Появился новый журнал о книгах. По-моему, весьма дельный. По крайней мере, пока я не прочитала почти все, я #1 КМ не отложила.

Не подумайте, что все там напечатанное вызвало у меня восторг. Напротив того, гамма чувств, сопровождавших чтение, была разнообразна - от восхищения до недоумения. Чувства брезгливости я тоже не избежала. Тем не менее, я рада и за писателей, чьи труды замечены, и за авторов рецензий и обзоров, и за читателей, и за издателей. Потому что уж очень нужны издания такого жанра. Не обязательно именно в этом роде, но чтобы о книгах писали авторы такой бесспорной квалификации.

Написанное выше - это - ну, скажем, тарелка меду (на бочку не потянет, в особенности - в отсутствие конкретики). Будет вам и конкретика - но вместе с дегтем. И дегтя будет больше, чем ложка. Вы сами напросились: уровень заявлен и выдержан - по крайней мере, читая, отождествляешься и с рецензентами, и с сочинителями книг.

Итак, начнем, благословясь.

Некогда в семье известного американского слависта Дина Уорта жили - а, быть может, и сейчас живут - кот и кошка; кота звали Кто, кошечку - Кого. (Это чистая правда, что засвидетельствовал в "Записях и выписках" сам М.Л.Гаспаров.) Рецензент, если только он не намерен уподобиться унтер-офицерской вдове, всегда пребывает в позиции уортовского кота. Но помимо автора любой рецензируемой книги, которому уготована позиция уортовской кошечки, есть еще третья позиция, выходящая за рамки кошачьих взаимодействий - это позиция для кого?

Вот с этого я и начну.

Большеформатное издание на плотной бумаге, с набором в две колонки и довольно-таки эффектным дизайном, на вид напоминает нечто среднее между "Неприкосновенным запасом" и "Художественным журналом". Оглавление - прямо на титульном листе и набрано так, что даже опытный читатель должен потратить определенное время, чтобы разобраться, где Кто и где Кого. Для уразумения структуры номера вам не помешает изощренность воображения: может быть, это верх элегантности - назвать раздел "Рефлексии", но почему в одном случае под таким заглавием напечатана обычная рецензия на книгу Проханова "Господин Гексоген", а в другом - свободные размышления Олега Аронсона о феномене порнографии как таковом?

И почему вполне "прямая" речь Елены Рабинович в диалоге с Аркадием Блюмбаумом в оглавлении называется экспертиза, а не менее прямые признания художника Александра Бренера называются прямая речь?

Дальше - больше. На обороте титула под как бы необязательным, вынесенным сильно влево рубрикатором книги/рецензии номера перечислены рецензируемые в данном номере книги. Что это список, упорядоченный по фамилиям авторов книг, а не рецензий на оные, я поняла, только дочитав весь том до конца. И тут я представила себе потенциального покупателя/читателя "Критической массы", который увидел незнакомое издание на стенде в книжном магазине/в библиотеке. Пусть это будет жаждущий просвещения студент провинциального Университета. Мне его уже жаль. А вам?

Предвижу вполне законные возражения: мы (то есть издатели) рассчитывали на более квалифицированного читателя. Вообще говоря, имели право, разве нет? Что ж, я поставила себя на место этого "более" и в этом качестве обнаружила, что значительную часть книг, рецензируемых в КМ, я уже читала, а некоторые даже рецензировала. Поэтому мне интересны те авторы и те книги, о которых я не то чтобы мало знаю, но которых/которые я плохо понимаю.

В поисках экспертов, на кого я могла бы с надеждой воззриться снизу вверх, пытаюсь читать Алексея Пензина о Жижеке. Мимо. Виталия Куренного о Валлерстайне - опять мимо, Романа Рудицу о Чередниченко - и тоже мимо. Наконец, читаю полемику Г.Амелина и В.Мордерер с Н.Перцовым по поводу их книги "Миры и столкновенья Осипа Мандельштама". Семь с половиной страниц в две колонки - то ли книга эпохальная, то ли Перцов, который и в двадцать лет был, как бы это сказать, - задирой, дал себе волю... Опять мимо.

И тут понимаю, что я - лишняя на этом пире духа.

Авторы так славно поговорили друг с другом. Ах, вы из того же "карасса"? Нет, сударыня, это вам показалось.

Но в обращении "К читателю", подписанном президентом Фонда "Прагматика культуры" Александром Долгиным, подчеркивается просветительская направленность издания, необходимость внятности изложения, преодоления разрыва между авторами и читателями. Казалось бы, это предполагает выход за пределы "карассов", а не культивацию оных. Увы, не дождетесь.

Именно поэтому я особенно признательна Виктору Лапицкому, написавшему предисловие к статье французского философа Алена Бадью. Не так много авторов, берущих на себя труд объяснять якобы известное и помнящих о том, что "известное известно немногим". Попробуйте внятно сказать, что значит левые интеллектуалы в терминологическом смысле. То есть не с помощью примера, наподобие "Сартр был левым". И не путем поименного перечисления сегодняшних "левых ", а так, чтобы были ясны основания того, чем французские левые интеллектуалы отличаются, например, от американских. Конечно, на двух страницах это изложить можно лишь конспективно, но важны и эти краткие замечания. Без них, боюсь, столь значимая статья Алена Бадью была бы понятна очень немногим.

И все-таки я преисполнена самых благодарных чувств в адрес редактора журнала и Фонда, субсидирующего издание "КМ". В общем, рецензенты и эссеисты развернуты душой к тем, о ком/о чем они пишут, чужды публицистике и стремятся если не к взаимопониманию с читателем, то к пониманию замысла автора, о котором пишут. Казалось бы, это норма - но нынче ее редко соблюдают.

Замечательно интересна публикация записей Л.Я.Гинзбург (Денис Устинов). Я не припоминаю другой столь блистательно современной (я бы даже сказала - модерной) трактовки эротического. Эротическое, по Гинзбург, это все то, что создает особый ракурс восприятия именно данного человека как неповторимого, что окружает его аурой абсолютной и незаместимой исключительности. И чувственное вожделение - всего лишь возможный элемент проявления эротического, притом далеко не непременный. Сразу вспоминается столь ценимый Гинзбург Пруст, где в последних строчках "Любви Свана" утративший эротический интерес герой восклицает: "Подумать только <...>, что подлинную любовь я испытал именно к женщине, которая мне даже не нравилась..."

Замечательна идея давать рядом две рецензии на одну и ту же книгу. Сама я лет двадцать назад ввела эту практику для обсуждения книг научных, но в "интеллектуальной" периодике почти не встречала запланированного соположения именно аналитических статей, а не текстов, заменяющих обмен мнений - оплеухами.

Удачным примером продуктивности такого соположения мне представляется обсуждение книги Н.Копосова "Как думают историки" двумя авторами - Павлом Уваровым, известным своими работами по "повседневной истории" Франции, и безвременно ушедшим от нас Алексеем Марковым. Копосова я дотошно штудировала и не слишком в этом преуспела, хотя пыталась найти к этой книге "отмычку" в прочих работах исследователя. Любопытно, что оба рецензента эту отмычку усмотрели в том, что труд Копосова принадлежит принципиально иному интеллектуальному контексту - он написан в русле французского дискурса и даже выглядит как не вполне удавшийся перевод с французского.

Вообще, те тексты в "КМ", которые выполнены в жанре рецензии (иногда слегка замаскированном), я бы разделила на четыре группы:

1) интересные для тех, кто данную книгу читал;

2) интересные для тех, кто книгу не читал, а рецензию читает заведомо вместо книги;

3) полезные тем, что (независимо от оценок автора рецензии) ориентируют читателя на то, стоит ли ему эту книгу читать или нет;

4) занимательные для ориентированных на Кто в большей мере, чем на Кого.

Соответственно, приникшие к КМ как к источнику сведений о мирах книжных поделят материалы по-разному. Для меня в группу (1) попадут, например, обе книги Виктора Пивоварова, очерк Е.Штейнера об иллюстрации в детской книге, книга Татьяны Чередниченко, штудии Н.Копосова. В (2) - пока - я бы отнесла рецензии на исследование Лены Силард, на "Лед" Сорокина, на "Вещи, о которых не" Файбисовича.

В (3) для меня, благодаря А.Секацкому, попадут "Дневники" философа Якова Друскина. Л.Я.Гинзбург некогда заметила, что писать для себя - это сумасшествие. Друскин, не рассчитывавший на прижизненную публикацию, тем не менее, конечно же, писал для нас с вами, не заботясь о том, сколькими десятилетиями будут отделены от него его читатели. Сюда же для меня попадает материал Игоря Вишневецкого о проектах издательства "Композитор" - иначе я об этом уникальном издании вообще бы не узнала.

Ну, а в (4) я включу тексты Елены Рабинович: Кого - мне решительно все равно. Помнится, однажды это была "Мифогенная любовь каст", которую я не стану читать даже на пари. По сравнению с этой паралитературой Акунин, в оценках которого мы с Еленой Рабинович не сходимся, - не классик жанра, а прямо-таки просто классик. Я прочитала и о Саре Кодуэлл (видимо, это псевдоним), хотя я не поклонник детектива и для "вкушания" книг этого жанра мне нужен, правду сказать, Сименон, и лучше - в оригинале.

В ту же рубрику я отношу все, что пишет Елена Ознобкина, потому что ее ясный ум и нетривиальные резюме мне важны сами по себе. Олега Аронсона я тоже имею обыкновение читать - правда, в данном случае речь идет не о рецензии, а об эссе о порнографии, так что Кого здесь следовало бы заменить на Про что.

Недавно, обсуждая с коллегой разные способы сочинения рецензий, я призналась, что когда рецензируемая статья или книга мне решительно не по душе, я соскальзываю не на поношение автора, что было бы лишь естественно, поскольку последний, в пределе, мне представлен лишь текстом, а на обсуждение чего-то похожего, но сделанного не в пример лучше. Или вообще перехожу к разговору о положении вещей в более широком контексте, к подбору образцов, являющих собой пусть скромные, но удачи. С этой точки зрения мне была интересна статья Анны Матвеевой, существенно выходящая по замыслу за рамки рецензии на книгу Андрея Ковалева "Критические дни".

Обсуждая проблемы актуального искусства и его критики, Анна Матвеева поместила ситуацию в художественной критике в общий культурный контекст. И здесь я разделяю ее ощущение, что если читать критику, то выходит, что в отечественной культуре - отнюдь не только в художественной - нет осмысления истории последних десятилетий.

Есть ли у нас серьезная историческая наука?

Разве "после Лотмана" у нас в области теории и истории литературы ничего не появилось?

Неужели наша философия сводится к набору маловнятных, ибо внеконтекстуально используемых цитаций из чужого и во многом чуждого философского дискурса лево-правых французских интеллектуалов? Без каких современных авторов непредставима картина живой современной российской мысли - мысли о музыке, о живописи, об актуальных социальных конфликтах?

Наверное, "КМ" как обозрение как раз и задумано, чтобы инициировать поиск ответов на подобные вопросы. Трудно это, господа. Но, как сказал поэт,

Пускай рукой я не умею, чего ты делаешь ногой...