Не для всех театр начинается с вешалки, но решительно для всех журнал начинается с обложки. НЗ сменил ее дизайн, создав изобразительный ряд, общий с книжной серией "Библиотека журнала "Неприкосновенный запас". Мне это кажется удачным замыслом.

Сами же "дебаты о политике и культуре" все более интенсивно дрейфуют в область собственно политики. Притом к обсуждению политики на уровне мировом, а отнюдь не на внутрироссийском. Это делается редакцией продуманно и системно. Именно этот сдвиг в ориентации для многих читателей будет тем, что они ожидали от НЗ.

Я, напротив того, предпочла бы видеть на страницах НЗ анализ наших внутренних процессов - просто потому, что они меня занимают несравненно больше, чем то, что происходит вдали от родимых берегов. За исключением войны в Ираке, конечно же. Которую нельзя понять вне глобальных процессов - ну разумеется. Но я ведь не давала присягу, что буду читать все рубрики журнала с равным читательским интересом? Так что sine irae etc. я оставляю историкам. Пристрастия же мои будут выражены в более пристальном внимании к проблемам, меня особо волнующим. Сказанное, замечу, не противоречит тому, что НЗ я по-прежнему читаю от корки до корки. А некоторые материалы - и не по одному разу.

Итак, в рецензируемом номере три главных блока. Первый посвящен интеллектуалам как культуротворческой группе - появлению этой социальной группы, динамике реализуемых ею задач и положению интеллектуалов в странах, где они наиболее уязвимы и одновременно должны нести максимальное бремя ответственности.

Эти страны названы "недодемократиями" - Мексика, Турция, Сербия, Грузия.

Идейно это, как я поняла, центр номера: открывающая журнал большая "основополагающая" статья Зигмунта Баумана задает тон и рамки обсуждения, традиционная рубрика НЗ "Очерки нравов" конкретизирует тему на материале тягостных реалий Грузии и Югославии.

Статья З.Баумана, замечательная сама по себе, с точки зрения своего объема - 16 полос в две колонки каждая - показалась мне все-таки слишком массивным камнем в общей конструкции, или, как выражался Тынянов, в монтировке номера. Впрочем, более уместно в данном случае все-таки поблагодарить редакцию за ее культуртрегерский пафос - не то чтобы Бауман был вообще недоступен, но именно эта статья содержит общезначимые для достаточно широкого читателя позиции.

Что касается ситуации интеллектуалов в "недодемократиях", то наши представления здесь чаще всего сводятся к неким штампам. Но даже если меня Турция как таковая вообще не волнует, то о политическом исламе я хотела бы знать больше. К тому же, мне представляется, что статья Хасана Кахрамана "Исторический тупик турецких интеллектуалов" содержит некоторые любопытные для нас исторические параллели.

Второй блок - "О свободе и "свободе" - состоит из двух контрастирующих материалов. Это диалог Светланы Бойм и Бориса Гройса и статья Дж. К.Маккаллума-мл. "Отрицательная и положительная свобода".

Диалог Светланы и Бориса - а он стилистически построен именно так, а не как беседа двух уважаемых исследователей культуры, - изобличает в авторах любителей следовать по извилистым тропкам, не делая особой разницы между causerie и тем, что Шаламов назвал "Наш спор о свободе, о праве дышать". Но для causerie текст длинен, а для серьезного спора - изобилует всевозможными необязательностями, не только стилистическими, но, что куда важнее, сущностными. Так что - passons...

Статья МакКаллума, быть может, послужит для кого-то удачной дверцей в уже давно разработанный аналитической философией метод раскрытия смысла понятий. Будучи лингвистом, я в свое время вынужденно читала горы текстов философов этого направления из-за содержавшегося в самоназвании школы слова "лингвистическая", поэтому, дабы не прослыть излишне пристрастной, лучше промолчу.

Наиболее содержательным мне видится третий блок статей, посвященный интеллектуальному книгоизданию в России и в мире. К нему по сути своей примыкает и статья Эрвина Аксера "Между исторической традицией и поиском идентичности", помещенная в рубрике "Политика культуры". Кстати сказать, в свете текстов этого блока возникает особый угол зрения, под которым читатель сможет интерпретировать и обзор трех отечественных "интеллектуальных" журналов (Филипп Дзядко), озаглавленный "Борьба с энтропией".

Самый интересный материал в третьем блоке - это Круглый стол "Интеллектуальное книгоиздание в России и в мире". Поводом для вполне реального заседания (я даже видела фрагмент дискуссии по ТВ), проведенного в рамках программы Московской ярмарки литературы non-fiction в ноябре 2002 года, был выход в серии "Библиотека НЗ" книги американского издателя Андре Шиффрина "Легко ли быть издателем?".

Россию в этом разговоре представляют издатели и ученые, которых эти издатели печатают, а "мир" - Алексей Берелович, директор Франко-российского Центра по общественным наукам и - но уже в отдельной публикации - Эрик Винь (главный редактор по гуманитарным наукам издательства "Галлимар") и Жан-Люк Жирибон (занимающий ту же должность в издательстве "Сей").

Оценки и самооценки россиян различны, но в целом они расположены по одной оси, а именно: по оси вчера - завтра. Это вчера, прямо скажем, было достаточно отвратительным. И здесь я присоединюсь и к Мариэтте Чудаковой, и к Андрею Зорину: сегодня мы переживаем акмэ нашей культуры. "Мы его участники, нам всем посчастливилось" (с.97). Этот оптимизм, чувство перспективы и широты открывшихся горизонтов действия, разделяют и издатели: Ирина Прохорова, Игорь Немировский, Дмитрий Ицкович.

Ощущение небывалых прежде возможностей, однако же, не означает, что все так благостно. Российские издатели, выстраивающие свою стратегию на рынке академической и интеллектуальной литературы, не могут полагаться лишь на то, что "за каждым валом - даль, за каждой далью - вал". Книгоиздательство - не благотворительность, и тут оказывается: чтобы продать академическую книгу, нынче ее приходится маскировать под интеллектуальную, о чем с немалой горечью сказал И.Немировский. А интеллектуальная книга, как заметила И.Прохорова, чтобы оказаться коммерчески успешной, должна быть очевидным образом соотнесена с довольно-таки окостеневшей общедисциплинарной сеткой.

Любопытно, что именно Алексей Берелович (Франция), занимающийся организацией субсидий для издания интеллектуальной литературы в России, так хорошо понимает специфику нашей современной ситуации, затрагивающей не только собственно издательские интересы, но прямо влияющей на структуру российской науки.

Как многоопытный эксперт разных государственных и частных институций, я могу заверить читателя: если завтра какой-нибудь могучий фонд решит субсидировать только изучение тувинского горлового пения, то охотники изучать как бельканто, так и знаменный распев, вымрут как мамонты.

Вдохновение ученого теперь не просто продается: оно возникает по заказу потенциального покупателя. Поэтому изучают и описывают по преимуществу то, на что можно получить вначале исследовательский, а затем - издательский грант. Ибо издательство, которое достаточно богато и мобильно, чтобы позволить себе издавать то, что само оно считает нужным, - это не российский феномен.

Берелович очень верно подметил и то, что выход интеллектуальной книги у нас не становится интеллектуальным событием, поскольку в слабо структурированном обществе неоткуда взяться структурированной общественной жизни. Это возвращает нас к довольно безрадостной картине, обрисованной Борисом Дубиным.

Источник положительного самоощущения у многих наших интеллектуалов Дубин видит в том позитиве, который являет собой наше сегодня по сравнению с нашим же вчера. Но этот импульс почти выдохся, а энергетика, связанная с нашим завтра, предполагает возникновение самостоятельных, самоопределяющихся индивидов и социальных групп. Именно эти группы могли бы продуцировать новые идеи. Однако, по мнению Дубина, 90-е годы не породили ни новых групп, ни новых идей, ни новых интеллектуальных движений.

Наличные интеллектуальные группы, в том числе - издательства, как-то справляются с этой ситуацией, однако, с точки зрения Дубина, действующие при этом импульсы и механизмы в конечном счете не ведут к серьезным инновациям. В терминах Дубина - это классикализация по принципу "издали - поставили на полку - забыли". Кроме того, это мода, но определяемая крайне незначительным числом социальных агентов. И это провиницализм. По данным ВЦИОМ, разрыв между потенциальными центрами идейных инноваций и всеми остальными социальными группами, попадающими в зону культурной периферии, продолжает расти на протяжении всех 90-х годов.

Главная же проблема, по мнению Дубина, - это даже не отсутствие содержательных представлений, а отсутствие ценностных идей. Дубин вспоминает Ю.А.Гастева - известного математика и правозащитника, который был еще и страстным кулинаром. Во времена позднебрежневского дефицита Гастев говорил, что главная проблема - не в отсутствии лука как такового, а в том, что нет идеи лука. Поэтому в России и нет искусства кулинарии.

Мне кажется, параболу Гастева разные наши современники истолкуют тоже по-разному.

Ценностные идеи, конечно же, есть. Просто ни Борис Дубин, ни его коллеги, ни вся та референтная группа, к которой и я имею смелость себя причислить, этими идеями как ценностными не воодушевлены. Таких идей я вижу две: иметь и влиять. То есть: собственность и власть. В том числе - власть над умами.

А может ли в качестве ценностной выступать идея быть?

Если вернуться на страницы НЗ к статье белградского писателя Светислава Басара "Машина иллюзий", где первый раздел озаглавлен "Рождение теологии самоуничтожения", то отпадет охота ответить мне "Эк, куды занесло!.."

Советую обратить особое внимание на обзор Игоря Федюкина, посвященный новым американским книгам о нас, сегодняшних. (Некогда такие обзоры называли "проблемными" - как мне представляется, других и читать не стоит.) Федюкин всегда пишет ясно и без витиеватостей; как мне кажется, он сполна воспользовался преимуществами человека "отсюда", который, будучи аспирантом в Университете Северной Каролины, живет все-таки здесь (в свое время он был еще и весьма успешным редактором НЗ).

Достоинства данного обзора в том, что четыре американские книги о современной России рассматриваются в нем не просто как удачи или неудачи отдельных авторов, а в соотношении с определенной парадигмой, широко представленной в современной западной истории и политологии. По-английски эта парадигма называется transitology, то есть изучение стран, пребывающих в процессе трансформации, перехода. В соответствии с указанной системой взглядов и предлагаются научные обоснования тех или иных политических решений, касающихся этих стран.

Своим возникновением эта парадигма обязана Сэмюэлю Хантингтону. Однако развитие событий в странах, переживающих "третью волну демократизации", показало, что переходный период в ряде стран не может более рассматриваться как некий промежуток: за 20 лет "переход" превратился для них в стабильное состояние, стал в известном смысле нормальным. Именно поэтому, по мнению Томаса Карозерса, вице-президента фонда Карнеги (на его недавнюю статью ссылается Федюкин), парадигма "перехода" изжила себя. Соответственно, возникает вопрос: а как же тогда описывать Россию 90-х? Таковы концептуальные рамки обзора, охватывающего еще и некоторые отклики на рассмотренные Федюкиным монографии.

Тем более любопытно узнать о том, что мы пишем о себе сами - об этом можно судить из следующего непосредственно за обзором Федюкина раздела "Новые книги", где рецензируются три сборника и двухтомная монография, написанные нашими же авторами.

Напомню также, что "на своем месте" - здесь я пользуюсь излюбленным приемом "Еженедельного журнала" - вы найдете социологическую лирику Алексея Левинсона под весьма интригующим заглавием "Народная демократия".