Пэлем Гренвил Вудхауз. Положитесь на Псмита.

Настику Грызуновой

Ах, как плохо, как плохо все начиналось. С момента пробуждения у меня гнусно, с подвываниями болел живот. Настроение было такое, что впору идти проситься в концлагерь. Кошка съела монетку в один шекель и ходила по квартире с видом главного казначея партии "Яблоко". Тошнило и хотелось есть одновременно, что редко дает утешительные результаты. А главное - надо было жить дальше.

Отодрав себя от кровати и оглядев квартиру, я поняла, что оставаться здесь не могу. Поскольку кошка не умеет подавать карету, пришлось своими ногами дойти до остановки. Автобус, вопреки моим мрачным предчувствиям, довез меня до кафе. Официантка, вопреки моим мрачным предчувствиям, принесла тарелку еды. Соседи по кафе, вопреки моим мрачным предчувствиям, не отсаживались за столики подальше. После первых трех ложек еды я высыпала в тарелку содержимое солонки и перечницы. Мир обрел некоторые краски. Жизнь налаживалась.

В сумке у меня лежала маленькая книжечка в бумажной обложке. В свое время, когда наше знакомство с книжечкой только начиналось, мы относились друг к другу несколько настороженно. Я любила Вудхауза в его иных других известных мне ипостасях столь страстно, что после полутора лет разлуки мне, влюбленной женщине, было страшно взглянуть в когда-то столь знакомые черты - боль разочарования пугала меня. В моем состоянии на описываемое утро мне нетрудно было задрожать. Задрожав, я открыла первую страницу. Абзац начинался так:

У открытого окна величественной библиотеки замка Бландингс, обвисая, точно мокрый носок, как было у него в привычке, еcли ничто не подпирало его позвоночник...

Самое страшное оказалось позади. Это был мой-родной-никому-не-отдам Пэлем Гренвил Вудхауз, вернее, мой-родной-никому-не-отдам лорд Эмсворт, владелец замка Бландингс, герой единственных в мире книг, над которыми я способна смеяться в голос.

Мне стало на пол-эмсворта лучше. Тут пришла официантка, говорит - тебе еда нравится? Безумно нравится, говорю, прекрасная приправа к соли и перцу, твоя еда, уйди. Она ушла, а леди Констанция стала требовать от лорда Эмсворта ехать в Лондон, встречать какого-то литературного гения. Мне эта женщина никогда не была по душе, и даже ее скульптурная красота всегда действовала на нервы. Тем более, что она мужу денег не давала, а муж у нее был славный - дурак такой. И племяннику она денег не давала, и падчерице не давала - гнусная баба. Вообще, я усвоила сразу, что не у одной меня все плохо, - и мне стало еще на пол-эмсворта легче: в первых двух главах все герои оказываются без денег. А у меня как раз 70 шекелей было - как не обрадоваться?

A тут опять подходит официантка, говорит - пить хочешь? Я говорю, да, виски с содовой, в смысле, простите, водички холодной, ага? Она покосилась, но ушла. Я смотрю - кафе опустело как-то. Потом вижу - все едут в Бландингс. Каждый за своим делом: кто библиотеку каталогизировать, кто - украсть бриллиантовое колье, кто ругаться с садовником по поводу штокроз, кто стихи читать, кто жениться. Причем большинство - вне зависимости друг от друга. Тут приходит официантка, наливает воды и смотрит выжидательно. Чего ей надо? А, понимаю, моя станция.

Приезжаем в Бландингс, только добрались - на нас натравили какую-то юную поэтессу. Фредди слинял, пока не поздно, Эмсворт, гад, ушебаршил к своим штокрозам, Ева пошла смотреть на библиотеку, которую ей надо каталогизировать, нас с Псмитом бросили укрощать поэтессу. Она говорит: "Вам не кажется, что роса - это слезы ангелов?" Все, думаю, завтра во всех газетах будут передовицы: "Зверское убийство в замке Бландингс". А тут Псмит ей говорит, мол, я даже думаю, что цветы - это души детей, скончавшихся в невинности. Святой, думаю, человек.

Тут подходит официантка, говорит - тебе хорошо? Прекрасно, говорю, девушка, найди у себя кнопку "sound off" и нажми на нее, пожалуйста. Я как только захочу, чтобы ты украсила мою жизнь своим присутствием - немедленно дам тебе знать, а сейчас уйди, мне кажется, Бакстер нас подозревает. Бакстеру вообще свойственно подозревать, Псмит говорил - Бакстер за обедом "жег взглядом безупречнейший и невиннейший из бульонов, какие когда-либо разливали по тарелкам. А затем начал хлебать его с нескрываемым удовольствием". Я боюсь, он нас слопает живыми, если узнает, что Псмит выдает себя за поэтическое светило, а я собираюсь красть колье леди Констанции. Тут еще Фредди носится, лезет со своими высокородными лапами и орет - Бакстер обо всем догадался, Бакстер обо всем догадался... Говорит: новая горничная - сыщик в юбке. Параноик.

Тут приходит официантка, говорит: десерт хочешь? Да, говорю, хочу - жареного хлеба с вареньем и кофе со сливками. Она говорит: хлеб с вареньем - это как-то... Мы такого не подаем, вроде. Прости, говорю, девушка, у нас в замке другого не едят. Ушла, а мы с Евой пошли смотреть на штокрозы. Старичок Эмсворт погрызся со старшим садовником и теперь ищет защиты и опоры в каждом, кого черти заносят в Бландингс. При этом штокрозы дедуля лорд ищет по запаху, так как пенсне, которого он утром обыскался, висит у него на спине, а мы с Евой не такие дуры, чтобы ему об этом сообщить. Выходим на тисовую аллею (старейшую, красивейшую и т.п. во всем Соединенном Королевстве), смотрю - навстречу идет официантка, несет хлеб и варенье и губами шевелит. Ева, говорю, сделайте милость, возьмите у этой прелестной барышни мой десерт и давайте слиняем, пока она не пристала к нам с вопросами в свойственной ей манере. Ева берет тарелку, и мы улепетываем по аллее, держа спотыкающегося лорда под уздцы.

Штокрозы великолепны, но из-за них вылезает высокородный Фредди и вопит, как раненый кашалот, что Бакстер обо всем догадался, что мы все пропали, что Псмит сделал предложение его невесте, что ночью кто-то бросался цветочными горшками в леди Констанцию и что в Бландингс едет его поэтическое величество мистер Мактодд-настоящий. Все это очень важно, Фредди, - говорю я, все это, бессомненно, очень, очень, очень, очень важно, да, да... - Но я ищу МакАлистера, это негодяй утверждает, что необходимо очистить ото мха тисовую аллею, так что как-нибудь в другой раз, дорогой Фредди, хорошо? Это будет, прекрасно, прекрасно, прекрасно, просто прекрасно, э?... - и я пытаюсь улепетнуть. Фредди вопит, как сирена, а тут подходит официантка (я так и не нашел свое пенсне, и поэтому догадываюсь о том, что это она, в основном по контуру и по попытке говорить, когда мне совсем не хочется ее слушать). Эти люди явно не понимают, что МакАлистера надо остановить, пока не поздно, а Фредди все воет и воет, а официантка почему-то начинает хватать меня лапами и толкаться. Я им говорю - вы должны понять, господа, если я сейчас же не найду этого черного человека, он засеет лютиками мои роскошные многотравные клумбы... Но официанток вдруг становится очень много, штук шесть, и под вой Фредди мне кричат в ухо: "Пожар, мисс! Пожар! В ка-фе по-жар!!" - уйди, говорю... Тогда они кладут меня на носилки и куда-то волокут. Я хлопаю руками в поисках задевавшегося куда-то пенсне, не обнаруживаю его, откидываюсь на носилки с чувством выполненного долга, закрываю глаза - и под уютное покачивание могу, наконец, спокойно подумать о штокрозах.

---

Web-присутствие (В.Сонькин)

Без цитаты из М.Л.Гаспарова не обходится в последнее время ни один выпуск нашей рубрики - что ж, не я один из числа авторов Русского Журнала склонен считать "Записи и выписки" Главной книгой - правда, совсем по другим причинам, чем С.Кузнецов. На этот раз цитата такая:

"Вудсворд". Письмо Шагинян к Зощенко 4.04.1926: "Вы - классический русский писатель, величайший сатирик нашего времени (и, пожалуй, всего человечества за этот отрезок времени, за исключением Вудсворда)"... Имеется в виду, конечно, Вудхауз. Звучит это как у Белинского: "Конечно, Гоголь великий писатель, но не мировой, потому что далеко ему до Жоржа Занда, не говоря уже о Купере!" Но в примечаниях, конечно, сказано: Вордсворт У. (1770 - 1850), англ. поэт, принадлежавший к Озерной школе".

Бестактно со стороны Шагинян, что и говорить. Но слава и авторитет Вудхауза были таковы, что легко затмевали для современника даже такого гения, как Зощенко. В двадцатые годы русская слава английского писателя пережила первый подъем (почти все его книги выходили по-русски, см. здесь); в девяностые - второй, которому, помимо собственно книжной составляющей, немало способствовали телевидение и интернет.

Телевидение - это, конечно, сериал "Дживс и Вустер", снятый по мотивам произведений Вудхауза. Как у каждого приличного сериала, у него есть интернет-поклонники, которые не дадут вам пропасть, если вы по стечению обстоятельств или по оплошности пропустили очередную серию, и заботливо перескажут все сюжетные ходы, а то еще и прокомментируют.

Интернет - это сообщество веб-сайтов, посвященных творчеству П.Г.Вудхауза. Я, честно сказать, был поражен их количеством и разнообразием. Каталог Yahoo! показывает лишь крупицу из этого бездонного моря, но даже он не смог обойти вниманием уникальный ресурс рунета - "Российское общество Вудхауза". "Общество" живет и процветает, последние обновления сделаны буквально на днях, за всем этим делом стоит пассионарий по имени Михаил Кузьменко. Там есть странные вещи, в дебрях этого сайта - биография писателя, например, подходит к концу так: "В 1955 году, в 74 года, он получил американское гражданство и перебрался жить в окрестности Нью-Йорка. Где и проживал с женой в тихом особнячке, окруженные мопсами". Собственно, на этом веб-присутствие можно кончать, потому что сайты г-на Kuzmenko - как этот, так и другой, более архаичный, но по-прежнему поддерживаемый, - проведут любопытного читателя по всем известным и потайным уголкам интернет-вудхаузианы. Одна из страниц сайта обещает "полный список всех сетевых ресурсов, имеющих то или иное отношение к П.Г.Вудхаузу".

Если честно - мне такая популярность Вудхауза в России (в двадцатые годы, пожалуй, особенно) кажется очень странной. Английский юмор - настоящий - весь построен на тонкостях языка, которых не понимают уже даже американцы, а куда ж нам, тем более в переводе. Качество перевода при этом играет второстепенную роль - для этого рода юмора в русском языке просто нет регистра, тут нужен какой-то революционный переводческий подвиг. Подступы к которому, возможно, обеспечила Наталья Леонидовна Трауберг. В необычайно обаятельном интервью с ней, который сайт Российского общества Вудхауза позаимствовал у газеты "Иностранец", она с наибольшим жаром и любовью говорит именно об этом "своем" авторе - а не о Честертоне или К.Льюисе - и яростно набрасывается на журналиста, когда тот неосторожно называет Вудхауза "писателем второго ряда".