Англичане - депрессивная нация. В склонности к антиутопиям только мы и можем составить им конкуренцию. То Оруэлл к 1984 году превратит венценосный остров в мрачное царство Большого Брата, то ироничный Барнс устроит из всей Англии развлекательный парк ("Англия, Англия"). Или вот Берджесс. В 1959 году ему поставили смертельный диагноз, сказали: жить тебе осталось не больше года (он умер в 1993-м), - и он принялся писать, чтобы обеспечить семью гонорарами до скончания века. Написал в числе прочего и небольшой роман "Заводной апельсин" (он был опубликован в 1962 году, после поездки Берджесса в СССР). В семидесятые страшный и таинственный режиссер Стенли Кубрик поставил по этой книге свой культовый фильм (Кубрик снимал очень мало, но любой его фильм автоматически становился культовым). Ажиотажу немало способствовал тот факт, что в Англии фильм был запрещен и до самого последнего времени найти его на видеокассетах было невозможно; несколько месяцев назад повторный выпуск "Апельсина" британская кинопресса преподнесла как крупное событие, победу над цензурой и т.д.

Это довольно странно. Фильм, конечно, жесткий и кровавый, но гораздо, гораздо менее жесткий и кровавый, чем первоисточник. Экранизировать "Заводной апельсин" с многократно большим количеством насилия ничего не стоило. Особенно шокирующий эффект был бы достигнут, если бы Кубрик не поменял возраст главных героев. Когда "скромный повествователь" Алекс в конце первой части романа, попавшись полиции, обескураженно признается читателю: "А ведь мне еще только пятнадцать", - это действует сильнее, чем предыдущие описания избиений и изнасилований. В фильме несколько раз говорится, что герою четырнадцать (причем ему четырнадцать и в начале фильма, и после двух лет, проведенных в тюрьме), но играет Алекса вполне взрослый Макдауэлл. Образ подросткового насилия превращается в образ насилия вообще.

Это идеологическое расхождение между романом и фильмом подчеркнуто и вторым основным различием - финалом. Говорят, в Америке книга Берджесса вышла без последней главы, поэтому Кубрик ее так и экранизировал. Сомнительное объяснение.

По фильму получается так: государство манипулирует насильником по своему желанию, и если выгоднее снова превратить его в насильника - это будет сделано. Алекс понимает, что кровь и страдания больше не вызывают у него тошноты, и чувствует восторг: "Я действительно выздоровел". Конец.

В книге - то же самое, только после этого следует еще несколько страниц, на протяжении которых Алекс ощущает незнакомые мучительные чувства: он взрослеет. Новый отказ от насилия приходит к нему не в результате изуверских экспериментов доктора Бродского (зажимы, которые не позволяют закрывать глаза, - один из самых пугающих образов и в книге, и в фильме), а сам собой; прежняя, подростковая ("надцатилетняя") система ценностей сменяется взрослой - во всяком случае, такая возможность открывается перед персонажем. "Алекс стал большой, блин, вырос наш Алекс".

Дидактично получается, что так, что сяк. Но дидактизм книги - оптимистический: чем бы, мол, дитя ни тешилось, станет рано или поздно порядочным papik'ом вроде вас, так что, сочувственный читатель, "вспоминай иногда коротышку Алекса, каким ты его запомнил", не ходи по темным улицам, не открывай двери незнакомцам, но и не слишком пугайся: все будет хорошо.

В фильме акцент перенесен на "исправление", мнимое или подлинное, на лицемерие государства. (Видимо, это и было истинной причиной запрета, а вовсе не запредельная доза насилия.) Оно терпит насилие, оно борется с ним, лишая насильника свободы выбора, а когда из-за этого начинаются неприятности - радостно швыряет Алекса обратно.

В связи с "Заводным апельсином" много говорилось именно о проблеме свободы выбора. Имеет ли право на моральный выбор такой явный подонок, как Алекс? Можно ли его насильно сделать хорошим? Мне кажется, серьезный разговор об этом на материале "Апельсина" - некоторое преувеличение. Проблема дискредитирована двумя вещами: во-первых, о ней артикулированно и обстоятельно говорят в самом тексте (особенно тюремный священник); во-вторых, процесс-то оказывается обратимым, так что ничего страшного для свободы воли, в сущности, не происходит.

Интересно было бы узнать, на какое примерно время спланировал Берджесс свою антиутопию? В книге прямых указаний нет (разве что упоминается автомобиль 95-го года - менее старый, чем остальные); а вот в одной из сцен фильма в магазине "Мелодия" виден календарь на 2001 год.

Запирайте двери.