Александра Веселова в прошлом выпуске нашей рубрики предложила взглянуть на "Евгения Онегина" незамыленным взглядом и прочитать его быстро, увлекаясь интригой и боясь заглянуть в конец. Датский славист Йон Кюст, в общем, не особенно полемизируя с А.Веселовой, высказал ряд соображений о Пушкине как "ихнем (то есть нашем) всем" и о принципиальной переводимости/непереводимости "Онегина" и чего угодно. После чего даже возникла дискуссия, которая, разумеется, быстро съехала с обсуждения предмета на обсуждение личностей участников дискуссии и другие темы, к Пушкину не имеющие никакого отношения.

А жаль. Есть о чем поговорить.

Например, можно ли читать "Онегина", увлекаясь интригой. И не только "Онегина" - любое хрестоматийное произведение. Увлекаясь интригой - это как в детективе, правильно? Если ты знаешь, что убийца - дворецкий, удовольствие от чтения будет безнадежно испорчено. Настолько, что и читать незачем.

Детектив, произведение с интригой, пишется в расчете на первочтение. В крайнем случае - на второчтение, как те рассказы Пелевина, которые А.Веселова (именно за это!) справедливо критиковала. Или как фильм "Шестое чувство". Третий раз такие тексты читать бессмысленно. Ну только если совсем все забыть и снова замирать как в первый раз.

В случае с "Евгением Онегиным" первочтение невозможно. Во всяком случае, с призывом прочитать этот роман, боясь заглянуть в конец, вряд ли можно обращаться к читателям "Русского журнала". Кто не читал в школе - тот хотя бы оперу слушал. Да и не только оперу; сюжет "Онегина", как ни крути, становится нам известен почти из воздуха. Это часть национальной мифологии, и ничего тут не поделаешь. Чтобы прочитать хрестоматийное произведение свежими глазами, нужно совершить над собой сознательное усилие и сделать вид, что ты ничего не знаешь ни об авторе, ни о сюжете, ни о комментариях Лотмана и Набокова, ни об опере Чайковского, ни о шоколаде "Сказки Пушкина". Но это уже филологический экзерсис, а не прозрачное восприятие казахского целинника.

Есть другой путь - попытаться вычитать в хрестоматийном произведении что-то, чего никто другой раньше не обнаружил. Это несложно, потому что художественный текст, обросший столькими мифами, сам порождает причудливые трактовки (см. web-присутствие к заметке про "Онегина",). И про него, как про погоду или про президента, всем есть что сказать.

Я хочу поделиться одним наблюдением. В психологии XX века появилось понятие модальностей или ведущих репрезентативных систем - визуальной, слуховой, кинестетической (тактильной). У каждого человека какая-то из этих модальностей преобладает; визуал скажет - "яркий образ", а кинестетик - "выпуклый".

Так вот, главные герои пушкинского романа принадлежат к разным модальностям. Если взять самые крупные непрерывные фрагменты их прямой речи - письмо Татьяны и письмо Онегина, - это будет особенно ясно (видите - "ясно"; я визуал) видно.

Когда-нибудь, возможно, я соберусь и напишу об этом серьезную статью. А пока - просто маркирую территорию.

В речи Татьяны преобладает редкая слуховая модальность. Визуальные слова у нее тоже попадаются, но главный упор - на звуках (или их отсутствии). "Сначала я молчать хотела"; "Чтоб только слышать ваши речи, / Вам слово молвить..."; "В душе твой голос раздавался"; "И в мыслях молвила: вот он!"; "...я тебя слыхала, / Ты говорил со мной в тиши"; "Слова надежды мне шепнул" и так далее. В этом контексте и первую строчку ее письма - "Я к вам пишу" - можно воспринять как аудиальную. Пишу - то есть говорю с вами.

Модальность Онегина из его письма видна еще отчетливее:

Предвижу все: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!

И дальше - "В вас искру нежности заметя"; "Нет, поминутно видеть вас"; "Улыбку уст, движенье глаз / Ловить влюбленными глазами"; "Увидит ваш суровый взор"; "Глядеть на вас веселым взглядом" и так далее. Вывод очевиден: Онегин - визуал.

А что из этого следует? Ну, например, что Пушкин интуитивно чувствовал психологический феномен, который ученые опишут только лет через сто пятьдесят. Например, что Пушкин гений. Стыдно как-то об этом говорить, но вот упоминавшаяся дискуссия показывает, что очень многие не готовы почувствовать Пушкина, многим его слава мешает жить. Конечно, школа способна отравить что угодно, если не повезет. А может быть, некоторые склонны воспринимать Пушкина, раз уж он наше все, как авторитет, как некое подобие фигуры отца и отрицать его со всей эдиповой страстью.

И еще. Когда два человека говорят в разных модальностях, им трудно понять друг друга. Кинестетик не может представить себе "блестящую идею", визуал - "тонкое замечание". Может быть, у Татьяны с Онегиным именно поэтому не сложилось?