Может быть, мне не стоило бы писать эту заметку. Уж слишком я раздражен. Раздражение √ плохой советчик. С другой стороны, я задумывал эту рубрику как пристрастную и неакадемичную. Нет, тоже не то √ звучит так, будто я оправдываюсь. Дудки.

Публика - дура; любит дешевые фокусы. Эта простая истина не требует особых доказательств; но когда на литературный Олимп возносится фигура вроде Милорада Павича, трюизм вдруг предстает во всей своей угрожающей громадности.

Оставим, оставим за скобками тот факт, что филологические достижения Павича сомнительны, что его перевод "Евгения Онегина" √ форменное издевательство над Пушкиным, что в Сербии есть немало тонких, остроумных, трогательных, язвительных писателей (все качества, которых Павич лишен) √ и их никто не переводит на сорок языков. Сконцентрировавшись на литературном творчестве самого Павича, мы увидим, что он √ сомнительный интеллектуал, плохой рассказчик, начисто лишенный чувства меры и чувства юмора.

По отдельности все эти пороки не так страшны. Но собранные вместе, они складываются в пугающую картину профнепригодности. Попробуем по порядку.

Произведения Павича нередко характеризуют как интеллектуальные бестселлеры. Это означает, что человек, который читает только ради того, чтобы скоротать время в электричке или самолете, вряд ли раскроет роман Павича: слишком скучно. Чтение Павича предполагает принадлежность к некоторой высшей касте, касте интеллектуалов. Я честно пытался понять, в чем тут дело, но так и не понял. Никаких глубоких знаний ни в одной области Павич не демонстрирует: крупицы исторических фактов в его романах так густо перемешаны с небылицами и откровенным бредом, что поймать его за руку невозможно. Иностранного читателя, должно быть, завораживают некоторые экзотические мелочи вроде причудливого звучания сербских имен (у Павича их причудливость еще и сильно преувеличена); создается впечатление, что во "Внутренней стороне ветра" автор нарочно нагромождает такие подробности ради читателя переводов. Это блеф; это нечестно. Я уж не говорю про дешевые приемы вроде "мужской" и "женской" версий "Хазарского словаря" или книги-перевертыша, в виде которой издана "Внутренняя сторона ветра" (так что ее можно читать и со "стороны Геро", и со "стороны Леандра"). Это все замечательно, когда за этим стоит какой-то структурный замысел, какая-то нетривиальная идея. У Павича это √ просто так, чтобы никто не догадался, как в анекдоте про армянина, покрасившего селедку в зеленый цвет.

Беспомощность Павича-рассказчика отчетливо проявляется в том, что его сюжеты невозможно пересказать, а его героям невозможно сочувствовать. Если вы читали "Хазарский словарь" не только что, вы, скорее всего, вообще не сможете вспомнить, какие там герои и что они делают. Во "Внутренней стороне ветра", по крайней мере, есть Геро и Леандр; но попытка вычленить из текста какие-то их характеристики опять наталкивается на серьезные затруднения. Вы скажете, что это не роман положений, а роман идей; отлично, ничего не имею против; приведите мне оттуда одну-единственную идею, которая не была бы высосана из пальца. Практически на любой странице можно найти сентенции вроде "Смерть человека длится столько же, сколько и его жизнь, а может быть, и гораздо дольше, потому что смерть -√это сложное хозяйство, работа и усилие, более трудное и деятельное, чем человеческая жизнь". Посадите пять человек с гуманитарным образованием в одной комнате, и они за час произведут количество бессмысленных многозначительностей, достаточное для заполнения очередного романа Павича. Я терпеть не могу сентенции и афоризмы как жанр; сборники "умных мыслей" чаще всего бывают невыносимо поверхностны; но соберите сентенции Павича подряд, и вы увидите, что они не выдерживают даже такой щадящей проверки.

Отсутствие чувства меры меня особенно расстраивает, потому что именно в этой области, на мой взгляд, перед автором открывается щелочка в какой-то иной, более интересный мир. Но Павич раз за разом проходит мимо. Во "Внутренней стороне ветра" он пишет: "И в этот момент Геро почувствовала, что окружавшее ее колдовство, или сон, или фантазия, кто знает, что это было, вдруг лопнуло как мыльный пузырь". Какой бы получился эффект, если бы после этого повествование стало подчеркнуто реалистичным, √ ну хоть ненадолго! √ без усатых грудей и раздвоенных языков. Нет, продолжает играть все та же шарманка. Или в "Хазарском словаре" упоминается зеркало, которое отражает предметы с запозданием на несколько секунд, √ чудесная фантасмагорическая идея, тут бы и остановиться √ нет, Павич дотошно описывает, как именно это происходит, как будто читатель такой дебил, что сам вообразить это не в состоянии. Конечно, ничего, кроме раздражения, подобная настойчивость не вызывает.

Павича, кажется, считают постмодернистом. Поскольку все равно никто не знает, что такое постмодернизм, это определение подходит ему не хуже любого другого. От других авторов, которых тоже считают постмодернистами, Павича отличает удручающее отсутствие чувства юмора. Когда Геро(иня) разбивает себе о лоб крутое яйцо, это действие не призвано вызвать у вас улыбку (оно и не вызывает): это якобы символ, а чего √ догадайся, мол, сама (все равно никто не знает, и Павич в первую очередь; он, как всегда, сосредоточенно, всерьез блефует). Может быть, это такая балканская особенность (хотя другие авторы из бывшей Югославии этим не отличаются √ по крайней мере, не все). Я подозреваю, что эта зараза идет из Франции (сербская культура всегда была подчеркнуто галлофильской) с ее ужасно серьезными постмодернистами и деконструктивистами; но я недостаточно сведущ, чтобы судить об этом уверенно.

Я долго бился, но так и не смог понять, почему дешевые фокусы Павича так полюбились публике. Наверное, она все-таки дура.

---

- "Внутренняя сторона ветра" в библиотеке Мошкова
- Другие произведения Павича в библиотеке Мошкова
- Домашняя страница Милорада Павича (с е-mail-ом)
- Библиотека Милорада Павича
- Андрей Лотменцев, рецензия на "Хазарский словарь" в "Русском журнале"