Сухая статья с комментариями⁰

Aлександр Романович Беляев, человек страстный и энергичный, провел свою жизнь в бесконечной борьбе духа и тела. Борьба началась еще в раннем детстве, когда маленький Саша загорелся мечтой о полетах и предпринял много рискованных попыток¹ эту мечту осуществить. Несколько раз последствиями его попыток становились довольно тяжелые увечья, однако мальчик не сдавался вплоть до зрелого возраста, принесшего ему, наконец, радость знакомства с первыми аэропланами.

Противостояние стремлений разума и возможностей плоти стало наваждением, преследовавшим Беляева до конца его дней. В 1916 году у Александра, бывшего и до того весьма болезненным молодым человеком, обнаруживают костный туберкулез. Шесть лет в постели (из них три - в гипсе) странным образом идут на пользу Беляеву. Потратив это время на интенсивную интеллектуальную деятельность², как-то: изучение языков, естественных наук, медицины, механики и электротехники, - Александр создает базис, на котором впоследствии будут строиться его романы. Собственно, когда в 1925 году Беляев публикует рассказ "Голова профессора Доуэля"³ (позже он будет переработан в роман и немедленно опубликован), он говорит, что текст носит характер автобиографический: о жизни духа вне жизни тела.

Рассказ-роман о Доуэле стал первым опытом Беляева в области фантастики; сам же Беляев сделался при этом отцом "фантастики ближнего прицела", жанра, где речь идет об очень недалеком будущем, светлом для нас, страшном для них. Даже на "Голову" принято смотреть как на идеологический роман: алчные до славы капиталисты пытаются задушить голос простых и честных тружеников путем перекрывания воздушного крана, ведущего к голосовым связкам. Мне же лично более интересным представляется совсем иной аспект повествования, касающийся скорее психологии, а не идеологии героев, а именно - борьба индивидуума за свободу. В самом деле, если рассмотреть "Голову профессора Доуэля" с точки зрения поведения героев книги, окажется, что тема борьбы за свободу (и, в частности, за свободу распоряжаться собственным телом) муссируется в романе с исключительной интенсивностью:

- голова профессора Доуэля хочет смерти как избавления, но получить ее не может;
- голова Брике, получив новое тело, сбегает из клиники, не долечившись и, таким образом, рискуя жизнью⁶;
- ее друг, медвежатник Жан, отчаливает вместе с ней за границу, чтобы не попасть в лапы властей;
- профессор Керн, заподозрив Лоран в сочувствии к Доуэлю, держит ее у себя в клинике фактически под арестом;
- этот арест сменяется другим - в сумасшедшем доме доктора Равино⁷; попытка сбежать оттуда едва не стоит Лоран жизни;
- пока Лоран находится у Равино, она все время думает, что готова пойти на самоубийство, так как оно предпочтительнее заточения⁸;
- сын профессора Доуэля, попавший в плен во время спасения Лоран, предпочитает умереть, но не сдаться;
- слуги и персонал лечебницы Равино живут там, как в тюрьме, и попытка к бегству карается смертью;
- умирающая голова Доуэля говорит: "Коллега Керн вчера милостиво объявил мне амнистию... Если я сам не умру сегодня, он обещал завтра освободить меня...", -

- и так далее и тому подобное. Обилие фраз вроде "Я бы предпочла смерть такому воскресению", "Я предпочитал смерть жизни", "Угасавшая жизнь вернулась в голову Доуэля... Доуэль... посмотрел на Лоран с выражением недоумения и как будто даже разочарования" также наводит на мысль об одержимости автора вопросом о праве личности на свободу и о цене, которую за эту свободу стоит - или не стоит - платить. Так, недолечившаяся Брике платит за короткий период вольной жизни возвращением в прежний ад - ее голова опять остается без тела. Другая "голова" в паноптикуме Керна - фермер Тома - расплачивается жизнью за попытку обрести хоть некоторую свободу распоряжаться остатками собственной плоти: пытаясь задержать ртом воздушную струю, он нарушил контакт тканей собственной головы и питающих ее трубок.

Очевидно, постоянно терзавшие писателя недуги сделали тему выбора между смертью и страданием одной из ключевых для него; впоследствии ее отголоски звучат в "Ариэле", "Человеке, потерявшем/нашедшем свое лицо", "Хойти-тойти", но нигде эта тема не проявляется так ясно, как в "Доуэле". Несколько сцен заставляют меня содрогаться всякий раз, когда роман приходится перечитывать: сцена с жуком, ползущим по лицу профессора⁹, непосредственно сцена пыток беспомощной головы (повторенная в ходе повествования не один раз) и все те сцены, где несчастным головам перекрывают кран подачи воздуха к голосовым связкам - чтоб замолчали. Как человек, преследуемый страхом перед физической беспомощностью - такой, при которой невозможно осуществить собственное право на смерть, - я всегда воспринимала эти сцены как отголоски или триггеры собственных кошмаров; видимо, Беляев был одержим схожим ужасом¹⁰.

Однако самой яркой иллюстрацией к "свободоволевой" стороне романа является его последняя фраза. Опросив с десяток людей на тему судьбы профессора Керна¹¹ после публичного разоблачения его ужасных преступлений, я выяснила, что судьбы этой никто не помнит. На самом же деле роман кончается так:

"- Ну что ж, - прервал тягостное молчание следователь, и, обернувшись к Керну, произнес: - Прошу следовать за мною в кабинет! Мне надо снять с вас допрос.

(...)

Из кабинета Керна раздался выстрел"¹².

Сложно было бы предположить, что следователь ни с того ни с сего стрелял в Керна. Точно так же сложно предположить, что Керн стрелял в следователя в помещении полном людей и с двумя полицейскими в дверях¹³. Остается только одна версия: профессор Керн, человек, много знающий о свободе и несвободе, застрелился, предпочтя смерть тюрьме⁰. Круг замкнулся.

⁰ "Приблатненное" заглавие материала неслучайно. Содержание романа, в силу его исключительной насыщенности типичными для детективов и боевиков подробностями (беглые певички, мертвые актрисы, пытки, выстрелы, воры, кабаре, круизы, любови, судебные процессы, психбольницы и прочая атрибутика), хорошо пересказывается феней: егорка Керн заколбасил пахана профа Доуэля и не отваливает, пока профова репа не зашибет ему пару кислых... Любители подобных пересказов могут легко продолжить без меня.

¹ Одна такая попытка заключалась в прыжке с крыши с привязанными к рукам вениками, другая - в прыжке с раскрытым зонтиком, третья - в прыжке с растянутой над головой простыней... Есть версия, что во время четвертой Сашенька (разуверившись, видимо, в сложных технических приспособлениях) попытался взлететь с крыши исключительно силою духа и много чего себе переломал.

² Вообще, одержимость этого человека знанием имела несколько даже обсессивный характер; например, через двадцать с лишним лет Беляев пожелает наблюдать в зеркале, как ему делают операцию на почках.

³ Есть две версии того, как Беляеву пришла в голову именно такая вот сложная идея и где он черпал медико-технические подробности, в обилии украшающие роман. Версии в целом схожи и разнятся малым. Согласно одной из них, Беляев вдохновился работой профессора Брюхоненко, в 1924 году создавшего "автожектор" - аппарат искусственного кровообращения. Согласно другой, источником вдохновения стали опыты профессора Демихова, пересаживавшего головы собакам (подобный опыт и вправду описан в романе). Идея, что ли, в воздухе витала⁴?

⁴ Вообще, у Беляева была некая травма юности, связанная с отдельно взятыми головами: катаясь на лодке, будущий фантаст вылепил из глины голову. Голова оказалась похожа на голову брата Василия; Александру не понравилось "неживое" выражение лица скульптурного портрета, и он бросил голову в воду. Вернувшись на берег, Александр, к ужасу своему, узнал, что брат его только что утонул⁵.

⁵ Продаю за что купила; подробность почерпнута из биографии, расположенной на сайте "Русская фантастика".

⁶ Совершенно не понятно, между прочим, почему у Брике, успешно залеченной после соединения ее собственной головы с чужим телом, не заживает царапина на ноге, да так, что, вопреки всеобщим усилиям, дело доходит до гангрены... Видимо, у Беляева не нашлось другого способа вернуть ее в лабораторию Керна - не голова же у нее, в самом деле, должна была начать отваливаться... Но все-таки, все-таки...

⁷ Я все думаю - есть у этого имени еврейские коннотации, нет? Есть? Нет? Сам Равино описан так... Двояко...

⁸ Кстати, когда Равино пытается свести Лоран с ума, он бесконечно крутит ей одну и ту же надрывную мелодию, пока та не начинает звучать в голове у девушки постоянно, невыносимо действуя на нервы. Меня преследует мысль, что такой метод "ломания" описывался позже в другом произведении русской литературы; сперва мне казалось, что так истязали Иннокентия в "Круге первом", но явно нет... Если кто-то вспомнит - скажите. Навязчивая идея^8a.

^8a Я вспомнил, правда, не совсем то. Во время короткой и почти бескровной войны в Словении, одной из бывших югославских республик, жаждавшие независимости словенцы окружили казарму Югославской народной армии, контингент которой состоял почти сплошь из сербов, и запустили на полную мощность свою народную музыку. (Сербский музыкальный фольклор весьма ориентален, а словенский - он такой австрийско-альпийский.) Сербы не выдержали чуждых мелодий, посходили с ума и сдались. - В.С.

⁹ Инцидент, после которого он возмечтал быть убитым, но дело ограничилось пыткой.

¹⁰ Пятнадцать минут ушло у меня на попытки сформулировать эту фразу так, чтобы не получилось "мы со стариной Беляевым..."

¹¹ Огромная тема, кто бы ей занялся: что люди помнят из популярных литературных произведений и чего не помнят? Я однажды ставила опыт: спрашивала у людей, в каком стихотворении Пушкина упоминается крейсер "Аврора"? Человек пять сказали, что это было где-то в тексте про "мороз и солнце"...

¹² Мечта - поменять концовку на: "Из кабинета Керна с криками выбежала голова следователя".

¹³ На самом деле роман заканчивается так, как если бы Беляев планировал писать "Доуэля-2": в нем много недоговоренностей, конец кажется очевидным, но есть по крайней мере три возможности его переиграть. И потом - что стало с головой Брике? поженились ли Лоран и Доуэль - или Ларе, истомившийся по Анжелике, отбил красавицу у друга? Словом, есть материал на вполне приемлемый сиквел¹⁴.

¹⁴ Да и сам роман заслуживает нормальной экранизации, а не вялого "Завещания профессора Доуэля" (Ленфильм, 1984); тем более что в нем заложены все задатки роскошного блокбастера⁰. Вдобавок в "Завещании" сюжет модернизирован, а хорошо было б снять его во всей упаднической красоте безумных двадцатых. Эх.