"Bторое нашествие марсиан" я пытался читать в детстве. Была у меня такая книжка, с типографским вывертом - она начиналась с обеих сторон. С одной - это самое "Нашествие", с другой - что-то еще, кажется, "Стажеры" . Концептуальности в этом никакой не было (ср. "Обратную сторону ветра"). Я как-то не смог прочесть ни того, ни другого. Про "Стажеров" ничего не помню, а в "Нашествии" я ждал, ждал, пока начнется фантастика, а она так и не начиналась.

Недавно я зашел в свою любимую букинистическую лавку и обнаружил там маленькую книжечку в мягкой обложке 1970 года издания с подзаголовком New Soviet Science Fiction. Половину книги занимает "Второе нашествие", The Second Martian Invasion (перевод Д.Матиаса и П.Барретта).

(Замечу в скобках, что переводчики справились со своей задачей отлично: стиль, юмор, речевые характеристики - все на месте. Иногда подводит самое простое - знание языка; например, место сбора городских стариков, "пятачок", в переводе названо The Five Clinks - я, читая, думал, что это "пять углов"; или Вересковая улица так и осталась Vereskova Street, что и непонятно и неуместно.)

Первое, что бросается в глаза при чтении сборника, - насколько идеологизированной была та "новая советская фантастика". Может быть, американские составители нарочно подбирали такие рассказы. В пользу этого вывода свидетельствует предпосланная книге обширная литературоведческая статья Ариадны Громовой, в которой обстоятельно обосновывается превосходство советской фантастики над пессимистической западной. Действительно, в одном рассказе правильный, социалистический поляк, работающий в Нью-Йорке в ООН, при помощи машины времени получает доступ к каким-то секретным эмигрантским письмам времен второй мировой войны и гордо несет их в родное консульство. В другом - сверхразумный компьютер, созданный военными, восстает против своих создателей (на то он и сверх-) и вместо боеприпасов начинает производить варенье.

"Второе нашествие марсиан" идеально укладывается в эту картину, разве что с обратным знаком. Литературные достоинства повести невелики - да такая задача и не ставилась, ведь рассказчик - "здравомыслящий" господин Аполлон, который и сам свои писательские способности оценивает невысоко. Но именно глазами такого повествователя можно увидеть полный абсурд жизни особенно отчетливо.

Абсурд конкретной советской жизни - общее место. Произведений, обличающих или воспевающих этот абсурд - прямо тогда или уже после драки, - тоже было написано немало. Но у Стругацких этот элемент возведен в структурный принцип, он пронизывает все уровни произведения - по тону и настроению вполне реалистического, - и это действует, пожалуй, не слабее какой-нибудь сорокинской "Нормы".

Есть марсиане или нет - в общем, так и не понятно. Поначалу г-н Аполлон издевается над своими недалекими согражданами: ему, бывшему учителю астрономии, совершенно ясно, что на Марсе нет и не может быть жизни. Потом - и без всякого перехода - он рассказывает нам и про новые марсианские порядки, и про их автомобиль, и даже про руку марсианина, которую он видел в состоянии транса (почему-то голубую). А еще он со страстью ждет, что новая марсианская власть напечатает новые почтовые марки.

Почему марсиане (если это они) заменяют обычную пшеницу (и обычную выпивку) на голубую; зачем им понадобились промышленные количества желудочного сока; почему вдруг из оборота изымаются все лекарственные средства, содержащие наркотические вещества, - все это остается непонятным. Мало того, никаких попыток объяснить и, главное, увязать эти действия не делается. На городском "пятачке" возникают, цветут и умирают противоречивые слухи. И ничего не происходит.

Есть еще какие-то повстанцы - такие, как зять рассказчика Харон. Против чего они борются - непонятно; откуда взялась их организация, заодно они с марсианами или нет - в общем, тоже неясно. Кажется, они и сами не очень понимают, в чем смысл их восстания. Харон - редактор газеты, защитник культурных и интеллектуальных ценностей. Было бы соблазнительно увидеть в нем пародийный образ диссидента советских времен. Но это слишком просто. Или слишком сложно. Абсурд же. Какие уж тут пародии.

Стругацкие населяют свою антиутопию людьми с древнегреческими именами. Это могло бы придать книге оттенок грустного обобщения: мол, нет ничего нового под солнцем. Но не придает. Скорее создает комический эффект. Потому что абсурдно. Аполлон (для друзей - Феб) клянчит пенсию, Минотавр чистит отхожие места, Артемида путается с мужчинами. Сильный ход.

Повесть ничем не кончается. В ней, строго говоря, и нет узлов, которые стоило бы развязать по ходу сюжета. У читателя остается ощущение пустоты, словно из него только что откачали стакан желудочного сока. Так и должно быть, потому что это абсурдный мир, в нем нельзя ждать ни завязок, ни развязок.

И, конечно, главный вопрос - почему, почему второе нашествие марсиан? А первое-то где?¹

Только не надо допускать ошибку и искать в названии потаенный, главный смысл повести. (Вариантов напрашивается порядочно.) Нет никакого смысла. Второе, двадцать второе, тридцатое - какая разница. Все бессмысленно, мир абсурден и пребудет таким вовеки, да хранят нас олимпийские боги.

¹Извините, что вклиниваюсь, но, по-моему, первое - здесь, и эту нехитрую (ключевую) аллюзию Стругацкие вовсе не "таят"; не педалируют же - оттого, что она и так лежит на поверхности. "У них нет мужества, нет гордости, они не умеют сильно желать. А без этого человек гроша ломаного не стоит... Работают они, не вникая в дело; потом торопятся домой, боясь опоздать к обеду; вечером сидят дома, опасаясь ходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по любви, а потому, что у тех были деньжонки и они надеялись обеспечить свое жалкое существование... Для таких людей марсиане будут сущими благодетелями. Чистые, просторные клетки, обильный корм, порядок и уход, никаких забот... Они будут удивляться, как это они раньше жили без марсиан". - Редактор "Круга чтения".