Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Периодика < Вы здесь
Журнальное чтиво. Выпуск 156
"Звезда" #10, "Октябрь" #10

Дата публикации:  9 Декабря 2003

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В 10-х номерах "Звезды" и "Октября" два романа, один - исторический, другой... тоже, но в воландовском смысле: случилась, мол, вчера на Патриарших такая вот история. В "Октябре" "Белый круг" Давида Маркиша - по аналогии с "Черным квадратом" - история обо всем и ни о чем: русский авангард, петрушка в петлице, московская богемная тусовка, клуб ветеранов на Брайтоне, психбольница на берегу Аральского моря, галерея в Кельне, "антикварная" шарашка в Газе. Респектабельный еврейский арт-дилер и полукриминальный русский князь Коробкович приходятся внучатыми племянниками легендарному художнику Матвею Кацу (автор дает понять, что это где-то рядом с Малевичем); не подозревая друг о друге, комбинаторы отправляются на поиски эфемерного "наследства", галопом по европам, азиям и америкам, блошиным рынкам и антикварным лавкам, - интрига, надо думать, в том, кто кого опередит. Это местами напоминает "интеллектуальный детектив" из серии "приключений искусствоведа" (вроде тех, что так любит переводить "Торнтон и Сагден"), только несколько "облегченный". Правдоподобия там искать не стоит, а "продолжение следует".

В "Звезде" "Новгородский толмач" Игоря Ефимова - тоже роман "с продолжением". Исторически узнаваемые перипетии "Марфы-посадницы", но как бы "с другой стороны", глазами "германского лазутчика" (так определяет главного героя Андрей Немзер). Традиционная завязка "вальтерскоттовского" романа: герой - свой среди чужих, чужой среди своих, он как бы вне игры, но помимо воли в нее вовлечен. Стефан Златобрад у Ефимова - не "шпион" в привычном смысле, он пытливый миссионер, и его донесения - "мужские" (епископу Любекскому) и "женские" (крестной матери) создают известную стереоскопию, но, что важно, дают основания для "изучения истории домашним образом" - через семейный быт, частную жизнь, православную обрядность. Наконец, существует еще "эстонский дневник": "эстонский" здесь - никому не понятный внутренний язык для внутреннего отчета:

Язык. Немецкий? Нет. Шведский? Нет. Русский? Нет.
Какой?
Эстонский. Ээсти. Учить. Язык. Песня.
Буквы. Нет. Писать. Нет. Говорить. Петь.
Повар. Блины. Каша. Репа. Молоко. Квас. Пиво.
Бог. Богу. Бога.
Видеть. Смотреть. Смотрю. Вижу.
Любить. Любят. Люблю.
Хочу. Хочет. Хотим.
Грех. Женщина. Грешить. Любить. Страх. Бог. Женщина.
Суд. Вина. Грех. Смерть.
Озеро. Лодка. Рыба. Дерево. Птица. Полет. Летать.
Женщина. Девушка. Жена. Сестра.
Грех. Страх. Суд. Обманщик. (На эстонском нет слова "дьявол".)
.

Последнее звучит странно, потому как одно из самых распространенных слов... Впрочем, может писатель наводил справки и каким-то образом узнал, что в XV веке было иначе.

По крайней мере, отношения с незнакомым языком (здесь - обучение, овладение по ходу дела) должны составлять параллель отношениям героя с собственным внутренним миром. В этом смысле прием остроумен, а весь роман, как обычно у Ефимова, выстроен с искусством. Кажется, он даже чересчур "выстроен"...

В той же "Звезде" еще один "псевдокарамзинский" сюжет, но не "исторический", а "чувствительный", - "Бедная Лиза" Людмилы Агеевой: жалостливый рассказ о хищных наследниках и смиренной старушке, утопленной в колодце.

В "Октябре" похожая жалостливая история Ольги Беловой про сиротских мальчика и бабушку, затем в "Звезде" безысходный рассказ Николая Остожина "Стадион" про мальчика, который "родился в очках", и его всегда обижали - сначала злые дети, потом жизнь, потом опять злые дети. Еще один рассказ о бедности и богатстве (человек с невыговариваемой фамилией мечтает о богатстве, получает неожиданное наследство, затем наследство отнимают, он кончает с собой итд.). Короче говоря, сплошь истории о "бедных людях", лишь, в порядке исключения, в "Октябре" новая порция "Морских рассказов" Афанасия Мамедова и Исаака Милькина.

В отделе поэзии "Звезды" каталог-путеводитель от Ольги Мартыновой ("Римские стихи"):

От Петербурга - холод, неуют, летящая стрела без цели.
От Парижа - кондитерских дикая поросль и сквозняки.
От Вены - бесстыдный назойливый мрамор.
От Берлина - Марлена.
От Праги - дозорные ангелы на мосту.
От Мюнхена - тень уходящей все ниже реки.
От Гоголя - стертая грань между жизнью и смертью, выдыхающая пустоту.
От Брюллова - ревнивая Тoска.
От славы Господней - позорная арка.

В "Октябре" "Грустный виноградник" Ирины Васильковой:

Устроен Божий мир как грустный виноградник -
отдельности слились и гроздьями висят,
в них косточки сквозят - любая тем прохладней,
чем горячее сад.

А кроме - "Звезда" представляет новые переводы староанглийской поэзии (Сидни, Спенсер и Шекспир), кажется, все же беспомощные:

Резвится Купидон в губах твоих,
Целует, покраснев, одну другою:
Сама Любовь к нему ревнует их!.. итд.

Придумал эту замысловатую камасутру, будто бы, Филип Сидни, а перевел Александр Гуревич.

В "Октябре" ситуация "перевода" - в широком общекультурном смысле - представлена гораздо увлекательней. Здесь появилась любопытная рубрика, называется она "Отражение", цель - "отражение сложившейся на сегодняшний день ситуации в восприятии русской литературы за пределами страны". Для начала - русские глазами итальянцев: в телесериалах и рекламных роликах (это интереснее, чем современная русская литература в итальянских переводах, - там Маринина вкупе с Акуниным). Итак русская Наташа в рекламе терморегулятора: сюжет - ученая дама (!) под душем.

В рубрике "Литературная критика" в "Октябре" выступает на этот раз Дмитрий Александрович Пригов. Однако суть его статьи ("Где мы живем и где не живем") не литературная критика вовсе, но социология культуры. "Зонами возможного выживания интеллектуалов и зарождения гражданского общества являются зоны малого бизнеса, малых сообществ", - сообщает Дмитрий Александрович.

В соответствующей рубрике "Звезды" тоже все, что угодно, кроме литературной критики. Александр Генис разоблачает здесь сталинские пиршества ("Пир во время чумы"). Речь о том, как отец народов угощал гостей Ялтинской конференции. Риторика предсказуема, а источник информации - Похлебкин.

Зато Роман Тименчик убедительно и увлекательно представляет "петербургский текст" русской эмиграции: там преобладают запахи и звуки (память ребенка), а также каталоги вроде: "я помню все...", - и дальше перечень:

...гранитные перила,
И Карповку, и путь на Острова,
Где муть залива солнечно застыла,
Где так душиста свежая трава.
И Летний Сад, и баржи на Фонтанке,
И грустный, затуманенный закат,
И в булочной румяные баранки,
Которые так шелково блестят... итд.

Но в финале - характерная "усталость темы", "буксующая тавтологичность" и "как бы предсмертный износ".

В канун очередного заседания нобелевского комитета "Звезда" поместила биографический очерк об учредителе премии с выдержками из замечательной в своем роде "автобиографии":

Альфред Нобель - его существование следовало бы пресечь при рождении милосердным доктором. Основные добродетели: держит ногти в чистоте и никому не бывает в тягость. Основные недостатки: не имеет семьи, наделен дурным характером и плохим пищеварением. Величайший грех: не поклоняется Маммоне. Важнейшие события в его жизни: никаких.

Далее - мемуары.

Евгений Попов в "Октябре" справляет поминки по советским вождям: в обратном порядке - Брежнев, Хрущев и Сталин. Здесь все больше анекдоты. Соответствующая рубрика называется "Нечаянные страницы", и там еще Эдвард Радзинский ("Начало театрального романа"). Этот мемуар - о себе любимом, но кроме - с большим чувством - о министре культуры Екатерине Фурцевой: "Потом министрами культуры перебывает много тухлых мужчин с тухлыми глазами. Их никогда нельзя будет ни в чем переубедить. А вот она была женщиной. Прекрасной женщиной. В этом было все".

Следом в "Октябре" продолжение "Заметок" Сергея Залыгина (начало было в 9-м номере), сюжет экологический.

В мемуарном отделе "Звезды" "Главная книга" Людмилы Черной - совершенно кафкианская история о советской и постсоветской судьбе книги "Преступник #1". Книга о Гитлере и национал-социализме. В 1968-м набор в "Новом мире" и "Политиздате" был рассыпан по причине "аллюзий" и "аналогий":

Забирая рукопись, я не отказала себе в удовольствии, поймав нескольких политиздатовских начальников, рассказать им анекдот на тему аллюзий... Анекдот звучал примерно так:

Рабиновича сволокли на Лубянку из-за того, что он ходил с плакатом: "Покончим с бесчеловечным преступным режимом...". На Лубянке следователь спросил: "Рабинович, что вы себе думаете, гуляя с таким плакатом?" - "Я думаю о режиме апартеида в ЮАР", - сказал Рабинович. Прищурился и спросил следователя: "А вы о чем подумали?"

В 1982-м книга все же необъяснимым образом выходит, в 1990-х портреты ее авторов появляются в "Русском воскресении" с подписью: "Вот кто мешает нам познакомиться с Адольфом Алоизовичем Гитлером", а еще спустя несколько лет отрывки из нее служат послесловием к изданной по-русски "Майн кампф".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 155 /02.12/
"Арион" #3, "Урал" #11. Успокоительное чтиво для состоявшихся стариков и старушек.
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 154 /25.11/
"Знамя" #11, "Новый мир" #11. Казнить нельзя помиловать.
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 153 /18.11/
"Неприкосновенный запас" #4, "Потяг-76". "Европа должна быть на быке, а где бык, там и bullshit".
Сергей Костырко, Простодушное чтение (11) /18.11/
Я знаю только, что та самая рука, которая предназначалась для написания высокохудожественной прозы, набрасывала конспектики докладов про тот вред, который наносит русской культуре сочинения литературных подонков Зощенко и Ахматовой.
Инна Булкина, Журнальное чтиво. Выпуск 152 /11.11/
"Звезда" #9, "Октябрь" #9. Нечто об еже.
предыдущая в начало следующая
Инна Булкина
Инна
БУЛКИНА
inna@inna.kiev.ua

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Периодика' на Subscribe.ru