Номер открывает автобиографический очерк Петера Эстерхази "Исправленное издание" (пер. с венгерского В.Середы). Сам автор называет опус приложением к роману "Harmonia caelestis". Речь тут идет о документах, связанных с деятельностью отца писателя в режимные времена.

Не самой пристойной деятельностью, как выясняется, занимался Эстерхази-старший. Но поскольку я не большой поклонник Эстерхази-младшего, подробно останавливаться на этой теме мне не с руки. Слишком драматичная тема, чтобы вот так, между делом, о ней разговаривать.

Но, прошу вас, обязательно прочитайте отличные стихи Бартоло Каттафи в переводах с итальянского Евгения Солоновича. Поэт родился на Сицилии, умер двадцать с лишним лет назад, но стихи его звучат совершенно современно и плюс по-русски. И поражают звукописью, какая бывает в стихах у поэтов, много живших на фоне морского прибоя. Не слова - галька какая-то переливчатая, крапчатая, с полосками и дырочками.

Каждое стихотворение - куриный бог:

Эоловы острова голубые слова
всплыли радостным утром
девственно кроткие с белым
маяком в целомудренном сердце
опрятное облако сверху.

Другой коленкор - ирландец Джерард Риди в переводах Анатолия Кудрявицкого (переводчик большой спец по современным айришам, между прочим). Парень этот - Риди - живет в провинции, служит дорожным рабочим. Стихи у него комковатые, угловатые, местами совершенно непроходимые. В стихах много вчерашних газет и панегирики старому ирландскому быту с треснувшей кухней посередине.

Кухня вообще довольно часто появляется в этих сочинениях.

Чаще кухонной утвари можно встретить только ямы, которые тут и там роют герои Риди. С другой стороны, если направо-налево безысходный пейзаж ирландской провинции, хочешь не хочешь - начнешь закапываться.

Мы рыли землю, углублялись
в мягкую почву, выбрасывали ее из ямы,
пока не наткнулись на камень.
Он был подо всем, кроме спальни.
Ты была недовольна,
всю зиму копала глубже и глубже...

Из прозы рекомендую начало романа Дона Делилло "Мао II" (пер. с английского С.Силаковой). К чему клонит писатель в романе - из первой части не совсем понятно. Все начинается с массовой свадьбы поклонников Муна. Потом сюжет неожиданно прыгает на сторону. Идет история знаменитого писателя в состоянии творческого кризиса - и женщины-фотографа, которая его снимает.

Персонажи у Делилло странные - картонные, неживые. Кто они и что - одному Дону известно. И вообще, кажется, что они нужны автору только затем, чтобы изрекать аксиомы по ходу сюжета.

Но поскольку по части наблюдений Делилло нет равных, цитировать их хочется пачками:

"Занятно - романисты и террористы между собой повязаны. Много лет назад я думал, что писатель способен что-то изменить хотя бы в культуре. Теперь эту сферу оккупировали ребята с бомбами и автоматами. Они берут штурмом человеческие души - а раньше это делали мы, писатели, пока все поголовно не превратили свое дело в бизнес".

"Мне почему-то кажется, что я сейчас нахожусь на собственных поминках. Жутковатое это дело - позировать фотографу. Портрет начинает хоть что-то значить только после смерти модели. Мы с вами делаем то, что делаем, чтобы соорудить некое сентиментальное прошлое для тех, кто будет жить через десять, двадцать, тридцать лет"

"Истина ждет писателя в конце каждой фразы. Важно вовремя поставить точку - подловить момент. В формальном плане истина - эти ритм фразы. Амплитуда колебаний, так сказать. Свинг, так сказать. Если брать глубже, истина - внутренняя честность писателя на его войне с языком".

"Раньше бывало: когда начинаешь книгу, на тебя наваливается время, накрывает тебя и придавливает, а потом, когда заканчиваешь, отпускает".

Но самый лучший текст номера - это роман Мануэля Риваса "Карандаш плотника" (пер. с испанского Н.Богомоловой).

Ривас родился в 1957 году в Галисии и пишет на галисийском (а потом переводит себя на испанский). Его называют представителем "галисийского магического реализма". Но про магический реализм это все ерунда (или магия, или реализм, эти вещи не смешиваются). Просто в своем письме автор время от времени использует приемы этого самого "магического реализма" - затем, чтобы подчеркнуть эту самую реальность.

Это история любви на фоне исторических катаклизмов времен испанской гражданской войны. Голливудская почти история по сюжету. Зачем нестарому писателю, который в глаза не видел войны, такие сюжеты - отдельная история: очевидно, боль тех лет превратилась в фантомную и теперь мучает новое поколение в наше время.

Но, повторяю, это в первую очередь история любви, а потому история частная и вечная, когда все гражданские дела только задник для сцены, где играют по существу только трое: он, она и ревнивец.

Гражданская война - повод безнаказанно выяснить личные отношения (как и все гражданские войны, в сущности). Роман - история палача, который превращается в жертву, и наоборот. История арестанта и конвоира, и женщины - между.

История художника, который везде способен увидеть живопись.

Даже если это руки прачки.

"Их руки - как кисти живописца, добавил художник. Их руки цвета ольхи, потому что прачки тоже выросли рядом с рекой. Когда прачки выжимают белье, руки их напрягаются и напоминают подмытые водой корни".

И никакого магического реализма.