Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Чтение без разбору < Вы здесь
Царство любви
Михаил Кузмин. Александрийские песни

Дата публикации:  20 Октября 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Стихи Кузмина я впервые услышал от бабушки. Как и стихи многих других поэтов - Гумилева, Северянина, разных маргиналов вроде Виктора Гофмана ("и шорох чьих-то длинных-длинных, красиво загнутых ресниц" ["красиво загнутых рогов", написали злобные пародисты в старинном сборнике "Парнас дыбом", когда сочиняли версии "Серенького козлика" в стиле разных поэтов]). Собственно, я не знал, что это Кузмин, Гумилев и так далее - бабушка редко помнила, чьи стихи она цитирует. К тому же это было всегда одно стихотворение:

Разве неправда,
что жемчужина в уксусе тает,
что вербена освежает воздух,
что нежно голубей воркованье?

Когда много лет спустя я впервые прочел "Александрийские песни", у меня возникли две мысли: "не может быть, неужели это оно?" и "в книжке что-то неправильно", - потому что бабушка цитировала стихотворение с мелкими неточностями. Но особое отношение именно к этому тексту у меня сохранилось. Так часто бывает; когда-то я читал книжку астронома Шкловского, ей был предпослан эпиграф: "И страшным, страшным креном / К другим каким-нибудь / Неведомым вселенным / Повернут Млечный Путь". Сколько я потом ни перечитывал "Ночь" Пастернака, такого ощущения всеохватного, изумляющего ужаса перед бездонностью мироздания, как в первый раз, когда я увидел эти строки, испытать уже не получалось.

У Кузмина часть больше целого. Поджаренная булка больше и важнее, чем все стихотворение, все равно ведь слога не найти, чтоб описать; "форель разбивает лед" больше, чем "Форель разбивает лед", жемчужина, вербена, систр и далекие огороды с кукурузой больше, чем "Александрийские песни". Бог Кузмина - в деталях; и не Бог, а боги, гении, лары и пенаты, хранящие каждый дом, каждый очаг, каждый дворец, каждое подземелье.

Поэтому в "Александрийских песнях" нет Александрии. Она не настоящая. Она вне времени, несмотря на щедро рассыпанные по стихотворениям приметы эллинистической или римской эпохи. Она вне пространства, несмотря на последнее стихотворение цикла, которое словно бы вписывает титульный город в средиземноморскую географию (Кипр, дорогой Богине, Тир, Ефес и Смирна, Афины, мечта моей юности, Коринф и далекая Византия, Рим великий). Она - просто город, пространство, царство любви.

Поэтому Богиня в этом последнем стихотворении не названа по имени. Мало ли какая может быть богиня. Хотя очевидно, какой богине дорог Кипр - той, что на этом острове родилась из морской пены. И это - единственное божество в "Александрийских песнях".

Ни до, ни после Кузмина никто в русской поэзии не мог писать о любви такими пронзительными словами. Он попал в какую-то щель, в тектонический сдвиг между условностью девятнадцатого века (или восемнадцатого, столь ему дорогого) и закомплексованностью двадцатого. Поэтому и мог написать, не впадая ни в замысловатость, ни в иронию:

Если б я был твоим рабом последним,
сидел бы я в подземельи
и видел бы раз в год или два года
золотой узор твоих сандалий,
когда ты случайно мимо темниц проходишь,
и стал бы
счастливей всех живущих в Египте.

Или:

Тут не надо ни зеркала, ни жаровни:
в моем сердце, мыслях и думах
все одно звучит разными голосами:
"люблю тебя, люблю тебя навеки!"

Я не сторонник плачей по модели "сейчас все плохо, а раньше было хорошо", но эту свежесть и силу чувства мы утратили. А стихи Кузмина, как многих других поэтов (Гумилева, Мандельштама, Цветаевой, Бродского, можно продолжать перечислять), соединились в сознании публики с мифом о Кузмине, о его жизни, о его старообрядчестве, о его сексуальной ориентации. Вряд ли это хорошо для стихов.

Мне недавно объясняли, что время lifestyle-журналистики кончилось, оттого загибаются когда-то культовые издания вроде "Плейбоя"; на смену ей пришла how-to-журналистика, где в каждой статье должны быть четкие рекомендации, пошаговые инструкции и тесты. И выводы, простые, понятные выводы.

Ну хорошо. Возьмите томик Кузмина. Прочтите "Александрийские песни". Дрожь по спине прошла? Одно очко. Слезы выступили на глазах? Два очка. Если вы набрали три очка, для вас еще не все потеряно.




Web-присутствие

На куличиках - ряд текстов Кузмина и статей о нем; довольно большая подборка на, разумеется, gay.ru; в "Митином журнале" (на "Вавилоне") - Ю.Юркун, "Письма и записки Михаилу Кузмину". На Speaking in Tongues - большое эссе Олега Кустова "Паладины", что-то вроде распространенного комментария к "Александрийским песням" и другим стихотворениям Кузмина, с вкраплениями воспоминаний современников; структура этого текста мне неясна, но, наверное, в нем можно найти много интересных сведений.

Александр Шаталов в "Вопросах литературы", "Предмет влюбленных междометий" - очерк об истории литературных взаимоотношений Кузмина и Ю.Юркуна. Издательство "Аграф" выпустило трехтомник прозы и эссеистики Кузмина (вот карточка одного из томов), а Фонтанный дом - музей Анны Ахматовой в Петербурге - представляет фонд рукописей Кузмина, второе по значению рукописное собрание музея.


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Александра Веселова, Мальчики стреляют /06.10/
Если просто травить морские анекдоты, непринужденно жонглируя словами, и даже рвать при этом тельняшку на груди, получится Александр Розенбаум. А в прозе Сергея Колбасьева ощущается то "благородство духа", которое, по мнению Бродского, присуще всем трем составляющим российской славы, а значит, и традиции петербургской-ленинградской маринистики, этой триадой порожденной.
Евгений Майзель, Николай Носов Forever /29.09/
Освоив грамоту и полюбив чтение, Незнайка отошел от реальности и предпочитает нормальный сказочный галлюциноз. Тусуется в основном с Кнопочкой, малышкой начитанной и склонной к оккультизму. Перед нами бдение глубоко погруженных и неотрадиционалистски настроенных наркотов - "Страх и отвращение в Лас-Вегасе" по-соцреалистически.
Виктор Сонькин, Антропофобный злобный зверь /22.09/
Небольшая повесть, лишенная сюжетного драйва, убедительных героев, стилистического блеска, элементарной логики, научной изобретательности, да и просто писательского обаяния, стала неотъемлемой частью европейского культурного наследия и вот уже почти двести лет в той или иной форме владеет умами. Это странно и нелестно для нас. "Франкенштейн" Мэри Шелли.
Ольга Прохорова, Игры позабыв свои /15.09/
Непросто приходит к мальчуганам осознание незрелости их игры. С трудом преодолевают они привязанность к своей "идеальной" стране. Но благодаря поддержке коллектива, которым умело руководит молодая коммунистка Дина, ребята понимают, что их юные горячие сердца, их молодые силы нужны для настоящих дел на благо молодого Советского государства. "Кондуит и Швамбрания" Льва Кассиля.
Виктор Сонькин, Открытая ладонь /08.09/
Почти никто не может избежать иллюзии, что в наши лучшие дни снег был белее и девушки красивее и что то, чему нас учили, - единственно правильная доктрина. Смехотворность этих убеждений становится очевидной только при встрече с людьми иной, высшей породы, в любом возрасте сохраняющими любопытство и юность духа. Автобиография нобелевского лауреата Ричарда Фейнмана.
предыдущая в начало следующая
Виктор Сонькин
Виктор
СОНЬКИН
Legens@bigfoot.com

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Чтение без разбору' на Subscribe.ru