Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво. Выпуск 121
"Потяг 76", "Критика" #12 (62), 2002

Дата публикации:  18 Марта 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Если уральские журналы мы здесь читаем более или менее регулярно - с интервалом в полгода, а то и меньше, с украинскими и израильскими дело обстоит не так благополучно, хотя "Зеркало", правду сказать, за последние два года представлено, кажется, полностью. Других израильских журналов - толстых и русских - в Сети нет (кроме "Солнечного сплетения", которого мне на бумаге видеть не доводилось. Хотя, опять же, не оправдание...). С украинскими журналами все иначе. Почти год назад вышло Чтиво о "Курьере Кривбасса", и речь тогда шла о том, что всего в Украине пять толстых журналов, два из них (ивано-франковский "Четвер" и львовское "╞") - скорее проекты, то есть по структуре в большей степени тематические сборники; из оставшихся трех в Сети представлена одна лишь "Критика". С тех пор положение изменилось, но не сильно: явился еще один черновицкий+ивано-франковский журнал под названием "Потяг 76", который по большому счету тоже проект, и в Сети его нет.

"Потяг" - проект красивый и несколько искусственный: это поезд под номером 76, который в незапамятные времена, когда Украина некоторыми своими частями входила в некоторые европейские государственные образования, курсировал из Львова через Станислав и Черновцы в Румынию, а в идеале соединял Балтийское и Черное моря (Гданьск-Варна). Ныне он редуцировался до "Черновцы-Перемышль", а с приближением Европейского Союза к границам единой и неделимой отныне Украины и вовсе рискует превратиться во что-то вроде внутренней электрички "Черновцы-Львов". Журнал предполагал воссоздать то самое общее украинско-европейское пространство - пусть в виртуальном литературном изводе.

"Концепцией журнала - вопреки юридическим границам - могла бы стать попытка в этом новом "железном занавесе" прорубить какие-то туннели, которыми наш поезд станет двигаться куда-то там на Запад, чтобы сотворить потом аналогичную общность, только на уровне писателей..." - то была цитата из интервью Юрия Андруховича, редактора-контролера. Дальше Андрухович говорил про отсутствие энтузиазма по ту сторону границы и про то, что "литературный журнал теряет смысл, когда он выходит с большими потугами раз в год - его просто забудут". В заключение редактор-контролер находит оптимальный выход: "перевести журнал в интернет и обновлять его там каждые три месяца, - т.е. сделать полноценный журнал, но исключительно виртуальный. И при этом раз в год издавать бумажное "Избранное" из четырех номеров". Первый номер "Потяга" вышел осенью прошлого года, маршрут его был "Черновцы-Станислав": открывался он переводами из Пауля Целана и Розы Ауслендер, а завершался прозой Андруховича и Ешкилева (позиции неравноценные, скажем так). На сегодняшний день это все. Хотя технологически виртуальный журнал с бумажными ежегодниками выглядел в самом деле реально и разумно. Однако продолжения не последовало, и сетевой версии тоже пока нет. Может, проблема в том, что журнал фактически занимает ту же нишу - авторскую и читательскую, - что и "Четвер", ниша эта невелика, и Боливар не выдержал двоих.

Так что фактически в украинском пространстве имеем один полноценный - стабильный и регулярный сетевой журнал, это - "Критика". Она выходит ежемесячно. Правда, почти всегда с опозданием: последний номер - декабрьский.

О "Критике" мы писали в РЖ дважды, но последний раз - два с лишним года назад. С тех пор в "Критике" кое-что переменилось, в частности - переменился выпускающий редактор. Главный редактор остался неизменным - гарвардский профессор Григорий Грабович. А бывший выпускающий редактор "Критики" Мыкола Рябчук в последнем ее номере поместил статью под названием "Почему я могу не быть критиком". Статья принципиальна и, что называется, "цепляет": собственно, ради нее я затеяла этот обзор "Критики". За ней, к слову, в номере следует Максим Стриха - "Почему я не культуролог": потому что для человека с позитивным образованием такой профессии не существует, а существует отдельно взятая академическая наука и отдельно взятая эссеистика. Именно к эссеистике, полагает автор (и он прав!), следует отнести большую часть того, что ныне называется "культурологией". Завершает знаменательный блок, в титульном анонсе озаглавленный "Почему мы не пишем", Тарас Прохасько: "Как я перестал быть писателем". Но понимать это следует с точностью до наоборот: Тарас Прохасько только что начал "быть писателем", а прежде он в большей степени "рефлексировал над процессом". Отныне же он составляет списки того, что следует написать, и единственная опасность на его писательском пути - впасть в заведомый минимализм на манер идеального украинского неписателя Олега Лышеги. Симптоматично, но именно с Олега Лышеги (с его самиздатского сборника 1977-го года "Зима у Тисменицi") началась критическая карьера Мыколы Рябчука, безусловно лучшего украинского критика, который с некоторых пор решил, что критиком может он не быть, а гражданином быть обязан. Собственно, посыл понятен и не нов: существует предмет литературной критики и существует ее контекст. С предметом - то есть с литературой - все более или менее в порядке, не устраивает контекст. - Украинская литература элитарна, - не характером, но самим способом своего существования. Нишу эгалитарную или "массовую" занимает русский масскульт. Иначе говоря, среднестатистический украинский мужик, как ему и положено, несет с базара (сиречь с Петровки) не Пушкина с Гоголем (не Андруховича или Диброву) и не местных "милордов", а все тех же маринину-донцову; ежедневные газеты местной литературной текучкой не озабочены, а чем озабочены украинские телеканалы - как-то даже и говорить не пристало. Украинская литература, таким образом, своего рода тепличное растение "на гидропонике", ее корни "в воздухе", она растет из ничего. Таков был короткий смысл недлинной, на самом деле, речи, а вывод сформулирован в заглавии: в таком контексте литературным критиком можно и не быть. Дальше там все по Некрасову: что может делать критик в подобной ситуации? Менять контекст, то есть власть. И этим должны заниматься все граждане. Если продолжить знаменитый монолог: "и не иди во стан безвредных, / когда полезным можешь быть". Между тем, заканчивается та строфа - ни много, ни мало:

Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь...
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь...

Вряд ли автор статьи о критиках и гражданах имел в виду нечто столь радикальное, хотя бы потому, что однажды по этому пути уже ходили. И все же зачастую мы "транслируем" чужие (в оригинале - "московские") "культурные коды" бессознательно, не задумываясь над их конечным историческим смыслом. А в ситуации украинского литературного - и шире - культурного контекста мы получаем, похоже, классическую уже ситуацию, когда "суспiльники" ("социальщики") берут верх над "модернистами" (об этом традиционном конфликте речь шла в прошлом обзоре "Критики"), то есть люди, озабоченные широким "контекстом", оказываются в большей степени "затребованными", нежели люди, озабоченные всего лишь текстом.

В рамках академической науки - не культурологии, но истории и социологии литературы - мы могли бы вспомнить, каким образом в принципе создается и функционирует массовая литература, достигалось ли это когда бы то ни было "сменой контекста" (читай: власти) или всего лишь сознательными усилиями людей из лагеря "элитарного" (в российском случае - Карамзина и Новикова) и объективными экономическими условиями. В конце концов, откуда взялись все эти "милорды" изначально, как не из переводов, из переложения "чужих культурных кодов". Наконец, я не уверена, что Элиот, на которого ссылается здесь Мыкола Рябчук, в самом деле последняя инстанция; по крайней мере, в свете новейшей социологии пресловутая "дисфункциональность" украинской культуры выглядит всего лишь как исходный разрыв между реальными объемами капитализации рынка и т.н. "символическим капиталом". На поле массовой культуры, которая в большей степени - промышленность, работают экономические законы прежде всего, причем работают везде - Украина здесь не исключение из правила. Особенность лишь в том, что место американской поп-культуры отчасти занимает российская, а русский язык остается доминирующим, причем не столько - в силу, сколько - не смотря на реальные усилия украинских законодателей. Возможено ли полноценное существование украинской культуры в ситуации функционального двуязычия - вопрос риторический. История знает тому немало примеров, причем самый очевидный - на территории нынешнего государства Украина - был описан в свое время лингвистами как "ситуация церковнославянско-русской диглоссии". Далее - цитата из Б.А.Успенского: "Диглоссия представляет собой такой способ сосуществования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации". Б.А.Успенский ссылался, в частности, на определение Фергусона и описанные им языковые ситуации в арабских странах, в Греции, немецкой Швейцарии и на Гаити, а в случае Древней Руси речь шла о сосуществовании книжной языковой системы (книжной культуры и письменной традиции) и некнижной системы, связанной с обыденной жизнью. Аналогия не претендует на абсолютную адекватность: Древняя Русь не знала масс-медиа и маскульта в его нынешнем понимании, однако нигде, кажется, до сих пор не утверждалось, что "элитарная культура" может существовать, подпитываясь исключительно из собственного (почвенного) масскульта. Скорее - наоборот, и эти замечания далеко не исчерпывают проблемы. Добавим, что автор статьи о критиках и гражданах - не радикал отнюдь (на эту роль у "Критики" есть другие постоянные исполнители), гражданский ("суспiльний") пафос под конец статьи оборачивается в свою противоположность, и автор пытается ответить на принципиально другой вопрос: почему мы пишем? Ведь всякое творчество проистекает не из общественных нужд, но из вполне эгоистических устремлений отдельно взятой личности:

"По большому счету, любое творчество, любое писательство - гордыня, которая с возрастом, я надеюсь, уляжется. Однако творчество в той же мере бегство - от небытия, от исчезновения, от распада, от каких-то неосознанных психологических травм и скрытых комплексов. И вряд ли этот подсознательный страх и потребность психологической компенсации с возрастом ослабнут. Хотя можно взглянуть на все это несколько иначе: как на попытку защитить свой космос от хаоса, что подступает извне; уменьшить внешнюю энтропию; покатить еще один камешек в гору, ради короткого выдоха свободы, пока он скатывается вниз".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Ревекка Фрумкина, "И мы могли бы читать Гомера при Ярославичах..." /18.03/
"Отечественные записки" #1(10), 2003. В номере "Отечественных записок", открывшем новый год, редакция сделала, что называется, "ход конем".
Ревекка Фрумкина, Роль истории в жизни личности, или Зачем писать биографии /11.03/
"Социологический журнал " ,##1 -3, 2002. Не припоминаю, чтобы тексты, напечатанные в научном издании, были столь захватывающим чтением.
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 120 /11.03/
"НЛО" #58. Лолита... после Освенцима и откуда растут страшные руки.
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 119 /04.03/
"Урал" #1, #2, 2003. Записки сумасшедшего майора Ковалева, утратившего нос.
Глеб Шульпяков, И впросак попасть, и банк сорвать /25.02/
"Иностранная литература", ## 1, 2 - 2003. "Целевые номера" - вещь обоюдоострая. "Австрийский" - это полная победа, аншлюс и Сталинград. "Американский" - битва при Бородино: ни победителей, ни проигравших.
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru