Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / Чтение без разбору < Вы здесь
Помилуй мя, защити мя
Валерий Медведев. "Баранкин, будь человеком!"

Дата публикации:  12 Октября 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

В другом измерении - жизни, инкарнации - было у Юры Баранкина иное имя: китаец Ван.

Никому не было хорошо жить на Руси 1963 года и сейчас не хорошо, если по Баранкину рассуждать, - а надо, между прочим, рассуждать именно по Баранкину, полезно будет нам всем. Ибо нет на Руси такого места - для нас, по крайней мере, слабых и грешных, - где можно - целый день - на-лыжах-на-коньках-мороженое-кино-под-кустиком-на-траве-уфф-поспать-поесть-на-каток. Не ходить в школу, не ходить на работу, о деньгах ничего не ведать, хлеба не желать, а знать только покой и вечное наслаждение свободой от обязанностей, школы, работы, хлеба, денег - как Баранкин завещал. Нет нам такого места, не будет, и только Коран обещает некоторым из нас... Нет, нет нам и не будет такого места.

Баранкин, недетская логика его, Баранкин - маленький Будда, Баранкин прав. Смотрите: я помню маленьких нас, я помню хорошо, во что хотели превратиться и даже пытались - безуспешно, как видим теперь. Хотели стать, как враги наши и обидчики, но сохранив за собой имманентно любимые свойства личности, нелюбимые же подменить на те, которыми обладают они, бьющие нас в туалете и мешком нашим со сменной обувью играющие в баскетбол. Мы хотели сохранить думалку нашу, приносящую пятерки, но получить их бицепсы и рост их офигенный, но бледную нашу кожу и прозрачную сохранить, не обретая их скороспелых угрей. Мы хотели бы независимости их, умения их курить в туалете и завучу в лицо дым пускать - но наши хорошие отношения с родителями хотели бы мы при этом сохранить и с учителями тоже, как-то так. Мы бы их отколошматили страшно, за все бы отомстили и успокоились, но с качествами их превосходящими не стали бы расставаться, потому что стоит тебе стать, опять же, маленьким и безобидным, как все вернется, от разбитых очков до спортивной формы, развешанной по окрестным деревьям. Мы были бы, как они, но лучше, чем они, - вот во что мы хотели превратиться, страдая. А они - собственно, они Баранкины и были, - они хотели того же и так же, они хотели наших качеств, но свои сохранив, нашу думалку хотели при своих бицепсах, наших отношений с родителями при курении своем. Можно подумать, что мы их не мучили, - да мучили, просто как бы косвенно, не по морде кулаком: нас ставили им в пример, мы таскали их на комсомольские собрания, нами их попрекали, из-за нас вынуждены они были считаться тупыми, безнадежными, ПТУ-шниками будущими, позором нации. И тоже хотели - оооо, они бы нам отомстили, да, пятерками своими и слетами отличников, а потом бы еще поймали и прибили насмерть, и больше бы уже не обижали никого - зачем им, умничкам, будущим астрофизикам?

Так и жили, в ненависти и страхе, хотели быть друг другом, мучителем своим быть хотели, - вот что свойственно ребенку, кажется мне. И поэтому история Баранкина цепенеть меня заставляет и поражаться - как? как? откуда у мальчика маленького (пятиклассника, наверное? шестиклассника? словом, пионера еще) это фантастическое, дзенское стремление не к мести, не к силе, не к власти, но к покою?

Людьми мучимый человек, не хочет он быть человеком и других людей мучить, а хочет воробьем, - это понятно еще, "я уверен - без забот воробей жи-вет!", хорошо, пусть. Воробей, оказывается, плохо живет, его мучают тоже - во-первых, сильные и нахрапистые воробьи - на этом спектакле мы были уже два абзаца назад, пропустим - во-вторых, кошки, кошки! - и тут Баранкин поразил меня в первый раз. Где же логика, Юра и Костя, где же логика? Ведь первой мыслью у вас должно было быть:

Ни ночью, ни днем
Не хочу быть воробьем!
Я хоть немножко
Пусть побуду кошкой!

Ведь так же, так же? Ведь это очевидно совершенно, да, - кошка ест воробьев, давай, друг Коля Малинин, сукин деть, станем кошкой, кто нас съест? - и дальше развитие событий представляется мне таким: кошек, да, обижают собаки - станем, Коля, собакой, чтобы узнать, что собак, Коля, заедают волки, станем, Коля, волками, выть на луну будем, привлечем медведя, медведь нас задрать пожелает, превратимся, Коля, в медведя, в пантеру черную, в шанхайского тигра, персидского барса, в Годзиллу, нах..! - дальше Голливуд. Мораль не получается, эх; хорошо, пойдем другим путем: воробьев, да, обижает кошка; станем кошкой, потом собакой; собаку мучают блохи, и вот мы уже скачем по пахучей шерсти, но тут приходит человек, поливает нас чем-то ужасным, задыхаясь и горя - "я хочу наве-ки быть че-ло-ве-ком!" - все. Мораль обещанная: человек - хозяин своей судьбы, а также, по цепочечной логике, судьбы блох, собак, кошек, воробьев, червей, перегноя, других, более слабых, человеков. Что нам и хотел - прости господи - сказать писатель, да, нет?

Но тогда объясните мне, откуда у Баранкина взялась эта недетская мудрость, мудрость, заставлявшая китайца Вана, помянутого уже, закрыв глаза, в обнимку с метлой своей стоять, наслаждаясь? Что на свете подсказало Баранкину этот путь ухода, постоянного бегства от мира, стремления к покою - и больше ни к чему? Баранкин, будь воробьем - нет покоя - стань мотыльком - нет покоя - стань муравьем - нет покоя! - все, эксперимент провален, надежда потеряна, Баранкин, будь человеком - да и буду, Господи, жить-то хочется; эх. И стал.

И вот. Ни воробьем не мечтал Баранкин о мести - а только о покое, ни мотыльком (только о покое), ни муравьем (о покое). И вот человек Баранкин, переживший столько и выбравший эту безысходную позицию силы, отказавшийся от дальнейших поисков покоя человек Баранкин встречает носом к носу Веньку Смирнова. И вспоминает: он стрелял по нам из рогатки, когда мы были воробьями. А когда были бабочками, то он хотел нам крылья оборвать. А когда были муравьями, то он муравейник наш разрушил!.. Ловит Баранкин Веньку и по шее: за одно, за другое, за третье. Ломает рогатку. Мог бы - оборвал бы чего-нибудь, а остальное разрушил. Но не может и уходит, победу одержав.

Стал, значит, Баранкин человеком. Вспомнил, что такое - отомстить, побить, надавать по шеям, отвесить подзатыльник. Воробьем не мечтал стать кошкой и задрать ту, страшную, кошку, бабочкой не мечтал превратиться в птицу и заклевать того гада, муравьем не желал превращаться в другого муравья, страшного, рыжего, и обидчику рыжему же голову откусить. Человеком же став, вспомнил, как надо. Молодец, Баранкин.

Но скажи мне теперь, Баранкин, - единожды познавши, неужели сумеешь отказаться? Неужели потом, выросши уже, не запрешься ни разу в комнате при свечах (а можно и под торшером), и, передернувшись от чрезмерной детскости произносимых слов, не скажешь: "Не хочу жениться - стану я лисицей?" Неужели превозможешь в себе знание о том, что как только захочешь, в любой момент - кошкой, птицей, гадом морским, неужели удержишься, чтобы не стать змеей однажды и не ужалить, осой чтобы не виться вокруг волос ее и не смотреть на нее, не подозревающую ничего, прилепившись к зеркалу паучком и от похоти дрожа, неужели заставишь себя - никогда! - змеей не проходить в замочную скважину, где решают люди в кожаных креслах, чем быть тебе или не быть? А, Баранкин?

Бог тебе помощь, правда, но я не верю, потому что единожды познав такого сладкого яда, Баранкин, ты уже никогда, никогда. Заметим тут: Коля Малинин забудет, да - слаб духом потому что, и знания такого не вынесет, и, правда, забудет, и даже если захочет в отчаянный час - уже не сможет, и только подивит сокамерников и напугает, хлопая себя ладонями по бедрам, пытаясь клевать невидимо что. А вот ты, Баранкин, ты попал, мечтатель ты потому что (аппарат ТИХОФОН БЮ-1, я все помню), и кончишь ты, Баранкин, я знаю как, чем, - черепахой станешь, будучи восьмидесяти лет отроду, поразишь исчезновением медперсонал и внуков, сожмется насос аппарата искусственного дыхания и замрет, а ты выползешь из-под одеяла, пока не сменили постель, схоронишься, уйдешь жить на больничный двор. Не выдержав лика смерти, все-таки, хоть напоследок, превратишься. Что ж, у черепахи есть триста лет, не утомись, Баранкин. Триста лет у тебя будет - думать: почему, увидев ее, с косой и с нежной улыбкой, с тонкими похрустывающими пальцами, ты не понял, кем тебе надо бы быть бы, кто над всеми властен и вечно спокоен, и кого никто не обидит? Почему же ты не сказал:

Ни сегодня, ни потом
Умирать я не готов!
Я хочу веками
Приходить за вами!


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Линор Горалик, Как мы. Как мы /28.09/
Он сидит в темном подвале уже много лет, на привязи, на цепи, как собака. Он не знает отчаяния, не знает и разочарования, - он ждет... Пер Лагерквист. "Карлик"
Линор Горалик, Укусит, укусит, укусит /07.09/
Обведи мелом круг вокруг кроватки, клади под подушку конфетку, всегда носи с собой что-нибудь железное, не давай выключать свет в спальне ни под каким предлогом, не надевай на ночь красную пижамку. Не покупай заводных кукол. Не ходи гулять в Африку. Э.Т.А.Гофман. Песочный Человек.
Виктор Сонькин, Play it again /31.08/
В начале этого века афроамериканский музыкант Колхаус Уокер увидел, как его черный "Форд Скорпио" задела пожарная машина. Он не пошел в полицию. Он обратился к журналисту, и тот написал серию статей о расизме среди пожарников. А Уокер еще год получал выгодные предложения от музыкальных менеджеров. Эдгар Л. Доктороу. Рэгтайм.
Виктор Сонькин, О времени и о себе /24.08/
В этой повести есть сцены как собственно эротические, так и почти порнографические. В сексуальной пустыне советских лет "Теща" стала бы порнографической классикой; но в девяностые годы - увы. Юрий Нагибин. Моя золотая теща.
Линор Горалик, Человек: Огромный сад /17.08/
Открытое письмо Милану Кундере по поводу "Невыносимой легкости бытия".
предыдущая в начало следующая
Линор Горалик
Линор
ГОРАЛИК
linor@russ.ru
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100





Рассылка раздела 'Чтение без разбору' на Subscribe.ru