Но газета ведь нивелирует стиль, вынуждает писать штампами, готовыми клише и стереотипами, отупляет журналиста, делает его похожим на других, - сказал я с пафосом (как молодой сотрудник я считал своим долгом немного поспорить с начальством. Для формы, так сказать).

- Вся журналистика держится на штампах и клише, - вставил ответсек. - Главное в газетных материалах - доступность и понятность. Красиво писать надо в литературных журналах. Здесь этого не нужно.

- Это точно, - по-отечески кивнул Нестор Иванович. - В газетном деле все держится на штампах, и молимся мы на одного идола - простое повествовательное предложение. Не нужно загружать и усложнять себе и читателю жизнь.

Впрочем, главный персонаж, как к концу выясняется, неадекватен, и развязка непредсказуема.

Роман балансирует между снами в кино и криминальной хроникой "Вечернего Волопуйска".

Стихи в "НЮ" таковы, что без высокого IQ там делать нечего:

Ты - смешная, волшебная, тихая, нежная пеночка,
Озорная, пугливая, вздорная, хитрая девочка,
Ты - то ежик, то зайчик, то лучик, то рыжая белочка...

Это был Андрей Коровин.

А вот стихи, которые требуют серьезного творческого образования. В самом деле:

Сползает по листве всклокоченной,
Реке и розе вопреки,
Ночной кораблик позолоченный
Вверх по течению реки.

Вы думаете, он из Александровского сада приплыл. Ан нет:

В пивных мелькают перья дротиков
И раздается смех девчат,
И негры-продавцы наркотиков
Снаружи выходов торчат.

...

В моей душе спит гей закованный,
Но мальчик - вылитый Брэд Питт!
Ты прав, товарищ мой заблеванный.
Я знаю: love is all you need.

Это "Темза в Гринвиче" Алексея Верницкого.

А кроме стихов и прозы в "НЮ" есть удивительный раздел "Анамнез", где врачеватель Александр Крылов популярно объясняет анамнез и эпофиз кавалерист-девицы Надежды Дуровой и испанского мачо Франсиско Гойи.

Наконец "Выход в город", в котором "выходе" мы имеем известную уже по последним номерам "Октября" "геопоэтику". Персонажи те же. Рустам Рахматуллин на этот раз не про Иерусалим, а про Константинополь в Москве. А про Стамбул ... в Стамбуле здесь же Глеб Шульпяков.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Сергей Костырко, Обозрение С. К. # 111 /25.06/
"Ура!" как манифест "юной литературы" - о повести Сергея Шаргунова в "Новом мире".
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 87 /24.06/
"Знамя" #6; "Новый мир" #6. Пермь как текст; наши сети притащили мертвеца; чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не ширялось.
Сергей Костырко, Обозрение С. К. # 110 /18.06/
Фандорин против Шекспира - о "Гамлете" Бориса Акунина ("Новый мир", # 6).
Инна Булкина, Журнальное чтиво: выпуск 86 /17.06/
Бумажный "НЗ", "Октябрь" #4, #5, 2002. В остатке у "НЗ"; Империя зла, полюбишь и козла; "прямая лирика" и литературные прения non-stop.
Сергей Костырко, Обозрение С.К. # 109 /13.06/
О вере в человеке как "благородном пренебрежении мудростью" - рассказ Фазиля Искандера "Сон о Боге и дьяволе" ("Знамя", # 6).
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru