|
||
/ Круг чтения / Чтение без разбору < Вы здесь |
О свойствах страсти Борис Пастернак. Зимняя ночь Дата публикации: 19 Октября 2001 получить по E-mail версия для печати О если бы я только мог, Борис Пастернак "Зимняя ночь" - самое известное стихотворение Пастернака. Здесь можно даже не добавлять слов "едва ли не" или "одно из". Даже романс на него написан. Или песня. В общем, что-то такое, душераздирающее. И о том, что этот текст - часть романа, что это стихи, написанные, собственно, не Борисом Пастернаком, а Юрием Живаго, знают не все, а помнят - только специалисты. Зато они-то не забывают об этом ни на секунду: все "анализы" данного стихотворения сводятся к установлению его места в романе. Толкуют о евангельской притче, о той роли, которую образ свечи в окне сыграл в судьбе главного героя. Но тем самым - может быть, невольно - превращают стихотворение в простую иллюстрацию к роману, акцентируя "взгляд снаружи", то есть взгляд Юры Живаго, который видит горящую свечу в окне дома в Камергерском переулке, направляясь на елку к Свентицким. "Взгляд изнутри" - взгляд Лары и Паши Антипова - в силу явного несовпадения с ситуацией стихотворения обычно или не принимается во внимание, или служит поводом для рассуждений о волшебной силе искусства, творчески преображающего действительность. Все это совершенно справедливо, и я ни в коем случае не хочу отрицать правомерности и необходимости подобного подхода. Но стоит учесть одну подробность "биографии" стихотворения: впервые оно напечатано до, вне романа. И, существуя самостоятельно, вместе с тем отсылало к неизвестному тексту, таким образом скорее провоцируя обратную последовательность восприятия: сначала - стихотворение, а потом - роман. Кажется, уже понятно, что все это я пишу для того, чтобы оправдать свой изолированный (и/или изолирующий) подход к разбору текста "Зимняя ночь". Я постараюсь забыть, что Юрий Живаго - плод фантазии Бориса Пастернака. Я просто открою сборник известного русского поэта XX века Юрия Живаго и перечитаю одно из стихотворений. Существует точка зрения, согласно которой поэзию "классического" типа отличает от "модернистской" степень соотнесенности ситуации "лирической" с ситуацией "действительной". То есть, проще говоря, ситуация классического стихотворения типична; к нему можно подобрать примеры "из жизни"; наконец, его можно пересказать. Мы можем знать или не знать что-то конкретное об Анне Петровне Керн, но в любом случае поймем, что "К ***" Пушкина - это стихотворение о встрече, разлуке и втором свидании, при котором погасшие было чувства вспыхнули с прежней силой, спровоцировав новый прилив вдохновения. Более того, некоторые из нас даже смогут привести схожие случаи из своей или чужой жизни. Что совсем не отменяет пушкинской гениальности. В модернистском же стихотворении всегда присутствует несколько "планов содержания", которые не всегда соотносимы друг с другом и с реальностью, иногда не передаваемы другими словами, а зачастую являются попросту порождением словесной игры, потому что поэта далеко заводит речь... Описанные типы вовсе не обязательно должны существовать в чистом виде. Мне всегда казалось, что стихотворение "Зимняя ночь" сочетает "гармоническую" точность описания конкретной ситуации любовного свидания с поэтической невнятицей и отсылками в некие "надмирные" сферы. Смущал постоянный выход за пределы комнаты в пространство Вселенной, а особенно непонятным был "жар соблазна". Почему, собственно он "вздымал, как ангел, два крыла крестообразно"? Что это за крылья у него такие и что это вообще такое, "жар соблазна"? И можно ли его как-то объяснить, определить, или он просто "жар соблазна" и есть? Объяснение явилось неожиданно - и из совсем другого текста. А именно, из поэмы В.Набокова "Лилит":
Так, с помощью Набокова, восстановилось пропущенное звено метафорической цепочки: раздвинутые колени похожи на крылья, в том числе, крылья ангела, а жар соблазна находится непосредственно между ними. Стоит ли говорить, что Набоков, со своей буквальностью описаний, гораздо менее эротичен (хотя, может, он к тому и не стремился). Стоит ли говорить, что именно между этими двумя произведениями нет никакой связи, и что совпадение это случайно, хотя чрезвычайно показательно для характеристики "творческой манеры" двух авторов. Так или иначе, картинка вдруг нарисовалась мне со всей набоковской отчетливостью. И стало понятно, что никакого "выхода за пределы" нет, что после первой строфы космическое пространство, на котором свирепствует вьюга, сужается до размеров комнаты и все остальные обращения к метели - это взгляд изнутри, в том числе и за окно. Дальше даю волю своему разнузданному воображению. Свидание происходит в комнате, при свете свечи и описано глазами мужчины (что, впрочем, учитывая пол автора, неудивительно). О "мужском взгляде", как и о сути происходящего, свидетельствует рисунок на стекле: "Метель лепила на стекле / Кружки и стрелы..." Кружок со стрелкой - знак Марса, применяемый также для обозначения мужского пола. Значимость фигур на стекле подтверждается и черновым вариантом, в котором были "сердца и стрелы". Окончательный вариант не столь очевиден, и оттого изысканнее, не говоря уже об отказе от пошловатого образа Амура, невольно возникающего в "сердцах и стрелах". Итак, Он стоит лицом к окну, обнимая Ее. На столе у окна стоит свеча. Между ними и окном - кровать или что-то вроде этого. Сначала Он видит свечу на столе и собственные тени на потолке (На озаренный потолок / Ложились тени..."). Потом Он начинает медленно Ее раздевать, отмечая и упавшие с Ее ног башмачки (он этого не видит, но слышит, и поэтому считает их, отсюда - "два башмачка") и снятое Им и брошенное на стол платье, на которое падают капли воска, сначала теплые и почти прозрачные, как слезы, потом мутнеющие и остывающие - предвестники грядущего оргазма. И наконец, Он видит перед собой только белую муть за окном ("И все терялось в снежной мгле /Седой и белой...") и ее раздвинутые колени, белые, как крылья ангела. Горячая волна возбуждения захватывает его, заставляя дрожать от страсти, как свеча на сквозняке (в черновике это сопоставление прозрачнее: "Порывом вьюги из угла / Порыв соблазна..."). И все это "то и дело" происходит в течение февраля месяца (см. последнюю строфу). Роман недолгий, но страстный, не слияние, не соединение судеб двух людей, а именно "скрещенье" (не знаю, откуда в моей памяти взялся вариант "судеб скрещенье", вместо "судьбы скрещенья", но он мне нравится больше, особенно потому, что работает на мою концепцию), случайное пересечение, вызвавшее к жизни пламя страсти. Наконец, роман это приходится на вполне определенное время, на февраль, святочно-крещенский период, что подчеркивается скрытым присутствием слова "Крещение" в многочисленных "скрещеньях". Ну а если бы я была сторонником изысканий определенного рода, то я бы, несомненно, провела параллель между сброшенными башмачками и святочными гаданиями. Но я не сторонник. Как не сторонник анализа "мотива креста", который здесь явно присутствует, а следовательно - делает этот анализ небессмысленным. Я о другом. В стихотворении Юрия Живаго описана ситуация более чем конкретная, просто даже бытовая ситуация, но лирический герой говорит голосом страсти, а голос этот не всегда внятен. Тут-то и возникает вопрос (вполне, впрочем, риторический) о существовании "модернистских" лирических ситуаций, непереводимых на обычный язык событий. Может, просто хороших переводчиков пока не нашлось? Ну а напоследок представьте, что вы не читали романа "Доктор Живаго". Как вы думаете, о чем он? Web-присутствие (В.Сонькин)
поставить закладку написать отзыв
|
Кандидат филологических наук, преподаватель sasha@av3225.spb.edu |
|
||