Последний вывешенный в "Журнальном Зале" "Арион" свеж как никогда: там даже отсылки на скандалезного Ольшанского имеют место: в общем, почти позавчерашняя газета. Хотя, по большому счету - все те же и все там же. Только в "Прозе поэта" на этот раз Кушнера, наблюдающего рифмы, сменил Вадим Перельмуттер с комментариями из чужих комментариев (называется это "Записки без комментариев"), там Коктебель, Кржижановский, Пушкин вперемешку с Шенгели и некоторые странные сближенья, как то:

...Не до поэтики было, когда, по слову персонажа Галича, "оказался наш отец не отцом, а сукою". Как раз в ту пору был уже подписан к печати очередной "Песенник", открывавшийся ныне забытым эпическим речитативом: "На дубу зеленом да на том просторе Два сокола ясных вели разговоры"... Далее было: "Один сокол - Ленин, другой сокол - Сталин, А вокруг летала соколяток стая" (рифма, конечно, не Бог весть какая, но все-таки). Стало: "Один сокол - Ленин, другой сокол - тоже"... Прочее - без перемен.

Жизнь подчас подражает искусству, сама того не ведая. Знаменитая картина Дали с шестью Лениными на рояльной клавиатуре написана в 1931 году...

То были тоже "заметки о рифмах" на самом деле.

В "Ойкумене" оперативная реакция Яна Шенкмана на курицынские списки "110 к 10" ("Шкала Рихтера"). Этот автор обижен, похоже, на всех: на Курицына, придумавшего "тупую игрушку" и сделавшего вид, что можно выставлять оценки и зачислять в "десятку" простым большинством голосов; на экспертов, которым Курицын "дал статус", даже на Мих. Айзенберга (правда, тут так и непонятно - за что. Просто "позволил себе не согласиться"). В принципе, обидеться имели право все. И те, кого "посчитали" (за то, что "посчитали"), и те, кого "не посчитали" (за это самое), но кое-что получилось, тем не менее. По крайней мере, есть над чем задуматься, и этот автор решил задуматься о первом месте Гандлевского. Почему? Гандлевский, в самом деле, вошел в очень разные и более чем неприсущие ему списки - "многие назвали Гандлевского словно бы против воли", и это есть искомая "объективность". "Впрочем, лидерство Гандлевского можно было выяснить и более простым способом", - добавляет тут же "арионовский" критик. Интересно, каким все же?

Вопрос, которым задался в свое время сам Курицын: "почему Гандлевский опередил Кибирова?", кажется симптоматичнее. Для меня вот гораздо непонятнее, как в "тройку призеров" угодил такой "равноудаленный" и откровенно "филологический" поэт как Лев Лосев. И еще более непонятно, почему все принимали как должное бесконечное количество рейтингов, премиальных и непремиальных "списков", которые иные из постоянных авторов "Ариона" сами учреждают и насаждают, а другие авторы того же "Ариона" всерьез делают на их основании далеко идущие выводы, а пародическая затея Курицына вызвала всю эту бурю в стакане воды.

В "Алгебре гармонии" поэт-математик Владимир Губайловский на этот раз считает строки Бродскому и Гумилеву, поверяя арифметикой орлов, ястребов и куропаток ("Орел и ястреб"): то есть он сравнивает два стихотворения - "Осенний крик ястреба" и гумилевского "Орла" затем лишь, что в одном 120 строк, а в другом 28. Ничего больше из этой аналогии извлечь нельзя. Хотя вот: "Две сильных птицы трогают запредельное пространство. Две сильных птицы оставляют землю, чтобы погибнуть в полете. Джонатан Ливингстон отдыхает". Равно и Буревестник революции, автор "Песни о Соколе" отдыхает. И даже автор той замечательной саги о двух птицах - Ленине и Тоже, про которого напомнил нам на этих страницах Вадим Перельмуттер, все отдыхают. А вывод, который делает Владимир Губайловский из своей редкой аналогии, концептуален, как всегда у этого автора: "совершенства можно достичь, но сделать это можно только однажды, потому что, достигнув его, обратно вернуться уже нельзя".

Наталья Иванова в "Свежем оттиске" продолжает свою "Циклотимию", на этот раз про "жертвенник сердца" Светланы Кековой: выясняется, что Светлана Кекова "стройными шестистрочными строфами с попарной рифмовкой, точными мужскими рифмами и ... внутренней <женской> рифмой" пишет нам о том, что "жизнь изначально трагична". (Не знаю - зачем, но название этого "цикла о циклах" вполне медицинское. В просторечии - маниакально-депрессивный психоз).

Затем Дмитрий Тонконогов "портретирует" Инну Лиснянскую ("Посреди некультурных трав"), а Дмитрий Бак в "Монологах" справедливо возражает Илье Кукулину из "НЛО" и Дмитрию Кузьмину (который везде, в том числе и в "Арионе") на предмет того, что никакой революции стиха не произойдет от того, что один автор выстроит некий ряд, в который впишет поэтов А, В и С, при том, что А и В - поэты, а С - сосед по лестничной клетке, а потом на основании этого ряда сочинит концепцию про очередной "-изм" ("Революция в одной отдельно взятой поэзии, или Бесплотность ожиданий"). И тем более трудно определить логику литературного движения, из всей русской поэтической традиции выбирая одну лишь "неподцензурную" или "неофициальную" (притом советскую!) и затем на этом основании создавая некие генеральные "обоймы" (обериуты - лианозовцы - Дм.Воденников и иже с ним!), как то делает Илья Кукулин в своих регулярных "НЛО-шных" упражнениях. (Замечательно, что в конце своей статьи Дмитрий Бак оправдывается, что написал ее раньше, нежели прочел сакраментальный манифест Ольшанского, и потому не виноват, что у них оказались общие оппоненты. А отныне уж нельзя более никогда поминать в подобных "полемических" контекстах "оппонентов Ольшанского"?).

Я не вполне понимаю, что означает рубрика "Мастерская", наверное, специфическое стихотворное мастерство. Последний "Арион" представляет здесь Александра Самарцева с такими образцовыми стихами:

Когда улыбаются на языке иностранном,
в ответе естественен мат,
понятный и музыке над полустанком,
и счастью, что сам виноват.

Но это не все стихи "Ариона". Есть другие, и их немало.

#2 открывается "Читальным Залом", и там - Ирина Ермакова с монографической подборкой "Никаких трагедий" (кстати, в списке "110 к 10" Ирина Ермакова присутствует - среди того большинства, что делят места со 134-го по 276-е, и это нормально. Там много хороших поэтов, в этой части списка. Ирину Ермакову включил в свою десятку Максим Амелин. Вообще курицынский проект оказался таким своеобразным и довольно полезным справочником с отсылками в разные стороны. И вот еще: из двадцати с лишним поэтов, представленных в этом номере "Ариона", в курицынском списке оказалось что-то около пяти - включая Веру Павлову и Евгения Рейна).

Кажется, Ирина Ермакова готова поспорить со Светланой Кековой и Натальей Ивановой, каковые в прозе и стихах доказывали нам, что "жизнь изначально трагична". У Ирины Ермаковой древнегреческие пастушки поют свои фаллические песни, летающие японцы ловят светляков, "прикрывшись многочудными очками", и всегда "праздник, праздник, праздник":

Уж пора казалось бы и привыкнуть
только я как впервые опять волнуюсь
всякий раз опять смертельно волнуюсь
когда мне исполняется 22 года
Я сижу одна в темноте и страхе
на полу в белых перьях в полном порядке
в голове кузнечик в груди жаба
в батареях угри парят и струятся
я сижу как перс и точно знаю
ничего случиться уже не может
ничего
и тогда они - наконец приходят
потому что люблю я их ужасно
Ах какая ты круглая говорят дата
ах какая ты дивная говорят дуся
и дымят-звенят и все включают
и горит наш праздник праздник праздник

То был "Читальный Зал", а в "Голосах", где стихов поменьше, зато поэтов - больше, - ностальгический и отнюдь не "праздничный" Игорь Меламед с маленьким циклом о московском детстве, материнской могиле, а между - гибель, мрак и Средиземное море; Евгений Рейн - он тоже о довоенной елке и страхе смерти, а еще о жизни, что между ними - "в чужом, исхоженном, затрепанном лесу", и жизнь там больше - "чужая", что в "в чужих гостиницах проходит", и

Все перепуталось, и нечего сказать...
И подступаешь с плагиата...
Никто не выручит и некого позвать,
И мыкаешься виновато.

Еще здесь Татьяна Милова с перепевами советских народных песен и саратовских страданий:

Деревня тетка глушь Саратов глушь
Прикид цепочка желтого металла
Огней так много золотых как луж
Под фонарем одним на три квартала

.....

И живем - будто не в России, а в Бельмондо.
И шарманку заклинило на заунывном "до":
Это просто кошмар, до чего нас никто не любит,
И не любит некто, и любит незнамо кто.

Наконец, Вера Павлова - всегда одна и та же и про одно и то же.

За "Голосами" следуют "Листки", где обычно "стихотворения в прозе". "Стихотворения в прозе" - это когда нет рифмы, но бездна мыслей, как то:

. . .

А в платяном шкафу -
Такая ностальгия!

. . .

Так до утра и не стало известно,
Кто шевелил занавески.

Вслед за "стихотвореньями в прозе" - "Транскрипции", где Евгений Солонович представляет современные итальянские верлибры, в которых:

Приличные поэты отдаляют
их (рифмы), прячут, юлят, на запрещенные
идут приемы. Но, ханжи прожженные,
старушки рифмы рано или поздно
опять под дверью и опять стучат.

Такие вот получились "заметки о рифмах", "никаких трагедиях" и маниакально-депрессивной ностальгии.