Русский Журнал / Круг чтения / Периодика
www.russ.ru/krug/period/20030826_bulk.html

Журнальное чтиво. Выпуск 144
"Неприкосновенный запас" #3 (29)

Инна Булкина

Дата публикации:  26 Августа 2003

Третий в этом году номер "НЗ" предлагает по обыкновению три темы, и они таковы: "Что нам <России> Азия", "Что России капитализм" (буквально - "Оттенки экономики"), и наконец, "Что кому порнография". Между темами дежурные "прокладки" из "гуманитарной экономики", "социологической лирики", "культуры политики" и "политики культуры".

А открывается номер, как водится, "Либеральным наследием", где Михаил Гронас представляет "критику капитализма" от Люка Болтански (Люк Болтански, Эв Кьяпелло. "О каком освобождении идет речь"). Речь там идет об освобождении через капитализм и об освобождении от капитализма. В первом случае предполагается освобождение от связей и обязательств традиционного общества, "критика" здесь тоже традиционна - от Маркса до Дюркгейма. Перебор всяческих форм освобождения от/через капитализм завершается освобождением через потребление и предупреждением, что, мол, "капитализм, обещая некое освобождение, может в то же самое время развернуть новые формы угнетения".

Разве что в "НЗ" мы об этом еще не читали.

Сюжет об "оттенках" местного капитализма ("Тема 2") столь же предсказуем. Мы в очередной раз узнаем о "черных" и "серых" схемах, о причинах и путях постепенной "легализации российского бизнеса", об "антикапиталистической ментальности россиян" (статья под чудным названием "Антикапиталистическая ментальность россиян - барьер на пути к легализации"). При том ее автор делает поразительное открытие: в отличие от "антикапиталистического" синдрома западных интеллектуалов, в России мы имеем дело не с "мировоззрением ущербных маргиналов", но с "архетипом национальной экономической культуры". Это был молодой пессимист Юрий Латов, которого сменяет немолодой оптимист Георгий Сатаров. Его статья называется "Установки предпринимателей и коррупция", здесь приводятся во множестве сводные таблицы социологических опросов, на основании которых делаются два вывода:

"Первый: российский бизнес уже сформировал здоровые капиталистические инстинкты.
...
Второй вывод заключается в том, что начинает прорисовываться портрет типичного предпринимателя, активно вовлеченного в коррупцию: немалое самолюбование и высокая самооценка сопрягаются у него с мизантропией и презрением к конкурентам". И таковы, надо думать, "здоровые капиталистические инстинкты".

Кстати, о пессимистах, оптимистах и социологических опросах: в "социологической" колонке Алексея Левинсона - она на этот раз об "оттенках" нашего "теневого" капитализма - находим замечательное в своем роде наблюдение: "опыт интервью с относительно крупными бизнесменами и -вуменами говорит о том, что чем выше положение респондента в пирамиде бизнеса, тем более позитивны и оптимистичны оценки происходящего в России". Причины тому автор видит как минимум три:

  • крупные бизнесмены имеют больше возможностей устраивать жизнь под себя, потому и жизнь их больше устраивает;
  • в бизнесе пробиваются люди с позитивной установкой;
  • наконец, сверху лучше видно.

И выводы Левинсона тоже вполне позитивны: за большие деньги, в конце концов, можно купить и право на то, чтобы быть честным. Лишь бы позволили.

Но то были стереотипы российского капитализма. Кажется, "азиатская тема" последнего "НЗ" в большей степени удалась, отчасти за счет того, что собственно российские стереотипы восприятия Восточной Азии (речь там, главным образом, о Японии и Китае) стали предметом рефлексии. Равно и сама рефлексия над стереотипами ("реанимация трупа врага"), каковую обнаруживаем в статье Игоря Ермаченко о "дальневосточных текстах" русского постмодернизма. Впрочем статья о постмодернизме получилась скорее скучная нежели забавная. Деконструкция деконструктивистов - вещь, очевидно, избыточная, и без постмодернизма у авторов "НЗ" выходит как-то живее.

Итак: Азия глазами русских и русские глазами азиатов.

Проще всего - с Японией.

"Отрицательных стереотипов, с помощью которых русские описывают Японию, несколько, - сообщают авторы статьи (Александр Куланов, Юлия Стоногина. Образ и реальность: Япония и Россия глазами друг друга). - Первый и самый архаичный из них выражен в строчке: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг""... Второй стереотип: неуемная агрессивность азиатского соседа до и во время Второй мировой войны... Третий: Япония - по заслугам наказанная пособница фашистской Германии, которая не может выставлять свои претензии стране-победительнице. Если она делает это - значит, с целью милитаризации и дальнейшего захвата всего Приморья. Третий тезис наиболее молодой и агрессивный...

Положительные стереотипы в этом смысле проще и понятнее: бусидо и гейши - это романтично, суси и Мураками - это модно, электроника и автомобили - это круто. То есть популярный японский миф, от которого сами японцы уже здорово устали и который, по мнению известного слависта Мицуеси Нумано, является "проблемой русской культуры, а не японской".

Характерно, что негативные стереотипы - политические, а позитивные - культурно-потребительские. И у японцев все обстоит похожим образом, только с точностью до наоборот: в "плюс" - Чайковский-Толстоевский, в "минус" - разгром Квантунской армии, военнопленные в Сибири и Курилы. В конечном счете, все упирается в Курилы, однако, когда речь заходит об "изменении имиджа", мы неожиданно возвращаемся к теме российского "антикапитализма":

"Один крупный японский предприниматель на вопрос: "Правда ли, что японские компании не вкладывают деньги в Россию по причине отсутствия мирного договора?" - ответил весьма откровенно: "Если сумма сделки достаточно велика, то территориальная проблема перестает быть актуальной. Меня больше волнуют ваши законы: вы их специально пишете, чтобы у вас нельзя было работать?".

Статья о Китае традиционно идеологична и соотносится с оппозицией европоцентризма и евразийства. В этом смысле прав Гилберт Розмен в своем "Обзоре российских представлений о Восточной Азии": российские геополитические стереотипы чрезмерно идеологизированы, как следствие - мало прагматичны, и, так или иначе, сводятся к территориально-демографическим опасениям.

Идеологические стереотипы, восходящие к "скифской" и "евразийской" мифологиям, описывает Мишель Ларюэль ("Мыслить Азию или мыслить Россию"). Стереотипы эти двойственны - "Восток пишем, Запад в уме и т.д." - и менее всего похожи на попытку "понять другого":

"Восток" - это всего лишь зеркало, которое должно доказать специфику русской идентичности по отношению к западному миру и "естественность" русской экспансии на восток. Для русской мысли "Восток" - это не попытка понять Азию, а косвенный способ размышлений о себе".

О механизмах идентичности довольно увлекательно рассуждает Александр Янов в "Культуре политики". Речь о supra-identity (Янов для простоты говорит "супра"):

"...Где-нибудь в Марселе жителю Парижа, вероятно, придет в голову, что он все-таки парижанин. Но в Лондоне он, естественно, будет чувствовать себя французом, а в Нью-Йорке, уж несомненно, европейцем. Этот самый верхний слой в иерархии идентичностей..." и есть "супра". Россия свою "супру", по Янову, то теряет, то вновь обретает, и в этом состоит ее "цивилизационная неустойчивость". "Супра" у России европейская (Янов пытается это обосновать исторически), и "все три раза, когда Россия отрекалась от европейской "супра", противополагая себя то "латинству", как в московитские времена, то революции, как при Николае, то, наоборот, капитализму, как при советской власти, она неизменно попадала в один и тот же исторический тупик, в "черную дыру", выбраться из которой без гигантского катаклизма оказывалось невозможно".

Довольно неожиданная и, кажется, остроумная статья о "российских стереотипах" - в "Очерках нравов". Дмитрий Комм сходу заявляет, что фильмы Сокурова - это кич, потому как кич состоит в следовании штампам и стереотипам, вне зависимости от того, "глянцевые" это стереотипы, или "духовные". Как раз-таки русский кич выражается формулой "сделайте мне духовно".

"Причем "делать" можно по-разному, в зависимости от того, какая категория населения обслуживается. Можно как Илья Глазунов, нахраписто и с лубочной прямотой - это для тех, кто попроще. А можно - с использованием тридцати оттенков серого цвета и сыромятной духовностью, сочащейся с экрана крупными каплями. Александр Сокуров по праву может считаться королем этого второго типа кича".

И "Тема 3" - "Что кому порнография" предполагает известную широту и разнообразие в подстановке значений: что порнография древним грекам и европейским модернистам (Вадим Михайлин про "игривые" картинки), что порнография российским цензорам на рубеже XIX-XX вв. (Бенжамен Гишар про Арцыбашева), наконец, что порнография американским кинозрителям (Линда Уильямс про жесткое порно). В последней статье вводится корявый несколько термин "на/сценность", что, видимо, следует понимать как акцентированную публичность, или "все на продажу"; автор заявляет, что как женщина, постмодернистка, феминистка и киновед, она находит для себя массу стимулов для "вторжения" в этот "секретный" мужской мир, и что, наконец, "как потребитель порнографической продукции, занятый поиском новых для себя ощущений, я вдруг обнаруживаю, что больше всего возбуждаюсь от просмотра мужского гей-видео - жанра, изначально не рассчитанного на то, чтобы меня заинтересовать".

Своего рода "введением" к порнографическому блоку стало "оправдание пиара" в исполнении Льва Усыскина.

А заканчивается третий номер "НЗ" вполне академической библиографией: обзором российских и португальских (в последнем случае обзор чисто номинальный) "интеллектуальных журналов", сводом рецензий, а также исключительно содержательной статьей Василия Костырко ""Обряды перехода" сто лет спустя: теория и "практика"": Речь идет о новых отечественных изданиях по этнологии.